Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Обыкновенная деревенская улица. Забор. На калитке порядковый уличный номер «52». Нажимаем щеколду. Навстречу бегут две лохматые огненно-рыжие собаки. Ласково трутся о ноги. От калитки до дома – дорожка. Клумбы цветов. Буйная зелень кустов и деревьев.
Заходим в дом. Коридор. В дверях большой комнаты – хозяин. Приветливо улыбается. Сколько раз приходилось видеть его на портретах, в кино. Похож и не похож. Невысокий, коренастый. Чуть крючковатый нос, поредевшие волосы над высоким лбом. Умные, немного насмешливые глаза. Садится в конце длинного стола. Цветы, пепельница. Коробка «Беломора».
Разговор простой, непринужденный. О лесе, об охоте, о капризном нынешнем лете. Писатель интересуется, сколько посажено лесу за последние годы, и тут же добавляет: «А сколько срублено? Беречь, беречь нам надо богатства земли».
В комнате много солнца. Солнечные зайчики прыгают по полу, взбираются на шкаф, уставленный какими-то сувенирами, видно, подарками. Тут же лежат четыре огромных размеров румяные груши, наверняка подарок местных садоводов. В комнате две двери – одна на кухню, другая в большую горницу. Виднеются цветы в кадках, рояль, покрытый полотняным чехлом. Об оконные стекла снаружи сплющили носы все те же рыжие собаки.
– Тоскуют псы, время-то какое, только бы шлепать по болоту за утями, а хозяин медлит, – улыбается Михаил Александрович. – Некогда. Работа поджимает. Много пишу. Нынче до зари поднялся.
Говорит Шолохов просто, подкрепляя слова плавными жестами. Среди нас – один его приятель по охоте.
– А помнишь, Платоныч, как в тумане кобылу за зайца принял? Сколько с тебя тогда взяли колхозники? Я им советовал не жалеть. У профессора, говорю, денег много. – Шолохов заразительно смеется.
Подробности этой охотничьей истории заставляют и нас расхохотаться. Хохочет и сам неудачливый охотник.
Потом Михаил Александрович расспрашивает о посадках, интересуется, где в полосе есть пробелы. «Мало? Очень хорошо».
– В Вешках испокон веков были пески, пылища. Сейчас сосенник зазеленел, благодать!
Писатель рассказывает, какие породы деревьев лучше приживаются на окрестных землях, советует зорче приглядывать за посадками..
Сорок минут в шолоховском доме пролетели незаметно. За разговором я успел сделать несколько снимков. Просим сфотографироваться вместе, Михаил Александрович соглашается. Фотографируемся на залитых солнцем ступеньках перед входом.
В Вешенской я распрощался и с комиссией. Она поехала дальше по лесной полосе, мой же путь лежал на Воронеж.
Станица Вешенская
Т. Уралов
В станице Вешенской, у Михаила Шолохова
Кто не волновался, попадая вдруг в незнакомые, но известные из книг места? Такое чувство испытывал и я, прибыв на станцию Миллерово, чтобы оттуда направиться к писателю Михаилу Александровичу Шолохову. Выдающиеся произведения «Тихий Дон» и «Поднятая целина», написанные им для народа и о народе, которому он честно служит как талантливый советский писатель и как депутат Верховного Совета СССР, с глубоким, неостывающим чувством любви к Шолохову люди читают сейчас и прочтут через двадцать, пятьдесят и через сто лет.
Читая эти книги, в которых писатель ярко показал жизнь народа со всеми ее противоречиями и конфликтами, я всегда испытывал подлинное удовольствие. Образы шолоховских героев навсегда запали в сердце, стали живыми, осязаемыми. Это прежде всего образы трудовых людей Дона, прошедших сквозь обман и невежество, сквозь неверие и сомнения к твердому убеждению в том, что только при Советской власти, в братском содружестве Союза Советских Социалистических Республик, на родной земле, отвоеванной у кулаков и казачьих атаманов, народ обретет свое счастье.
С каждой строкой, с каждой новой прочитанной страницей «Тихого Дона» и «Поднятой целины» у меня зрела и разрасталась лютая ненависть к врагам человечества, а поражение врагов для меня было настоящей победой, торжеством. Яркая, но несчастная любовь Аксиньи и Григория вызывала печаль, а их горе было и моим горем. Радости героев произведений Шолохова становились и моими радостями. Это потому, что власть писателя над сердцами, над чувствами и думами читателей огромна.
Сила «власти» Шолохова состоит в том, что он своими высокохудожественными произведениями стал настоящим учителем жизни, что он умно и талантливо раскрыл перед людьми, перед своими читателями исторические закономерности общественного развития. Он не только помогает правильно разобраться в сложных событиях жизни, распознать правду, но и учит жить достойно, не подчиняясь собственническим, капиталистическим законам Коршунова, Листницкого, Корнилова, Фомина (из «Тихого Дона»), Половцева, Островного (из «Поднятой целины»). Это они сбили с правильного пути Григория Мелехова. Одаренный духовной красотой, энергией, трудолюбием и мужеством, Григорий был ими обманут и затянут во вражеский народу лагерь. Злые враги отравили сознание казака-труженика, лишили его возможности приобщиться к передовым идеалам и убеждениям, к коммунистическому мировоззрению и сделали его жизнь драматической и трагической. От подлых вражеских рук погибли славные борцы за Советскую власть на Дону Федор Подтелков, Михаил Кривошлыков, Бунчук, Анна Погудко, Иван Котляров, Штокман, которые самоотверженно сражались со старым, темным капиталистическим миром, помогали широким народным массам прозреть и взяться за построение нового общества.
Давно я горел желанием встретиться с известным на весь мир писателем, о многом с ним поговорить, рассказать ему о своих замыслах и многих трудностях. И вот, наконец, решился на поездку в станицу Вешенскую.
Это было в марте. В Миллерове несколько дней подряд шел дождь. И следа не осталось от снега. Наступала весна. Небывалое бездорожье приостановило движение всякого транспорта. Как же добраться? К счастью, попался трактор «ДТ-54» с хутора Кружилина – родины Шолохова. Он-то меня и выручил.
Словоохотливый тракторист Николай Иванович Каргин заверил:
– За сутки доедем! Далековато, конечно, километров полтораста, а то и больше, но доберемся. Тут все степью – через Фоминку, Ольховый Рог и Кошары, потом через Поповку, Каменку и Грачи. Не задержат нас и разливы рек Калитвы, Ольховой и Чира. Там будут Базки – и Дон. Вешенская по ту сторону, на левом берегу.
– Значит, в гости к Шолохову, – произнес в заключение водитель.
– Да, – нерешительно ответил я.
– Ну, вы не сомневайтесь, он вас хорошо примет, – обнадежил Каргин.
В этом крае чаще всего можно слышать три слова: степь, Дон, Шолохов. Тут знают Шолохова не только как знаменитого художника слова, но и как чуткого, исключительно отзывчивого человека, который людей всегда тепло примет, даст совет и окажет помощь. Об этом мне говорили ветеринарный врач, мой спутник, студент Андрей Демин, вместе с нами ехавший в отпуск домой и хорошо знавший Михаила Александровича, шофер Иван Иосифович Боков, не раз возивший на своей машине писателя.
Когда Миллерово осталось позади, дождь перестал. Мы восторженно смотрели на убегающие назад степные просторы. Казалось, степь затихла, замерла в дремоте. Только от гула машины иногда шарахнется в сторону от дороги заяц-беляк да беспокойно зашумят вороньи стаи.