Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Петелин Виктор Васильевич

– У Михаила Александровича. Работает.

Утро неожиданно выдалось солнечным. Между Базками и Вешенской лежал посеребренный морозом Дон. Он в этот утренний час… Впрочем, о Доне лучше всего говорить словами Шолохова. Именно про эту пору писал он:

«Зима легла не сразу. После покрова стаял выпавший снег, и табуны снова выгнали на подножный. С неделю тянул южный ветер, теплело, отходила земля, ярко доцветала в степи поздняя мшистая зеленка.

Ростепель держалась до Михайлова дня, потом даванул мороз, вывалил снег; день ото дня холод крепчал, подпало еще

на четверть снегу, и на кинутых обдонских огородах, через занесенные по маковки плетни, девичьей прошивной мережкой легли петлистые стежки заячьих следов».

Отсюда, с этих берегов, с художественных полотен, развернутых перед читателями могучим русским живописцем слова, шагнули в мир, стали близки сотням миллионов сердец герои трудной, трагической, мятежной и сильной судьбы. Только писателю, черпающему свое вдохновение и свои краски из неиссякаемых глубин народной жизни, дано создать бессмертные образы людей из народа, тружеников, в страданиях и борьбе добывающих себе счастье. Михаилу Шолохову не нужно было брать командировочных удостоверений в Союзе писателей, чтобы изучать народ: он живет с народом всю свою жизнь.

Он встречает приехавших издалека гостей на первом этаже дома. Осведомляется, как доехали в эту трудную пору, шутит. Но тут же серьезнеет, узнав, что одному из нас перед этим довелось побывать в Алуште у Сергеева-Ценского. Весь как-то загорелся, посветлел.

– Ну как он, Сергей Николаевич? Как его здоровье? – с тревогой спросил Шолохов…

Уже потом мы видели, как он, что называется, «вклюнулся» в последнюю статью Сергеева-Ценского о литературе, о богатствах и красоте русского языка. Надел очки, вчитывается в каждую строчку. Остро и как-то по-молодому реагирует:

– Именно замашистое русское слово, такое оно и у Сергеева-Ценского. Богатырь нашей русской литературы.

Вспоминается, что ведь это отсюда, из станицы Вешенской, в адрес Сергея Николаевича Сергеева-Ценского была послана телеграмма:

«С истинным наслаждением прочитал «Утренний взрыв». Дивлюсь и благодарно склоняю голову перед Вашим могучим нестареющим русским талантом.

Ваш Шолохов».

Это лишь одни из многих примеров проявления независтливой любви большого писателя к добротной работе своего собрата по перу…

Наш разговор прерывается приходом одного из партийных работников района. Пришел он к члену райкома партии Шолохову посоветоваться по насущным делам жизни Вешенского района. Пока обсуждаются эти дела, мы с разрешения хозяина поднимаемся на второй этаж, в его кабинет. Здесь все для работы – все просто и солнечно. Застаем за рабочим столом приехавшего из Ленинграда редактора «Невы» Сергея Воронина. В этом журнале, как известно, будет печататься вторая книга «Поднятой целины». Но сейчас Сергей Воронин читает новые главы романа «Они сражались за Родину». А не так давно здесь был написан рассказ «Судьба человека». И если все это сложить – рукопись второй книги «Поднятой целины», новые главы романа «Они сражались за Родину», рассказ «Судьба человека», –

то, может быть, станет более понятно, какой труд несет сейчас на своих плечах наш крупнейший писатель.

Между тем перед каждым новым изданием «Тихого Дона» и первой книги «Поднятой целины» возвращается он к написанному. Как-то, помнится, редактор его произведений развернул корректуру одного из шолоховских романов, сплошь исчерканную.

– Новые главы?

– Нет, – ответил редактор, – авторская правка очередного издания.

Это была правка книги, которая давно уже вошла в фонд мировой литературы.

Есть в «Тихом Доне» одно прекрасное в числе других место. Молодая девушка, невеста Григория Мелехова, смотрит на своего любимого деда, умирающего Гришаку:

«Наталья смотрела на сетчатку жил на дедовой руке, вспоминала: во дворе рыли колодец, и она – тогда еще девочка, – вычерпывая бадьей влажную глину, делала тяжелых кукол и коров с рассыпчатыми рогами. Она живо восстанавливала в памяти ощущение, испытываемое руками от прикосновения к мертвой, ледянистой земле, добытой с пятисаженной глубины, и уже со страхом смотрела на дедовы руки в коричневых, глиняного цвета, старческих веснушках.

Казалось ей, что по дедовым рукам течет не веселая алая кровь, а буро-синяя суглинистая земля».

Но оказывается, писатель долго был недоволен этой чудесной по силе картиной. Свыше десяти раз возвращался он к ней, переделывая и уточняя. Нам кажется, что литературоведы в огромном долгу перед молодыми писателями. По одному тому, что они не исследовали, как много и внимательно работает М. Шолохов над своими же широко признанными читателями произведениями.

Кто-то из исследователей творчества М. Шолохова заметил, что человеку труда посвящено творчество писателя. В таком же подвижническом труде он и сам создает свои произведения.

Михаил Шолохов – труженик и страстный борец за нашу советскую, партийную литературу. Он не признает даже разговора о литературе обособленной, отвлеченной от окружающей действительности, от повседневной жизни.

В комнате идет искрящийся шутками, меткими образными наблюдениями и сравнениями разговор. Михаил Александрович смеется заразительно, он не может без шутки. И в этом он такой же народный, невольно вспоминается пушкинское: «Отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться».

Но шутки у Шолохова это только «мостки» к серьезному разговору о литературе, о новом союзе российских писателей. Кому не известны его большой силы партийные выступления последних лет на литературные темы. Он выступал против попыток свернуть творчество советских писателей с единственно правильного пути служения родной партии, своему народу. Это его слова стали подлинно крылатыми:

«О нас, советских писателях, злобствующие враги за рубежом говорят, будто бы пишем мы по указке партии. Дело обстоит несколько иначе: каждый из нас пишет по указке своего сердца, а сердца наши принадлежат партии и родному народу, которому мы служим своим искусством».