МилЛЕниум. книга 1
Шрифт:
Но мы целовались, прижимаясь друг к другу, пламенеющими животами, хотя недолго: кто-то зашаркал снизу, и мы отскочили друг от друга, опустив пунцовые лица, отяжелевшие горячие руки…
Я поднялась на лестничный пролёт, ведущий к моей двери, понимая, что если не уйду теперь же, мы простоим тут ещё не один час…
Она поднялась на один пролёт и обернулась, у меня…
…отяжелели ноги, будто свинец в них…
…как уйти теперь? Лёля…
– Лёля… Я… позвоню…
Она улыбнулась красными, припухшими от моих поцелуев губами…
У неё такие красивые губы…
И такие мягкие…
Я в один прыжок через три ступеньки догнал её, обнял её лицо, её голову под косой, притягивая к себе, целуя вновь… Она коснулась пальцами моего лица и шеи под волосами. От прикосновений её рук у меня искры побежали по коже…
…Химия… какая там химия? Вся моя химия – вот она, в синяках и ссадинах, с этими мягкими светящимися на солнце волосами…
…Как я могу думать об экзамене, если все мысли у меня о Лёле, о её волшебном лице, о губах таких румяных и сладких, таких податливых моим. О её благоухающих шелковистых волосах, о тёмно-синих глазах или густо-серых, они всё время меняют цвет…
И мы опять болтали по телефону несколько часов. И снова сны, от которых мне тяжко пробуждаться…
Болтает по телефону опять… Это же надо, завтра экзамен, а она… совсем голову потеряла, ах, Лена… Завалится завтра, это точно. Надо из дома не уходить хотя бы. Может не сбежит как сегодня…
Лёля не сбежала, Алексей сам пришёл, с букетом ромашек, между прочим. Мне стало не по себе, когда я увидела как они смотрели друг на друга при встрече… Это не лёгкая влюблённость, как предполагается в этом возрасте, между ними, похоже, растёт большая страсть. Опасная страсть.
Мне стало не по себе… Ещё натворят глупостей, и дети вроде и совсем не дети уже… А если ребёнка соорудят?!..
У меня душа ушла в пятки от этой мысли, что ж тогда делать будем? Учиться надо, а тут… Но и мешать им сейчас – это как тушить пламя керосином…
Лёлина бабушка почувствовала, что оставлять нас одних небезопасно и почти не отходила от нас, пока я не ушёл. Но готовиться к экзамену я всё равно сегодня не мог. Солнце уже разлило закатное золото по моей комнате, как и по Лёлиной. У неё тоже на запад окно. Я опять позвонил ей, и мы опять говорили и говорили. Я, кажется, за всю жизнь не разговаривал так много, как в эти последние недели…
И я не спал, но ни одной мысли о том, что завтра экзамен…
А утром мы встретились и вместе направились к зданию медучилища, старинному тёмно-красному с белыми кантами и колоннами, с такими толстыми стенами, что внутри холодно так, что я чувствую сквозь футболку, как холод от стен забирается мне на кожу, а Лёля и вовсе замёрзнет в своём платьишке. Здесь, в трёх разных аудиториях проходил письменный экзамен по химии.
Нас рассадили по алфавиту, и мы с Лёлей не попали в один кабинет. Задания, вполне знакомые мне и несложные, я, привычный выполнять всё быстро, сдал работу первым. Выйдя на улицу, в скверик со старинными выгнутыми скамейками, похожими на накрытые коврами низкие диваны, на которые нападало немного листьев с окружающих тополей, я сел, поджидая Лёлю.
Я тоже написала быстро. И задачу решила. Проверила даже и, совсем уж собравшись сдать, огляделась. Большинство ещё пишут… Не слишком я спешу выбраться из холодной, несмотря на тёплую июльскую погоду, аудитории?.. Но я всё сделала и уже замерзаю, а на улице, может быть, уже Лёня ждёт меня, что сидеть?..
Я сдала работу и вышла на улицу. Лёня поднялся мне навстречу со скамейки в маленькой аллейке, где ждал меня. Конечно, он ещё раньше меня всё закончил. Радость освобождения овладела нами: с чувством облегчения мы пошли в кафе, пить какао с булочками. Я прижала ладони к чашке, пытаясь согреться.
– Замёрзла? – засмеялся Лёня, ласково глядя на меня.
– Ужасно. На улице так тепло, а там – холодильник! – улыбнулась я, почти дрожа.
Мы не говорили об экзамене, выездном, с комиссией из Москвы – это впервые сделали так из-за Чернобыля, наверное. Поэтому мы и сдавали в Н-ске, а не в Москве. Хотя меня удивило и обескуражило количество абитуриентов, особенно тех, кто записался на Москву, выходило на место больше десяти человек, в самой Москве конкурс меньше. Но сегодня сдавали и в другие институты, в Тверь, в Рязань, в Смоленск, даже в Махачкалу.
– Экзамен письменный, не то не допустили бы меня с моими «фонарями», – усмехнулся я.
– Допустили бы, ты медалист. Да и какое им дело, – сказала Лёля, и улыбнулась, подперев щёку ладошкой: – Да и сегодня уже ничего, красиво почти!
И я счастливо засмеялся от её слов, её взгляда. Мне даже не верится, так мне хорошо… Неужели теперь всегда будет так?
К биологии, что через два дня я готовиться не собирался, устный экзамен, к тому же, думаю, кто не получит «пару» на этой химии, уже точно поступят.
Результатов экзамена приходится мучительно ждать два дня…
Мама влетела злющая, сразу ко мне в комнату:
– Ну, что догулялась?! «Пара»!
Она говорила ещё что-то, злилась. Но зря: я уже в первый вечер опомнилась и поняла, что неправильно решила задачу, а это означало – «неуд» даже при идеально выполненных остальных заданиях, потому что задача «стоила» пятнадцать баллов из возможных пятидесяти, на «тройку» надо набрать минимум тридцать пять. И то, что мама сказала сейчас, уже таким сюрпризом не стало, хотя я надеялась, конечно, на чудо.
А Лёня получил «отлично», и это была единственная из двухсот семидесяти оценок «пятёрка». Я же среди двух сотен тех, кто получил «двойки». Шестьдесят девять оставшихся, «тройки» и единичные «четвёрки». Мама совершенно права и злится сейчас справедливо. Мне даже не обидны все её сердитые слова, потому что, если бы я готовилась получше и была повнимательнее на экзамене, то всё смогла решить…
Глава 3. Керосин
Мои очень довольны и горды за меня. Но вчера я узнал о Лёлиной «двойке», и решение мгновенно возникло в моем в моей голове. Я не раздумывал: ехать в институт без неё немыслимо.