Михаил Васильевич Нестеров
Шрифт:
Художник передает устремленность интеллекта, напряжение мысли человека, его острое соприкосновение с мыслью, заключенной в книге, которую он читает. Но поза Северцова совершенно спокойна. Темное кресло ограничивает его движения, мягкая шелковая ткань халата большими и вместе с тем плавными массами обволакивает фигуру. Только чуть сжимается рука, лежащая на кресле, только иногда слишком ярко и неожиданно загораются то желтые, то малиновые пятна халата. Напряжение чувствуется и в откинутой назад голове, в плотно сжатых губах, в поднятом чуть вверх профиле. Все подчинено одному действию — чтению. Рука с книгой помещена на большом расстоянии от глаз Северцова. Взгляд зрителя точно постоянно измеряет расстояние, переходя от лица ученого к раскрытой книге. Это дает динамику портрету, реальность и протяженность действия, создает определенную напряженность.
Если мы сравним рисунок, предшествовавший живописному портрету, то увидим, что композиция его очень
Раскрытая, освещенная маленькая книга в руке Северцова — столь же активная деталь, как и античный торс в портрете Шадра, может быть, даже еще более активная, ибо она является вторым и обязательным компонентом действия.
В портрете Северцова 1925 года интерьер характеризовал обстановку, в которой живет и работает ученый, круг его интересов. В портрете 1934 года Нестеров отказывается от изображения интерьера, от деталей, характеризующих повседневное бытие человека. Он изображает только кресло, ковер, который смотрится не как предмет интерьера, а как фон, и темную мордочку маленькой собачки, попавшей в портрет по непременному желанию Северцова, но почти незаметную, сливающуюся с фоном.
Если в портрете 1925 года больше внимания было уделено своеобразию характера, то здесь в характеристике образа выделена только одна черта, но главная, определившая жизненный путь ученого, — сила интеллекта. И тем не менее решение образа становится более глубоким, хотя, быть может, и менее разнообразным. Художника уже не интересует совокупность физиономических и психологических качеств модели. Именно поэтому он допускает условность в трактовке лица — под очками видны только глазные впадины, лицо вылеплено мазками различных оттенков.
Одна из существенных сторон этого портрета — утверждение красоты интеллекта, красоты мыслящего человека. Об этом говорит и величавая поза Северцова, и красота живописного решения, находящаяся в неразрывной связи с внутренней красотой самого образа. В решении образа художник исходит из красоты интеллекта человека, воплощаемой в его деятельности. Здесь мы сталкиваемся с появлением у Нестерова характерных сторон искусства новой социалистической эпохи, реальные черты которой не мог не видеть художник, не мог не воплотить в своем творчестве.
Следующий, 1935 год был очень плодотворен по результатам. В этом году в Музее изобразительных искусств в Москве была организована небольшая закрытая, по желанию самого мастера, выставка его работ. На ней были представлены шестнадцать картин, из которых тринадцать были портретами. Эти произведения, сделанные уже в советские годы, заставили новыми глазами увидеть художника. В периодической печати появился ряд статей. Однако не все критики, писавшие о выставке, сумели увидеть существенное отличие сделанных в советские годы портретов Нестерова (а среди них были такие портреты, как С. С. Юдина в операционной, А. Н. Северцова, И. Д. Шадра, художников П. Д. и A. Д. Кориных) от его дореволюционных работ. Не все сумели увидеть тот перелом, который произошел в творчестве Нестерова после Октябрьской революции [186] . Однако в то же время появляются статьи, в которых мы находим серьезный и справедливый анализ новых моментов в творчестве Нестерова [187] .
186
См. Д. Осипов. Картина М. В. Нестерова. — «Правда», 5 апреля 1935 г.; К. Юон. По выставкам. М. В. Нестеров. — «Известия», 11 мая 1935 г.
187
Прежде всего отметим статью С. Н. Дурылина (писавшего под псевдонимом Д. Николаев) «Тринадцать портретов Нестерова», где автор прямо говорит о том, что лучшие портреты художника это «гимн труду и творческой воле человека» (Д. Николаев [С. Н. Дурылин]. Тринадцать портретов. — «Советское искусство», 5 апреля 1935 г.).
Еще более подробный, порой блестящий анализ портретов мы находим в статье М. Морозова, посвященной выставке Нестерова. В статье существует попытка по-новому взглянуть и на дореволюционное творчество художника, увидеть в нем глубоко реальные начала в трактовке природы и человека (см. М. Морозов. Шестнадцать картин. Выставка М. В. Нестерова. — Журн. «Обзор искусств. Изо — театр — музыка», изд. Критико-библиографического научно-исследовательского института, 1935, № 5, стр. 1–6).
Начиная с 1935 года имя Нестерова как выдающегося советского портретиста прочно входит в искусствоведческую литературу. В 1941 году появилась статья Т. М. Коваленской (Т. Коваленская. Портреты М. В. Нестерова. — Журн. «Творчество», 1941, № 1, стр. 8–10). В 1948 году на страницах журнала «Искусство» С. Н. Дурылин выступил со статьей, посвященной этой же теме (С. Дурылин. Нестеров-портретист. — Журн. «Искусство», 1948, № 1, стр. 68–74), и, наконец, в 1949 году вышла в свет его капитальная монография «Нестеров-портретист», рассматривающая как советский, так и дореволюционный период (С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, 268 стр. с илл.).
В 1935 году Нестеровым были написаны портреты В. Г. Черткова, С. С. Юдина и И. П. Павлова.
Не останавливаясь сколько-нибудь подробно на анализе портрета B. Г. Черткова (Третьяковская галлерея) [188] , хотелось бы сослаться на очень интересную и во многом показательную историю его создания и историю взаимоотношений, возникших в процессе работы между художником и его моделью, с исчерпывающей полнотой изложенную в книге C. Н. Дурылина «Нестеров-портретист» [189] .
188
Портрет В. Г. Черткова был на выставке произведений Нестерова 1935 года.
189
См. С. Н. Дурылин. Нестеров-портретист. М.—Л., «Искусство», 1949, стр. 185–194.
Портрет В. Г. Черткова. 1935
Художник давно был знаком с В. Г. Чертковым [190] . Не испытывая особой симпатии к этому человеку, считая даже, что Чертков ответственен за отход Л. Н. Толстого от художественного творчества в область моральных и религиозных исканий, Нестеров тем не менее видел и, вероятно, ценил огромную силу воли и целеустремленность личности В. Г. Черткова.
190
Нестеров познакомился с В. Г. Чертковым в 1890 году в Кисловодске, в доме у Н. А. Ярошенко. К этому году относятся сделанные маслом портреты В. Г. Черткова и его супруги А. К. Чертковой (Музей Л. Н. Толстого в Москве).
В 1934 году к нему обратились с просьбой написать портрет В. Г. Черткова. А. П. Сергеенко, личный секретарь Черткова, явился к Нестерову с фотографией, на которой, по словам самого Сергеенко, Чертков был «похож на старообрядческого архиерея; большая голова, седая борода, истово читает книгу. Благообразное лицо». Нестеров к фотографии отнесся критически и сначала отказался писать портрет, но затем дал согласие. В январе 1935 года состоялась поездка к Черткову и был сделан первый эскиз карандашом. Этот эскиз, видимо, разочаровал художника. Но спустя некоторое время он сделал второй эскиз и вскоре начал писать портрет. По словам Сергеенко, Нестеров сам выбрал кресло, обитое материей в серых и зеленых полосках, бархатную коричневую куртку, усадил Черткова в нужной ему позе.
Во время сеансов близкие Черткова, да и он сам, высказывали желание видеть на портрете благообразного просветленного старца. Художнику указывали, что «возраст и внутренняя работа над собой изменили характер Черткова. Он сознавал в себе недостаток — властность и поборол его». «А я, — с резким ударением на „я“ отвечал Нестеров, — понимаю Черткова так». «Мы сказали ему, — вспоминает Сергеенко: …это у вас Иоанн Грозный. А он: — А он такой и есть. Силища». «Когда стало обнаруживаться жестокое выражение лица на портрете, Черткова это стало смущать. Он попросил принести свои последние фотографии и показывал их Нестерову, желая убедить его, что на них он похож больше, чем на портрете».
По словам А. П. Сергеенко, Нестеров на последнем сеансе чрезвычайно удлинил кресло и вместе с тем удлинил руку Черткова. «Я спросил: — Почему это? — Михаил Васильевич ответил: — А так это нужно. — У Владимира Григорьевича серые глаза. А они написаны синими. Отчего это? Ответ Нестерова был: — А я их вижу синими».
По словам Сергеенко, Чертков был явно не удовлетворен портретом, после окончания работы он просил написать на его лице слезу. Нестеров ответил:
«Я не видел у вас никакой слезы, видел только, как вы плакали при чтении „Ивана Ильича“. Но это другое дело. А чего не видал, того я не могу написать».