Михайлов или Михась?
Шрифт:
П.М.:
– Нам еще сказали, что вы были объектом наказания, а также у вас отняли «вольво» и заставили переписать собственную квартиру на имя Михайлова.
Л.О.:
– Я не подвергался никаким наказаниям. Моя машина всегда принадлежала мне, принадлежит и по сей день. У меня собственная квартира, и она также всегда принадлежала только мне, ни на чье имя я ее не переписывал.
П.М.:
– Нам сказали также, что вы потеряли глаз.
Л.О.:
– Какой глаз?
П.М.:
– Что значит «какой глаз»? Вы не понимаете, что такое «глаз»?
– Конечно, я понимаю, что такое «глаз». Но я спросил, какой глаз я потерял, потому что я хочу уточнить – левый я потерял глаз или правый? (Громкий смех в зале.)Судья Антуанетта Сталдер:
– У вас настоящие глаза? (Громкий
– У меня настоящие глаза.
Президент суда показывает свидетелю три пальца и спрашивает, видит ли Орлов, сколько ему показывают пальцев.
Л.О.:
– Каким глазом я должен посмотреть?
Не скрывая смеха, госпожа Сталдер отвечает:
– Ну давайте поочередно, сначала левым, потом правым. Леонид Орлов закрывает сначала один глаз, потом другой, отве-
чает, сколько пальцев показывает ему госпожа президент суда.
П.М.:
– Как вы себя чувствуете сейчас, в зале суда?
Л.О.:
– Нормально себя чувствую.
П.М.:
– Вас заставляли сюда приехать?
Л.О.:
– Я приехал сам, меня никто не заставлял.
П.М.:
– Ваша семья осталась в России, волнуетесь ли вы за нее?
Л.О.:
– Моя семья в Москве, я оставил ее с легким сердцем – моей семье ничто и никто не угрожает.
П.М.:
– Вы дали присягу, поклялись говорить только правду. Вы говорите правду?
Л.О.:
– Я говорю только правду.
П.М.:
– Некоторое время назад вы были в Обвинительной палате Женевы, как вы туда попали?
Л.О.:
– Это было год назад, я приехал в Женеву по делам своего бизнеса и, зная, что здесь будет проходить заседание Обвинительной палаты, явился туда.П.М.:
– Вы просили вас выслушать?
Л.О.:
– Да, я просил меня выслушать, но мне отказали, сказав, что в моих показаниях не нуждаются.
На последний вопрос Леонид Орлов ответил правду по сути, но был не совсем точен по форме, вероятно, запамятовав, как именно ему отказали. Прочитав в газете, что его лишили глаза, покалечили руки и ноги, отняли машину и квартиру, Орлов обратился письменно к следователю Зекшену, который действительно не пожелал выслушать такого свидетеля. Когда же Орлов год назад оказался на одном из заседаний Обвинительной палаты, его увидел Сергей Ми-хайлов и попросил встать.
– Это Леонид Орлов, – сказал Михайлов. – Вы же видите, что перед вами совершенно здоровый человек. Выслушайте его.
– Нам это неинтересно! – нервозно воскликнул тогда председательствующий в палате господин Мишель Крибле.
Несколько раз Обвинительная палата продлевала содержание Михайлова под стражей, аргументируя свое решение лишь тем, что Михайлов на свободе может оказаться чрезвычайно опасным для общества, и подкрепляя этот вывод эпизодом с якобы искалеченным Орловым. Когда же Орлов предстал перед членами Обвинительной палаты, он оказался им неинтересен. Как тогда, так и сейчас обвинению неинтересны были свидетельские показания в защиту Михай-лова. И фраза о том, что следствие стремилось доказать конкретное преступление, столь же кощунственна, сколь и феноменальна по своей сути. В любой стране, во все времена преступника начинали разыскивать только после того, как было совершено конкретное преступление. Здесь же все произошло наоборот. Сначала арестовали человека, а потом начали искать конкретное преступление. Но и не найдя никакого преступления, обвинение продолжает упорствовать: если Михайлов ничего конкретного и не совершил, то по край-ней мере имел «неблаговидные намерения».
Леонид Орлов уже покидал зал, а в зале все еще звучал смех, вызванный очевидной парадоксальностью ситуации с «выколотым» глазом, который совсем не вдруг оказался на месте. Лишь двоим в этом зале было не до смеха. Угрюмо перебирал какие-то бумаги прокурор Кроше. Непонятно, на что он надеялся. Быть может, на то, что на ступенях Дворца правосудия Орлов споткнется и действительно переломает себе руки-ноги и потеряет глаз? Ведь господин прокурор сам видел Леонида Орлова в зале Обвинительной палаты, и уж ему доподлинно было известно, что глаза у московского
Не смеялся и Сергей Михайлов. Да и какой мог быть смех у человека, которого нагромождение тех фантастически нереальных ситуаций, которые пытались выдать за сущую правду потерявшие всякую человеческую совесть свидетели, а вернее, лжесвидетели обвинения, уже привели к тому, что он два года провел в одиночной камере швейцарской тюрьмы Шан-Долон.
* * *
Женева, площадь Бург де Фур, 1, Дворец правосудия, 7 декабря
1998 года. День – вечер.
Наконец-то речь зашла о злополучном доме в поселке Борекс кантона Во. Два года назад, когда Михайлов только был арестован в Женеве, одним из основных пунктов обвинения был незаконно приобретенный дом в Швейцарии. Потом формулировку несколько изменили, вменив в вину попытку незаконного приобретения недвижимости. После чего про дом напрочь забыли, будто его и не было. И вот теперь в суде выступили партнеры по швейцарской фирме Сергея Михайлова – Оливье Деморе и Андрей Милованов. Оба рассказали, по сути, одно и то же. Михайлов обратился с прошением о предоставлении ему вида на жительство к властям Швейцарии. Подготовленные русским бизнесменом и его адвокатом документы давали все основания полагать, что ответ на прошение будет положительным. Именно тогда и решил Михайлов обзавестись в Швейцарии собственным домом. Вилла, которую он арендовал, была в тихом, спокойном месте, вокруг леса, свежий воздух, да и хозяин дома продать его был не прочь. Деморе и Милованов подтвердили, что Михайлов обратился к адвокату, чтобы поверенный подготовил загодя все надлежащие для купли-продажи документы. Сергей исходил из простой человеческой логики – если швейцарские власти дадут ему разрешение и предоставят вид на жительство, то процесс покупки собственного жилья будет значительно ускорен. Если же откажут – ну что ж, документы останутся лежать до лучших времен. Ситуация виделась настолько же простой, насколько и безобидной. Полицейским же и Зекшену она, видимо, понадобилась не более чем формальный повод.
Вечером, когда закончилось заседание, мы вместе с Хазовым отправились пешком в гостиницу.
– Андрей, как тебе показалась сегодняшняя ситуация с Кларком, что говорят по этому поводу адвокаты? Журналисты сегодня по этому поводу заспорили, многие считают…
– Да слышал я, что они считают, – перебил меня Андрей. – Мы же с адвокатами как раз обедали в этом же кафе. А вы так орали, что и на улице было слышно ваше «просвещенное» мнение. Вот так, наверное, и статьи пишите, ориентируясь на собственные ощущения.
– Ну будет тебе, чего ты взъелся? Ответить по-человечески можешь?
– Ну если по-человечески, то Кларк сегодня наделал большого переполоху. Он, конечно, сноб, но, как говорится, может себе позволить. Мадам Сталдер слушала его чуть не с открытым ртом, да и присяжные, я обратил внимание, только поначалу морщились от менторского тона старика, а потом тоже эмоции свои поумерили. Вообще-то и так было ясно, что Левинсон, скажем мягко, свои показания доказать ничем не может. А Кларк, по сути дела, его попросту изничтожил. Несколькими фразами он четко объяснил, что Левинсон либо лжец, либо шпион. И в том и в ином случае его показаниям – грош цена. Старик, ко всему прочему, еще и блестящий тактик. Его выступление планировалось среди свидетелей защиты. Но он сам настоял на том, чтобы не выступать вместе ни со свидетелями обвинения, ни со свидетелями защиты. Выступил после свидетелей обвинения, но перед тем, как начали слушать свидетелей защиты. Это юрист, законник до мозга костей. Приехал в Женеву, никому не объявившись. Никто его не встречал, сам взял такси, сам добрался до отеля. Выступил в суде, подхватил оставленный в службе безопасности Дворца чемоданчик и убыл в аэропорт. Сделал свое дело и растворился в туманной дымке. Наши адвокаты хотели его на ужин хотя бы пригласить, поговорить о том о сем, но он исчез. Ну что ж, у кого есть глаза, те сегодня все увидели, у кого есть уши, те сегодня все услышали. Как вы пишите в своих газетах: комментарии излишни? Сегодня как раз такой день – комментарии излишни.