Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Выходим на широкую станичную улицу.
– А вот и дядя Никанор, – говорит Пелагея Харлампиевна. – Он хорошо знал отца в молодости.
Никанору Николаевичу Ковалеву 81 год. Но это еще крепкий, ядреный старик.
– Харлампием интересуетесь? – спросил он. – Как же, хорошо его знал. Вместе служили в армии. Отчаянный был рубака. Четыре «егория» заработал на войне, домой полным кавалером вернулся. Да вот сбился с пути, не разгадал, за что воевал. – И неожиданно шепотом: – Только Михаил Александрович его неточно
Так неожиданно полно раскрылась перед нами сложная судьба есаула Харлампия Ермакова, с кого писал Шолохов своего Григория Мелехова.
…В день отъезда из Вешенской мы познакомились с Марией Петровной, женой писателя. Открытое, простое лицо как-то сразу располагает к душевной беседе. Засучив рукава, она сажала на огороде позднюю редиску. Сверкнув улыбкой, Мария Петровна говорит:
– Еле управляюсь в доме. Моему Александровичу некогда заниматься этим делом, вот с Машей (дочерью) и возимся.
Разговор переходит о работе Михаила Александровича.
– Пока отдыхали в Карловых Варах, накопилось здесь 1300 писем и рукописей. А когда ему читать? Секретаря-то нет. И встает он в 4 часа утра, а времени все не хватает. Вот и приходится иногда всей семьей разбирать почту. Да вон уже зовет… – И, наскоро вытерев руки, Мария Петровна спешит напечатать написанные Шолоховым ответы на письма.
Отзывчивого, душевного человека, земляки в третий раз избрали М. Шолохова депутатом Верховного Совета СССР.
Забота депутата о вешенцах чувствуется на каждом шагу. При его содействии в Вешенской сооружен водопровод, построены электростанция, школа, кинотеатр.
Сколько душевной теплоты чувствует каждый, кто приходит к Шолохову. Вот и сейчас пришла к нему старая женщина, которой неизвестно почему отказали в пенсии. Робко поднимается на крыльцо молодой паренек с томиком стихов Сергея Острового, видимо, рыбак, а может быть, начинающий поэт. И надо было видеть его вышедшим от Шолохова: столько неподдельной радости выражало его лицо. Земляки Шолохова могут вспомнить сотни случаев, когда писатель чем-либо поддержал их. А бывают и забавные истории.
Как-то один старик станичник пришел к Михаилу Александровичу насчет приобретения водопроводных труб. Разговорились…
– Ну как пишется? – спрашивает старик.
С присущей ему шутливостью Михаил Александрович стал «жаловаться»:
– Никак нельзя отлучаться из дому даже на неделю. Вот приехал из Москвы, а на столе гора писем. На каждое надо ответить. Где-то в Средней Азии какой-то дяденька никак не может достать струн для смычкового инструмента, просит похлопотать. Ты с трубами, а он со струнами, вот и попробуй – пиши.
…Ласковый летний вечер опускается на станицу. Михаил Александрович тепло прощается, просит передать сердечный привет трудящимся Удмуртии. Лодка медленно плывет к противоположному берегу.
В. Песков
В гостях у Шолохова
Из блокнота журналиста
Мы едем над Доном. Задумчиво дремлют темные вербы у воды, на крутом берегу полыхают подожженные осенью клены. На остановках прямо у дороги горстями едим ежевику, а десяток шагов в сторону – спугиваем табун уток. Утки волнуют алую от зари воду в озерце и садятся где-то рядом в камышах.
Едем час, другой. Темнеет. Желтый свет фар, желтое кружево выхваченных светом ветвей, и опять темень. Неожиданно призрачная в неровной пляске света дорога обрывается. Небо опрокинулось на землю. Снизу смотрят звезды, тянет холодом. Скрипят уключины невидимой лодки. Костер. У огня паромщик в старой капитанской фуражке и подшитых валенках. Варит уху.
– До Вешек далеко?
– Тут рядом. – Паромщик аппетитно облизывает ложку и, незлобиво поругивая позднее время, а заодно и нас, пускает в ход нехитрый механизм переправы.
Скрипит немазаная снасть переправы. Какая-то птица тревожно прокричала над водой. Запоздалый топот лошади, рыбьи всплески… Дон. Шолоховские места. Звезды над степью, темный берег, зеленая рябь у бакена.
И вот мы уже на берегу. Неожиданно рубиновый огонек впереди идущей машины замер.
– Вешенская. Будем ночевать! – доносится из темноты.
В нашей комиссии, принимающей лесную полосу, девять человек. Работники министерств, лесничий, журналисты.
В избе лесника, на краю станицы, – душистое сено. Укладываемся в один ряд. Долго не спим. Живописная картина Придонья воскресила в памяти страницы бессмертных шолоховских книг. Каждый читал их, и не раз. Лежим, переговариваясь, вспоминаем подробности жизни Мелеховых, судьбу Аксиньи… Засыпаем, когда горластый петух за стеной возвестил о приближении утра…
– Михаил Александрович приглашает в гости, сейчас звонил, – сказал лесник, когда мы еще только умывались.
Не помню, как прошел завтрак, как осматривали участок полосы у станицы. Десять часов. Едем.
Ласковый осенний день. Из-под колес передней машины шарахают белые вешенские куры, у добротных изгородей стоят казачки с коромыслами, ленивая пара волов с повозкой тащится по улице, мальчишка в закатанных до колен штанах с удочкой и десятком обветренных плотвиц на кукане.
– К Шолохову как проехать?
Мальчишка швыряет добычу в крапиву.
– Давай провожу, – и, не дожидаясь приглашения, прыгает в кузов.