Михаил Васильевич Нестеров
Шрифт:
Я должна была подкреплять его черным кофе. Во время сеансов велись оживленные беседы об искусстве. Но когда он входил в азарт, все умолкало. Он с самозабвением отдавался работе» [228] .
В отличие от карандашного наброска Нестеров избрал в окончательном варианте почти квадратный формат полотна (80x75) и совершенно иначе решил композицию. Она имеет ярко выраженное диагональное построение. Стремительная, светлая, летящая фигура Борея, с вытянутыми вперед руками, с развевающимися складками ткани готова сорваться с постамента, неровная поверхность которого, прорезанная мерцающими гранями, поддерживает это движение вперед и вверх. Это движение не останавливается — оно точно приобретает другое качество от протянутых к Борею сильных и вместе с тем внимательно-заботливых, тонких рук скульптора, давших ему движение, определивших стремительную силу и порыв бога северного ветра. Голова и фигура Мухиной откинуты назад. Это движение почти параллельно движению фигуры Борея.
228
Цит. по кн.: С. Н. Дурылин.
Помещенная точно по диагонали, фигура Мухиной усиливает бурное стремительное движение всей композиции. Но вместе с тем, и в этом отличие портрета от портретов первой половины 30-х годов, здесь нет единого стремительного движения. Движение Борея встречает себе такую же, а может, и еще большую противоборствующую силу в фигуре Мухиной, плотной и сильной, и прежде всего в лице, в глазах, исполненных твердой воли и внутренней силы, как бы мысленно останавливающих движение. Этот углубленно-внимательный взгляд способен противостоять и даже побороть стремительное движение Борея. И вместе с тем глаза точно вдыхают энергию в небольшую гипсовую статуэтку, делая ее символом человеческого порыва и активной воли. Нестеров подчеркивает глубокую связь между скульптором и его созданием.
Цветовое решение портрета подчинено той же мысли. Светлая фигура Борея и идущие параллельно, но в другом направлении, пышные, спадающие складки белой блузы, схваченной у ворота круглой, цвета ярко-красного коралла брошью, звучно контрастируют с темным рабочим халатом и светло-коричневым фоном портрета. Цвет здесь определяет пластическую силу и выразительность основной группы.
На первый взгляд портрет В. И. Мухиной очень близок к работам начала 30-х годов. Художник как бы возвращается к своим прежним образам. Но вместе с тем он обогащен уже новыми качествами, новым подходом к решению прежней темы. Создание образа человека-творца, прославление красоты и значительности его творческого духа, понимаемого как активное действие, является основой портрета В. И. Мухиной. Но здесь есть и другое. Мухина не просто внимательно работает. Временами кажется, что она настолько глубоко задумалась, что не видит своей модели. Плотно сжаты губы, собрался складками около переносицы лоб, на лице тени, чуть затенены и глаза. Если в портретах первой половины 30-х годов все детали композиции были подчинены единому действию и как бы подчеркивали основное, главное движение человека, то здесь Нестеров начинает строить композицию на контрастах. Стремительной порывистости Борея, как бы уже приобретшего самостоятельное движение, противостоит скупая, сдержанная сила Мухиной. Подобное решение было новым моментом, свидетельствующим об ином подходе к раскрытию человеческой личности.
В портрете Мухиной нашли выражение многие принципиальные стороны искусства Нестерова-портретиста. Разнообразие композиционных линий, их подвижность и вместе с тем определенность, контрастное цветовое построение, пластическая выразительность основной группы — все это органично претворилось в образ, полный глубокого смысла.
В этом портрете Нестеров, прибегнув к выявлению, казалось бы, внешней динамики образа, сумел передать сложность и глубину человека, сложность мысли, его поисков и вместе с тем утвердить активность его воли, торжество свершения. Художник очень ценил это свое произведение. По свидетельству С. Н. Дурылина, считал его одним из лучших и причислял к «Кориным», «Васнецову», «Северцову» [229] .
229
См. там же, стр. 239.
Портрет Мухиной был окончен художником на семьдесят девятом году жизни. Это время не отмечено созданием большого количества живописных произведений, но тем не менее творческая активность Нестерова по-прежнему продолжала удивлять современников.
Его мысли все чаще и чаще обращаются к молодому поколению. В феврале 1941 года в своей статье «К молодежи» Нестеров писал: «Крепко желаю вам, чтобы вы познали природу и ее украшение — человека… Учиться можно не только в школах, академиях, у опытных учителей, можно и должно учиться всюду и везде, в любой час. Ваше внимание, наблюдательность должны постоянно бодрствовать, быть готовыми к восприятию ярких, происходящих вокруг вас явлений жизни. Природу и человека надо любить, как „мать родную“, надо полюбить со всеми их особенностями, разнообразием, индивидуальностью. Все живет и дышит, и это дыхание нужно уметь слышать, понимать.
Искусство не терпит „фраз“, неосмысленных слов, оно естественно, просто» [230] .
Нестеров, будучи очень требовательным к себе, столь же высокую требовательность проявлял к другим, но вместе с тем он с глубоким вниманием всегда относился к молодым художникам [231] , никогда не отказывал в советах, поощрял все интересное и талантливое.
Конец 30-х годов в жизни Нестерова отмечен очень интенсивной работой над книгой воспоминаний «Давние дни», увидевшей свет в январе 1942 года. Некоторые из очерков, вошедшие в эту книгу, были опубликованы еще до революции, но основная их часть написана позднее, в середине 30-х годов.
230
М. В. Нестеров. Давние дни. М., «Искусство», 1959, стр. 340.
Эта статья не единственная у Нестерова, посвященная вопросам художественного образования (см. «О художественной школе». — «Советское искусство», 1936, № 32; «Художник-педагог». — «Советское искусство», 1936, № 49). Обе статьи включены во второе издание книги «Давние дни». М., «Искусство», 1959.
231
В. С. Кеменов приводит очень интересные сведения об отношении Нестерова к молодым художникам: «…Посмотрев работы Н. Ромадина, Нестеров тепло о них отозвался: „Талант есть, только бы хватило характера“. Часто с любовью Нестеров говорил о Кукрыниксах:
— Вот мне все про них говорили: барбизонцы, барбизонцы… а у них в пейзаже настоящая русская нота есть. У всех трех. И карикатуры их я понимаю. Это настоящее.
Внимательно, подолгу рассматривал Нестеров рисунки Шмаринова, помогал своими советами, одобрением, переходя от частных замечаний к общим вопросам искусства» (В. Кеменов. Нестеров. — «Литература и искусство», 1942, № 43).
Перед читателем проходят великолепные литературные портреты Перова и Крамского, Сурикова и Левитана, Третьякова и Васнецова, Павлова и Горького. И для всех, столь разных людей, Нестеров находит свои краски, свой язык, свой образный строй повествования. Недаром в 1942 году за свою книгу «Давние дни» художник был избран почетным членом Союза советских писателей [232] .
Литературная работа не приостановила его занятий живописью. В 1940 году Нестеров задумал написать портрет архитектора А. В. Щусева, с которым его связывала давняя дружба, начавшаяся еще в период работы над росписью храма в Марфо-Мариинской обители. Параллельно с портретом А. В. Щусева он лелеял мечту написать портрет Е. Е. Лансере и второй портрет В. И. Мухиной.
232
В конце своей жизни Нестеров задумал новое, расширенное переиздание книги «Давние дни», усиленно работал над ним, составил подробный его план. Многие из его новых очерков значительно обогащают наши представления не только о людях того времени, но и о самом творческом пути мастера. Особенно ценными из них представляются воспоминания о заграничных путешествиях Нестерова (см. М. В. Нестеров. Давние дни. М., «Искусство», 1959).
Портрет А. В. Щусева был начат 22 июня 1941 года — в день начала Великой Отечественной войны. Рано утром Нестеров пришел к Щусеву, они долго усаживались, выбирали халаты, привезенные Щусевым из Самарканда. Художник решил писать модель в профиль на небольшом холсте, позу дал простую — боялся, что старость (Нестерову было в то время семьдесят девять лет) не позволит ему справиться со сложным портретом. Едва Нестеров принялся за работу, пришло ошеломляющее известие — началась война. Но художник продолжал работать. Он продолжал работать и позже, когда начались бомбардировки Москвы. Портрет был закончен 30 июля 1941 года.
Портрет А. В. Щусева. 1941
Усталый взгляд человека, сидящего в черном высоком кресле в ярком бухарском халате и в черной с белым узором узбекской тюбетейке, обращен куда-то в сторону. Сочетания малинового, светло-серого, лилового, желтого, яркая белизина большого белого воротника звучат напряженно и беспокойно. Темный, почти черный силуэт вазы причудливой формы, срезанной рамой картины, резко выделяется на светлом, серовато-коричневом фоне. Складки халата тяжелым, точно еще более усталым, чем сам человек, движением спадают с плеч, облегают фигуру. Глубокую усталость, задумчивость, сосредоточенную скрытую печаль человека выразил художник в своем последнем портрете.
Нестеров не хотел уезжать из Москвы. Он терпеливо сносил все невзгоды, был полон веры в победу [233] . Незадолго до смерти (умер он 18 октября 1942 года) художник хотел написать сына в тюбетейке, в черном кресле. Но он говорил: «И ты устанешь сидеть, и я устану писать».
1 июня 1942 года художнику исполнилось восемьдесят лет. Нестеров был награжден орденом Трудового Красного Знамени, ему присвоили звание заслуженного деятеля искусств РСФСР [234] . Московские художники в своем приветствии Нестерову писали: «В грозные дни Отечественной войны Ваш яркий талант и искусство полны веры в силу, мощь родного народа, особенно нужны и ценны нашей Родине» [235] .
233
Осенью 1941 года, когда враг подступал к Москве, Нестеров писал: «Явились новые герои, им конца-края нет: ведь воюет вся великая земля наша, объединенная в одном собирательном слове — Москва. Она и приготовит могилу врагу.
Дух Москвы есть дух всего народа — это не надо забывать никому. Перевернута новая страница тысячелетней книги истории нашего народа. Впереди вижу я события не только грозные, но и светозарные, победные» (цит. по ст.: В. Кеменов. Нестеров. — «Литература и искусство», 1942, № 43).
234
В приветствии, направленном Нестерову Комитетом по делам искусств при Совнаркоме СССР, говорилось: «Соратник великих мастеров русской живописи — Репина, Сурикова, Серова, Левитана, — Вы создали ряд прекрасных произведений, вошедших в историю русского национального искусства. С вдохновением большого мастера Вы создали выдающиеся произведения после Октябрьской социалистической революции. В последние годы Вы порадовали всех, кто любит искусство, такими замечательными созданиями Вашего изумительного таланта, как портреты академика Павлова, профессора Юдина, народной артистки Держинской, скульптора Мухиной. Благородный гуманизм, глубина постижения внутреннего мира человека и горячая любовь к своей стране, своему народу, одухотворяющая Ваши произведения, а также строгое, требовательное отношение к мастерству живописца показывают молодым нашим художникам верный путь к высотам художественного творчества» (цит. по кн.: А. Михайлов. М. В. Нестеров. М., 1958, стр. 444).
235
Цит. по кн.: С. Н. Дурылин. М. В. Нестеров, М., «Искусство», 1942, стр. 39.