Михаил Васильевич Нестеров
Шрифт:
Через несколько дней после приобретения Третьяковской галлереей портрета к Нестерову обратился Сергеенко с той же просьбой — написать на портрете слезу. Тот ответил отказом, тогда Сергеенко попросил написать копию со слезой.
«И этого не могу; что написал, то написал, — был ответ Нестерова».
Сергеенко говорил: «Это — идейный портрет. Не точный». История создания портрета Черткова очень характерна для творчества Нестерова вообще, а для той поры в особенности. Художника увлекала мысль написать сильного, властного, быть может, неприятного человека. Он увидел в старике, почти разбитом параличом, черты властной силы и непреклонность желаний.
В портрете нет действия, есть только характеристика личности, но характеристика односторонняя. Поза Черткова, его старчески мутный взгляд, обращенный к зрителю, полны величавой строгости и надменности. Этот портрет близок к портрету Васнецова, но, в отличие от последнего, здесь нет биографической характеристики модели, данной через изображение интерьера. Зеленовато-синий цвет, на фоне которого дана фигура, смотрится не цветом стены, а цветом фона. Глубокое кресло, затянутое материей с ровными и однообразными желтовато-серыми и зелеными полосами, играет скорее эмоциональную роль, внося в образ размерно однообразную правильность, методичность. Все линии очень спокойные, плавные и вместе с тем методично размеренные. Однако Нестеров не отказывается от конкретных характерных деталей в угоду своей концепции, доказательством чему служит не только удивительно точное физиономическое сходство, но прежде всего изображение правой руки с очень удлиненными пухлыми пальцами, с отставленным далеко мизинцем, напоминающей руку его «Архиерея». Сам характер образа, отношение Нестерова к своей модели близки к работам 20-х годов. Однако новые принципы образного решения, выраженные здесь, уже всецело принадлежат его завоеваниям 30-х годов.
Вскоре после окончания этой работы, в том же 1935 году, Нестеров делает портрет С. С. Юдина (Третьяковская галлерея). Это было уже второе обращение к изображению талантливого хирурга. К 1933 году относится портрет, изображающий С. С. Юдина в операционной (Русский музей) [191] . Нестерова привлекала в модели глубокая увлеченность своим делом, разнообразие жизненных интересов, яркая даровитость. Он неоднократно посещал операционную в институте Н. В. Склифасовского, где работал хирург.
191
«Портрет С. С. Юдина во время операции» был на выставке произведений Нестерова в 1935 году.
С. С. Юдин во время операции. 1933
Портрет С. С. Юдина 1933 года отличен от многих работ Нестерова. Хирург изображен в своей операционной, в окружении двух медицинских сестер, в момент подготовки больного к операции. Художника прежде всего занимало изображение руки хирурга, прикасающейся к спине больного. Это и явилось главным моментом композиции и вместе с тем ее основным стержнем.
Весьма знаменательно, что Нестеров для характеристики личности хирурга прибегает к изображению его во время операции, решая композицию в несвойственной повествовательной манере. Художник стремится расширить рамки портретного изображения за счет включения дополнительных моментов, участвующих в действии, в выявлении личности портретируемого, хотя основным по-прежнему остается изображение самого хирурга. Правда, в этом Нестерову еще не хватает лаконизма и необходимой глубины. По свидетельству С. Н. Дурылина, Нестерова не удовлетворяла живописная сторона, не был он доволен и решением образа.
В июле 1935 года художник вновь обращается к портрету С. С. Юдина и на этот раз создает одно из самых своих блестящих решений.
Портрет С. С. Юдина. 1935
…Яркий, холодный свет, идущий откуда-то слева, заливает светлые голубоватые стены, рабочий стол, заваленный бумагами и журналами, медицинские препараты. Он освещает со спины фигуру хирурга и протянутую вперед руку, также пронизанную светом, заставляющим алеть кончики пальцев. Юдин изображен в профиль, обращенным вправо, к невидимому собеседнику. Он говорит, увлеченный разговором, своей мыслью, которая охватывает все его существо, его стремительную натуру.
Фигура Юдина в белом халате, переливающемся голубовато-серыми тонами, рельефно, почти скульптурно выделяется на светлой, голубовато-серой стене. Темный, коричневатый цвет лица придает еще большую скульптурную четкость профилю, делает его пластически выявленным и рельефным. Чтобы на светлом сером фоне выявить главное, художник прибегает к необычному для себя световому решению. Он ярко освещает все, кроме лица и рук, освещенных слабее, выделяя их из общей серо-голубой, холодноватой колористической гаммы. Особое внимание уделено левой руке. Помещенная почти на уровне лица, невероятно гибкая и подвижная, с изогнутыми тонкими пальцами и вместе с тем сильная и пластически напряженная, она не только является существенной деталью портрета Юдина, а как бы вторым его лицом, самостоятельно живущим организмом, можно сказать даже — главным моментом портретной характеристики человека.
Это подчеркнуто и композицией портрета и цветовым его решением. Светло-серый фон темнеет как раз в том месте, где помещена рука; непосредственно под нею лежат листы ярко-белой бумаги и журнал. Само диагональное движение фигуры Юдина неожиданно ломается и меняет направление, доходя до кисти руки. Именно она дает всей фигуре резкое и кажущееся стремительно неожиданным направление вправо, к невидимому собеседнику.
Портрет построен на характерности силуэта. Линии его остры и неожиданны и вместе с тем они не одинаково резки. Движение фигуры дано в развитии. Линия спины спокойная, почти ровно идущая вверх, переходит в обтекаемо-ровную линию берета. В лице это спокойствие нарушается. Силуэт лба и носа перебивается очками, полуоткрыт большой рот. Резко согнутая рука протянута вперед и, наконец, стремительная порывистость фигуры находит свое высшее и заключительное выражение в пальцах, точно пронизанных движением.
В основе образного решения портрета лежит острая характерность модели, но она, в отличие от портретов 20-х годов, определяет только главное и основное в образе. Если в портреты Шадра или Северцова (1934) Нестеров вводил для выражения своей идеи предмет, конкретизирующий ее, то здесь нет книги, к которой обращен Северцов, нет античного торса, как в портрете Шадра. Правда, в этом портрете больше конкретности в раскрытии обстановки, в которой работает человек, — белый халат, препараты, журнал, простая чернильница с ручкой, синяя фарфоровая пепельница, множество бумаг, разбросанных очень свободно и живо. Но эти предметы не несут главной мысли образа. Характеристика, построенная на острой выразительности силуэта, лишена каких бы то ни было сюжетно-повествовательных моментов, дополнительно раскрывающих сущность внутреннего мира человека. Юдин изображен говорящим, и по тому, как он при этом двигается, каково движение его рук и лица, мы постигаем главное в образе.
Если мы сравним портрет Юдина 1935 года с портретом 1933 года, разница их может подтвердить эволюцию, проделанную художником не только в сторону более глубокого решения образа, но и максимального, притом лаконичного, выражения в портрете главной и определяющей черты человеческой личности.
Портрет С. С. Юдина своего рода вершина творческих поисков художника в этом направлении. Рядом с ним по силе и глубине выражения можно поставить портрет И. П. Павлова 1935 года (Третьяковская галлерея).
Личное знакомство художника с И. П. Павловым началось в 1930 году. Друзья уговаривали его написать великого физиолога, показывали портреты, помещенные в приложениях к сочинениям И. П. Павлова, однако эти фотографии не увлекали Нестерова. Он писал об этом позже в своих воспоминаниях: «Я смотрю и не нахожу ничего такого, что бы меня пленило, „раззадорило“… Типичное лицо ученого, профессора, лицо благообразное, даже красивое и… только. Я не вижу в нем признаков чрезвычайных, манящих, волнующих мое воображение… и это меня расхолаживает».