Михаил Васильевич Нестеров
Шрифт:
В первом случае перед нами усталое нервное лицо человека, бессильного побороть свою внутреннюю думу, свою неотвязную мысль, способного лишь опустить тяжелые веки глубоко запавших глаз, напряженно, с усилием прижать голову к спинке почти невидимого кресла.
Во втором портрете эта внутренняя, затаенная, подавляемая страстность натуры, великолепно переданная светотеневым решением, находит свое открытое выражение. Уже сам абрис головы и рук человека полон порывистого движения. Из-под низко надвинутой шляпы смотрят глаза с выражением, полным нескрываемой энергии и внутренней активности; в скрещенных руках — то же с трудом сдерживаемое движение, что и в лице человека. Цветовое решение портрета, построенное на сочетании ярких, горячих цветов, раскрывает динамику образа.
Эти два портрета не равнозначны по качеству. Если первый из них принадлежит к лучшим созданиям художника (недаром Нестеров выбрал его наряду с портретом Кориных для выставки 1932 года «Художники РСФСР за 15 лет»), то второй не лишен внешней претенциозности. Однако, несмотря на неравнозначность, эти два портрета являлись определенным этапом в искании Нестеровым индивидуальной выразительности образа, в искании раскрытия скупыми живописными средствами духовной жизни человека, что в дальнейшем свелось к передаче прежде всего внутренней активности человека, его волевого напряжения.
Как уже было сказано выше, принципы, найденные Нестеровым в портрете П. Д. и А. Д. Кориных, нашли свое наиболее удачное продолжение в портрете И. Д. Шадра (1934; Третьяковская галлерея) [180] .
Позднее, на вопрос А. П. Сергеенко, почему он пишет тот или иной портрет, Нестеров говорил: «Когда вошел ко мне Шадр, запрокинул голову назад, все в нем меня восхитило: и молодечество, и даровитость, полет. Тут со мной что-то случилось. Я почувствовал, что не могу не написать его» [181] .
180
Портрет И. Д. Шадра был на выставке произведений Нестерова в 1935 году (Москва).
181
Цит. по кн.: С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, стр. 175.
«Завтра, 30-го, — писал Нестеров, — я начинаю работать портрет с Иванова-Шадра (скульптор) в мастерской Александра Корина, который уезжает в Палех. Модель интересная, физиономия и „повадка“ — в характере Шаляпина. Позировать согласился с удовольствием (мечтал-де об этом). Посмотрим, что выйдет, заранее волнуюсь, едва ли буду хорошо спать и прочее, что обычно сопутствует в такие дни» [182] .
Портрет И. Д. Шадра. 1934
182
Там же, стр. 177–179.
Живописному портрету предшествовали четыре карандашных рисунка, композиция которых очень близка окончательному варианту. Образ сразу сложился у художника, затем уже следовали изменения и уточнения.
Античный торс, тяжелые формы которого наполнены жизнью и движением, как бы охватывая фигуру скульптора, напряженно всматривающегося и прислушивающегося к чему-то, составляют вместе с ней целостную, замкнутую по своим линиям, пластически объемную композицию. Необычным для художника является единый цветовой строй портрета, выраженный в определенной гамме серовато-лиловых, зеленоватых тонов. Эмоциональная выразительность цвета здесь, как это на первый взгляд не покажется странным, нейтральна к сюжету самой картины, она в значительной степени условна.
В портрете Шадра Нестеров выражает идею творчества. Казалось бы, художник стремится к изображению творческого момента в жизни данного человека, но он настолько концентрирует на этом все внимание зрителя, настолько лаконично передает свою мысль, что она уже перерастает рамки индивидуального, становится всеобщей, присущей многим явлениям, многим людям. Нестеров создает почти портрет-символ — это во многом определяет трактовку образа.
На данном этапе творчества Нестерова не интересует характер модели во всей совокупности, как было в 20-е годы, он берет только одну черту в человеке, подчиняя ее выражению своей идеи. Недаром в первоначальном рисунке фигура была изображена с головой Ф. И. Шаляпина. Увлечение Нестерова тем или иным человеком и создание портрета этого человека было органически связано с собственным строем мыслей, с общей направленностью творчества. Этим можно объяснить и столь строгий выбор художником своих моделей.
Основная мысль художника находит и свое предельно лаконичное решение. Если в портрете братьев Кориных интерьер рассказывал о мире разнообразных духовных интересов людей искусства, об обстановке, в которой они живут, что отвечало подробной характеристике людей, то в портрете Шадра вообще нет интерьера, в этом он близок к автопортрету 1928 года. Скульптор изображен на розовато-сиреневатом фоне, но это отнюдь не стена, на которой вырисовывается темная фигура человека, а просто условный фон. Рядом со скульптором, чуть сзади него — античный торс, в руке Шадра стек. Вот и все предметы.
Предельная концентрация есть не только в аксессуарах и в цвете, но и в композиции. Решение портрета почти скульптурно. Фигура человека и античный торс, составляющие единую целостную группу, темнее, чем фон, на котором они даны, отчего формы кажутся еще более пластичными и объемными. Эта скульптурность решения связана прежде всего с четкостью самой идеи произведения.
В портрете Шадра были сформулированы новые принципы искусства художника, выражена идея красоты творческой личности, творческой деятельности — принципы искусства социалистического реализма. Новое видение человека и определенность этого видения не могли пройти незамеченными для людей, смотревших портрет Шадра. Нестеров, очень взыскательный к своим собственным произведениям, тоже остался доволен. «Я кончил портрет, — писал он дочери, — он удался, многие уже видели, очень хвалят, находят его одним из самых лучших моих портретов, „неожиданным“ и проч.; говорят, что он должен быть в галлерее и т. п. Я тоже думаю, что портрет удался, живой, свежий, реальный, как ни один предыдущий. Вот какой старик — молодец!..» [183] . Удовлетворенность Нестерова портретом И. Д. Шадра свидетельствовала о найденности им принципов решения образа. Они сводились к утверждению деятельного, творческого начала в человеке.
183
Там же, стр. 182.
Характерной чертой этого времени является стремление художника к живописной красоте портретов, как бы тождественной или символизирующей красоту самого образа человека. Наиболее органично это выражено в портрете А. Н. Северцова (1934; Третьяковская галлерея) [184] . 30 октября 1934 года Нестеров писал П. Д. Корину: «Никак не могу уняться, написал еще один портрет с Алексея Николаевича Северцова. Задачу себе поставил трудную, чисто живописную, а как вышел из положения — придете, сами увидите. Те же, кто видел, не ругают, а я и рад…» [185] .
184
Портрет А. Н. Северцова был показан на выставке произведений Нестерова в 1935 году и на выставке «Лучшие произведения советских художников» (1941, Москва).
185
Цит. по кн.: С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, стр. 105.
Портрет А. Н. Северцова. 1934
На темном фоне вырисовывается фигура человека в бухарском шелковом халате, сияющем всеми тонами фиолетового, синего, малинового, желтого. Переливы цветов, переходящих из одного в другой, создают то естественное движение, которое определяет внутреннюю динамику образа.
Два световых пятна, взаимно связанных, акцентируют внимание на голове ученого и на маленькой раскрытой книге, которую он держит в руке. Лицо Северцова в тени, художник освещает лишь затылок, делая волосы на нем совершенно белыми, лоб, алое, точно пронизанное светом ухо. По сравнению с темным, но очень звучным красочным решением, освещенные места кажутся резкими, от этого акценты становятся определеннее.