Микеланджело из Мологи
Шрифт:
Примечания.
31. Император Павел Первый посетил Мологу в июне 1798 года при возвращении из Казани в Петербург. Через Волгу императора доставил в город специальный катер с четырнадцатью гребцами. Свита сопровождала Павла Первого на двух паромах, двух лодках и барже. На карандашном эскизе Михаила Поцелуева был запечатлен момент встречи императора дворянами города во главе с городничим Глебовым у Мологской заставы.
32. В Мологе ходила легенда о том, что в мологских лесах любила забавляться охотой княгиня Ольга и однажды, в версте от города, отдыхала на огромном камне-валуне, который с тех пор называли "Ольгин камень".
33. В основе сюжета картины "Изгнание холопов" лежит легенда. Однажды новгородские воины отправились попытать военной удачи к вратам Царьграда. Удачен или нет был тот поход, история умалчивает, а только вернулись они домой лишь через семь лет. К тому времени их жены вышли замуж за рабов, которые встретили своих господ возле стен Новгорода с мечами и копьями. Но господа, бросив на землю щиты и оружие, пошли на холопов с плетками, и холопы в страхе бежали от разгневанных их коварством хозяев. Позднее опальные холопы поселились на берегу Мологи в тридцати верстах выше устья реки и основали там так называемый Холопий городок.
34. Мологская ярмарка с конца ХIV века была самой известной на Руси и славилась далеко за ее пределами. Существует версия, что основал ее мологский князь Михаил по совету своего друга, князя московского Ивана Калиты. На ярмарке встречались товары со всех концов света. Бархат, шелк, восточные пряности обменивались на местный товар - меха, лен, деготь... Первоначально ярмарка располагалась в районе Холопьего городка, позднее была перенесена ближе к стенам Мологи на пойменный Боронишинский луг. Однако, ввиду появления на Волге многочисленных мелей, что создавало опасности для купеческих судов, в XVI веке ее снова перенесли - на этот раз в Рыбную Слободу, а позднее в Макарьев и Нижний Новгород.
Глава тринадцатая
Новое место работы Юрки Зайцева, лагпункт номер три Волглага НКВД СССР, с точки зрения обывателя, было гораздо хуже прежнего. Вместо просторной кулацкой избы в Юршино - обнесенный колючей проволокой барак. Вместо родительского дома в Мологе - тесная комната в общежитии. Добротную домашнюю пищу вытеснили сухие пайки и казенные каши. Книги небольшой, подобранной в соответствии со вкусами хозяина домашней библиотеки заменили подшивки газет в красном уголке. Но для молодого чекиста все эти минусы с лихвой окупались пришедшим к нему осознанием собственной важности и нужности для такого же, как он, молодого Советского государства. Отныне он не чувствовал себя бесконечно малой величиной в масштабах великой империи, он стал ее значимой единицей, ибо обладал теперь реальной властью над тысячами, десятками тысяч людей.
Тогда осенью 1936 года, убив Сосулю, отчима, а затем земляков-мологжан, он одновременно убил полуинтеллигентного, нерешительного, мягкотелого юношу - насквозь прогнившую половинку самого себя. Убил, чтобы освободить дорогу для рвущегося из глубин души настоящего мужчины, человека-властелина, призванного дулом нагана, росчерком пера, взглядом, небрежным жестом руки повелевать массами, объединять разрозненные человеческие судьбы в одну общую судьбу, судьбу строителей нового общества.
Жалел ли он хоть об одном из четырех совершенных им убийств? Пожалуй, нет. Так сложились обстоятельства. Он стоял перед выбором - погибнуть самому или убить других. С точки зрения государственных интересов, его жизнь, жизнь умного, преданного, молодого, сильного человека была нужнее, чем вместе взятые жизни юродивой старухи, озабоченных личными проблемами мологжан и постоянно зализывающего в больницах многочисленные раны пожилого чекиста. Поэтому они должны были погибнуть, а он остаться жить.
И они погибли. Перешли предел индивидуального, раздельного пространственно-временного существования. Ступили под темные своды торжественной залы, где нет ни правых, ни виноватых. Погибли. Но не исчезли в черноте абсолютного небытия, потому что своей гибелью способствовали рождению нового Юрки Зайцева, значит, в конечном итоге, погибли во благо вечноживого Советского государства. Смерть наполнила смыслом их жизни. Более того, в качестве откупа убитому отчиму, он, Юрка Зайцев, сделал так, чтобы имя Семена Аркадьевича Конотопа осталось красными буквами вписанным в историю родного края. Некролог за подписью друзей-наркомвнутдельцев был опубликован аж в "Северном рабочем"! В газете "Колхозное междуречье" напечатали большую, во весь разворот, статью о боевом пути славного чекиста. И, наконец, неделю назад пришло известие, что одному из колхозов Мологского района, к созданию которого наган отчима имел самое непосредственное отношение, дано название "Конотопский". Как бы Юрка хотел, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь также позаботился о его, Юркиной, посмертной славе!
Впрочем, умирать он не спешил. О какой смерти может идти речь, если впереди так много интересной, нужной для страны работы? Если от твоего труда зависит эффективность труда тысяч людей?
Ведь люди в массе своей - существа довольно ленивые. Трудиться просто так никто не любит. Каждому подавай мотивацию. А мотиваций существует только две: кнут и пряник. В загнивающих странах капитала пряник - это деньги; кнут - их отсутствие. Кто не работает, тот не получает денег. Тому не на что есть, не на что покупать одежду, не на что обучать своих детей и лечиться от элементарной простуды. Капитализм принуждает людей к труду экономически. Цинично эксплуатирует их природные стремления к приобретению жизненных благ. Будучи не способным к созданию вечного, возвышающегося над человеком государства капитализм не способен наполнить высшим смыслом жизнь погрязшего в заботах о личном благополучии индивида.
В противовес циничному материальному принуждению индивида к труду социализм применяет новое принуждение - моральное. И пряники, и кнуты у социализма другие. Человек превращает свою жизнь в непрерывный трудовой подвиг не ради денег, а ради государства. Ради его становления большевики шли под пули и сами не щадили пуль, расстреливая заложников. Ради торжества социалистических идей отчим с одним наганом шел отбирать зерно у вооруженных косами кулаков в селе Новоникульском. За моральными пряниками тянутся по всей стране мозолистые руки стахановых, потому что социалистическое государство, будучи вечным, придает смысл каждой положенной на алтарь его славы человеческой жизни, каждому удару молота и взмаху серпа. Ну а для тех, кому не нравится вкус социалистических пряников, припасены социалистические кнуты. Моральным кнутом, преображающим человека, спасительным, этически оправданным насилием, можно трансмутировать косную человеческую природу из потребительской в трудовую, из ветхой, отягощенной личными заботами, в новую солнечно-активную энергию строителей вечного государства.
Разве можно роптать на отсутствие мещанского благополучия, если одно из своих маленьких кнутовищ родина доверила именно тебе? Если тебе дано право решать - кого в интересах общего дела забить до смерти, а кого лишь слегка погладить по спине? Вопрос риторический.
Единственное, что мешало Юрке дышать полной грудью - дремучая необразованность окружавших его людей. Абсолютно не с кем было поговорить по душам. Начальник лагпункта, товарищ Шевчук, старый чекист с четырьмя классами образования, кроме передовиц в "Правде" ничего не читал и был зациклен на безукоснительном выполнении поступавших сверху циркуляров, даже если их выполнение явно шло во вред дела. Несомненными достоинствами товарища Шевчука были лишь фанатичная вера в гений Сталина и слепое обожествление вождя. Любые мыслительные процессы давались ему с трудом, поэтому осмелившийся проявить склонность к самостоятельному мышлению подчиненный сразу вызывал неприязнь и подозрение.
– Ты что, считаешь себя умнее товарищей Сталина и Рапопорта? Вождям не доверяешь?!!
– угрожающе поинтересовался он у Юрки, когда тот попытался втянуть начальника в разговор о путях возможного развития страны и ее маленькой ячейки - лагпункта номер три Волглага НКВД СССР.
Не блистали умом и другие сотрудники лагпункта, с которыми по долгу службы Юрка сталкивался ежедневно в той или иной обстановке. В принципе, если твоя должность не выше уровня бойца охраны, то отвращение к самому процессу мышления простительно: "Не надо думать! С нами тот, кто все за нас решит!" Излишняя задумчивость рядового исполнителя может действительно только навредить делу. Но каждому, кто ступил хотя бы на первую ступеньку служебной иерархии, мозги необходимы.