Михайлов или Михась?

Якубов Олег Александрович

Глава девятая

СУД

Женева, площадь Бург де Фур, 1, Дворец правосудия, 7 декабря

1998 года. Утро – день.

Казалось бы, в зале суда почти ничего не изменилось – ну разве что телевизионные мониторы убрали, ибо «подпольщиков» больше не предполагалось. Все так же за спиной у Антуанетты Сталдер на специальной подставке громоздились 72 тома материалов уголовного дела, так же восседали слева от нее девять присяжных, а справа, нахохлившись за своей трибуной, – прокурор Кроше. И все же что-то в зале неуловимо изменилось, какая-то внутренняя атмосфера, что ли. В первые дни репортеры пытались проводить своеобразные социологические опросы, пытаясь выяснить, кто приходит на слушание дела Михайлова. Оказалось, что в зале очень много юристов и студентов юридического факультета Женевского университета. Это-то было понятно – такой громкий процесс не мог не вызвать их интерес. Но эта публика заполняла только половину зала. Остальные места были заняты просто горожанами, которые пришли сюда из любопытства, начитавшись всяких страстей про русского

«мафиозо». Именно на них, обывателей, и были рассчитаны, как сказал в первый день суда адвокат Паскаль Маурер, спецэффекты – вооруженные до зубов многочисленные охранники, постоянно висящий в небе над Дворцом правосудия полицейский вертолет и прочая мишура. Убедившись, что Михайлов не кидается на свидетелей с ножом, не грызет прокурора зубами, с десяток ожидавших острых ощущений просто перестали приходить на процесс. Те же, кто остался, превратились, можно сказать, в горячих болельщиков. Они остро реагировали на каждую реплику, и видно было, что все происходящее в зале им далеко не безразлично. Большинство из этих людей, ранее не знакомые, в зале успело перезнакомиться и теперь по утрам вполне дружелюбно – даже если их взгляды на происходящее были диаметрально противоположными – друг друга приветствовали, а в перерывах отправлялись вместе в ближайшее кафе или прогуливались вокруг Дворца, глазея, как готовится Женева к Рождеству. Так что к тому моменту, когда начались допросы свидетелей защиты в зал 3А приходили только те люди, которые твердо решили дождаться окончательного результата. Последними, когда уже «зрительские» ряды были заполнены, заходили в зал, как правило, адвокаты. И это тоже был своеобразный спектакль: шествие облаченных в черные мантии мэтров должны видеть все. Исключение составлял Паскаль Маурер. Вечно спешащий, но постоянно опаздывающий к началу заседания, он врывался в зал, словно тайфун, волоча за собой необъятный портфель и кучу папок с документами, которые беспрестанно ронял. Маурер на ходу здоровался со знакомыми, приветствовал коллег и уже после этого, как правило, не обращая ни малейшего внимания, что судебное заседание уже идет, вытаскивал из портфеля мантию, напяливал ее на себя, а потом еще несколько минут, ерзая и прокашливаясь, устраивался на своем месте. Непоседливый и бурно эмоциональный, он не раз своими острыми репликами вызывал смех в зале, а после эпизода с несостоявшимся допросом Шранца, когда Маурер полез искать его под столом, пресса единодушно окрестила Паскаля Маурера Рыжим. Впрочем, сами женевцы, вероятно, хорошо наслышан-ные о многих громких делах, которые Маурер выиграл, относились к нему с подчеркнутым уважением, российские же журналисты, освещавшие процесс, не скрывали удивления – как этот «клоун» мог попасть на столь серьезный процесс и вообще кто ему доверил возглавлять женевскую коллегию адвокатов.

Вот и в первый день допроса свидетелей защиты Паскаль Маурер опоздал чуть ли не на пять минут, на пороге споткнулся, наделав изрядного шума, чем вызвал дружный смех. Устроив в проходе между рядами портфель, он без всякого смущения тут же, на глазах у всех, облачился в мантию, долго откашливался и только после этого обратил взор туда, где уже разворачивались весьма интересные события.

Да, перед тем, как суд приступил к допросам свидетелей защиты, в зале «3А» женевского Дворца правосудия произошел очередной юридический «взрыв». Здесь появился ныне адвокат, а в недалеком прошлом генеральный прокурор США Рэмси Кларк. На посту заместителя, а затем и генерального прокурора Америки Кларк прославился тем, что не давал спуску агентам ФБР за любые нарушения закона. Комментируя однажды свое отношение к проблеме, Кларк сказал: «Эти молодчики из спецслужб полагают, что они стоят выше закона и их цели оправдывают любые средства. Но закон един для всех, ответственность за его нарушения в равной степени должны нести как частные лица, так и работники спецслужб и даже государственные чиновники самого высшего ранга, вплоть до президента. Когда я узнал, что показания против господина Михайлова дает один из офицеров ФБР, я согласился в качестве адвоката заниматься этим эпизодом дела». Кларк-то согласился, а вот Зекшен и Кроше вовсе не рады были заполучить в его лице столь сильного противника. Эти-то двое прекрасно знали, чего стоят в суде бездоказательные свидетельства Левинсона, и понимали, что адвокат Кларк просто, без малейших усилий разотрет эти показания в пыль. Нет-нет, для женевских обвинителей Михайлова Кларк был слишком опасен, чтобы допускать его к процессу. Мало того, что им приходилось мириться с присутствием этого надменного Ксавье Манье, который только и делает, что стращает Европейским судом по правам личности, так еще и Кларк! Это уж слишком.

Кроше привлек для поддержки своего решения выдающихся правоведов, и они, перевернув горы теоретических материалов, сумели обосновать, что процедура женевских судов исключает официальное участие в процессе юристов, не владеющих французским языком. Таким образом, к процессу в Женеве были допущены только франкоязычные адвокаты Сергея Михайлова. Рассказывают, что Кларк когда-то чуть ли не ногой открывал двери в кабинет Президента США, что при его появлении бледнели руководители таких мощных спецслужб, как ЦРУ и ФБР. Но, точно по одесскому анекдоту, это там, у себя в Америке он – Кларк, а здесь, в Женеве… Кларк, хотя и подал соответствующее прошение, к суду как адвокат допущен не был. Именно этим прокурор мотивировал свои возражения против выступления американца в суде. Однако господин Кларк невозмутимо заметил, что прибыл в Женеву не как адвокат и даже не как свидетель, а лишь как эксперт по вопросам американского права. Президент суда сочла этот аргумент вполне резонным, Кларку было предоставлено право высказать свои соображения. И начал он выступление с сенсационного сообщения:

– Я думаю, что свидетель Роберт Левинсон вообще никогда не был в России. Все его рассказы о том, что он был внедрен в среду российской преступности, очень сильно отдают выдумкой. Левинсон не разбирается в российской

действительности, не понимает менталитета россиян и потому не может судить о том, что происходит в этой стране в целом и в ее криминальных структурах в частности. Его выводы основаны на показаниях платных агентов и на тех сведениях, которые он почерпнул из материалов, публикующихся в прессе. Показания такого свидетеля никогда бы не были приняты в американском суде.

В свое время швейцарский следователь Жорж Зекшен дважды побывал в Майами, где допросил Роберта Левинсона. Но это был допрос с участием двух юридических лиц, которые придерживались только обвинительного направления по отношению к Сергею Михайлову. Закон требует, чтобы такие допросы проводились непременно с участием третьей стороны, то есть на допросе непременно должен был присутствовать кто-либо из адвокатов Михайлова. Ну а раз это требование закона не выполнено, то и результаты подобного допроса судом рассматриваться не могут. Приехав в Женеву несколько месяцев назад, я попросил следователя предоставить мне возможность встретиться с Михайловым, однако мне было отказано.

– А для чего вам нужна была такая встреча? – перебил господина Кларка вопросом прокурор.

– Господин прокурор, за свою многолетнюю деятельность я ни разу не позволил себе обвинить или защищать человека, не поговорив с ним лично. Мне необходимо видеть человека, посмотреть ему в глаза, самому услышать его аргументы. Это естественно и это справедливо. Но, как я уже сказал, мне отказали в этом естественном праве. Однако, господин прокурор, вы меня перебили, а я бы хотел вернуться к показаниям бывшего агента ФБР Роберта Левинсона. Отказываясь назвать тех людей, которые снабжали его информацией, он ссылается на соображения секретности. Да, работа спецслужб невозможна без соблюдения секретности. Но не в том случае, когда какие-либо данные рассматриваются судом как свидетельские показания. Люди, снабжающие Левинсона информацией, обязаны были прибыть в суд. Они могли давать показания анонимно для подсудимого, для защиты и обвинения, но не скрываться от членов суда. Президенту суда должна была быть предоставлена возможность убедиться, что перед ней те самые юридические лица, которые имеют право давать показания. А раз этого не произошло, то и показания Левинсона, ни на чем конкретном не основанные, судом в качестве доказательств приняты быть не могут. И еще один немаловажный аспект. Изучением криминальной жизни России Левинсон занимался не как частное лицо, а как спецагент ФБР. Вот уже несколько месяцев, как этой проблемой занимается другой офицер ФБР, Левинсон же является частным лицом и как частное лицо приехал в Женеву. Какое же он имеет право давать официальные свидетельские показания, ссылаясь на сведения, якобы полученные спецслужбой? Это грубейшее нарушение закона. Я не могу представить себе ситуацию, что такой человек, как Роберт Левинсон, предстал бы перед американским судом.

Вряд ли постоянные упоминания об американских законах пришлись по душе присяжным швейцарского суда. Но ни один здравомыслящий человек не может не признать силы аргументов Рэмси Кларка: свидетельские показания, основанные исключительно на словах и ничем не подтвержденные, не только не имеют силу доказательств, но и вообще судом рассматриваться не могут.

Ни у членов суда, ни у обвинителя и защиты вопросов к американскому эксперту не было. Единственный вопрос задал ему Михайлов:

– Скажите, пожалуйста, господин Кларк, могло ли быть возможным, чтобы офицер российской спецслужбы создал в США свою агентурную сеть, собирал негативные сведения о гражданах США, а потом с этими сведениями выступал в суде в качестве официального свидетеля обвинения?

В зале кто-то из присутствующих, не выдержав, зааплодировал, услышав вопрос Михайлова. Кларк, стоявший вполоборота, улыбнулся на эти аплодисменты и ответил, снова обращаясь к суду:

– Такая деятельность работника спецслужбы другого государства рассматривалась бы в США только как шпионская, и в суде он мог быть исключительно обвиняемым, но никак не свидетелем.

– Благодарю вас, господин Кларк.

Высокого роста, сухощавый, несмотря на преклонный возраст, очень элегантный, Кларк покинул зал заседания, как только закончил свою речь. Он уходил с удовлетворенным видом человека, полностью выполнившего свою миссию.

В перерыве, объявленном после выступления Кларка, журналистам было что обсуждать. Большинство сходились во мнении, что не следовало Кларку лезть в швейцарский монастырь со своим американским уставом и что своими бесконечными напоминаниями об американском законе он в итоге только разозлил суд, а следовательно, нанес вред Михайлову.

А после перерыва перед судом предстал свидетель защиты москвич Леонид Орлов. Тот самый Леонид Орлов, о котором свидетель обвинения Роберт Левинсон на следствии показал: у Орлова-де с Михайловым произошел конфликт и Михайлов дал распоряжение Орлова убить. Потом, однако, сменил гнев на «милость», и Орлова просто наказали: ему выкололи глаз, жестоко избили, покалечив руги-ноги, отняли у него автомобиль «вольво» и заставили переписать квартиру на имя Михайлова. Каждый нормальный человек должен был содрогнуться, услышав такие свидетельские показания. Но вот в зал вошел высокий молодой человек без всяких видимых следов физических увечий. Показания Орлова сопровождались громким смехом, причем от души смеялись и те, кто сидел в зале, и президент суда, и присяжные, которые не сумели сдержать свои эмоции. Показания эти заслуживают того, чтобы передать их лишь с некоторыми сокращениями в виде стенограммы.

Адвокат Паскаль Маурер:

– Господин Орлов, нам рассказали, что у вас была ссора с Михайловым из-за денег.

Леонид Орлов:

– С господином Михайловым у меня никогда никаких конфликтов не было.

П.М.:

– Какими были ваши отношения с Михайловым?

Л.О.:

– Дружеские и деловые. Он был президентом фирмы, я – исполнительным директором.

П.М.:

– Нам рассказали, что Михайлов заказал ваше убийство.

Л.О.:

– Я узнал об этом из московской газеты «Коммерсант-дейли». На всякий случай газету захватил с собой. (Показывает газету членам суда.)