Миллениум
Шрифт:
– Прости, она не любила тебя, если в три недели променяла на проходимца! – неожиданно зло воскликнул Василий. Его глаза гневно блеснули. – Или у неё кто-то был дома, в Сибири, с кем она встречалась? Вдвойне мерзость.
– В том-то и дело – не было! И не проходимец вовсе, а вполне приличный человек, как мне сказали. А так сошлось. Более надёжным он ей показался, или я надоел. И правда, сколько можно было терзать! Она принадлежала мне, а я каждое свидание устраивал сцены! Так и уехала из Петербурга, не сказав «до свидания». А я вскоре женился. Не стал долго ждать, когда встретил хорошую девушку. Зачем? Чтобы опять кто-то более смелый, уверенный увёл её от меня? Живём счастливо, хорошо ладим, а нашу дочку я назвал Маруся, Маша – по имени моей царевны. Жена, естественно, не знает. Ни к чему.
Кузьма взволнованно замолчал, и они с Василием, оба разом, открыто посмотрели на девушку. Почувствовав их движение, она подняла глаза от журнала и, обернувшись, сказала с улыбкой:
– Bonjour!
– Bonjour! – ответили мы хором и тут же ревностно переглянулись: кому из нас предназначался этот волшебный взгляд, блестящий и глубокий? И эта отнюдь не юная улыбка… «Как я ошибся! – подумал я. – Василий не преувеличил. С такой – как в омут с головой». Перед нами была женщина лет тридцати, раскованная и уверенная в себе. Не дождавшись продолжения, она отвернулась и закурила, а Василий, подозвав официанта, заказал коньяк. Подождал, пока принесут, нервно выпил и тоже закурил.
– Что скажешь, Егор? – обратился он ко мне. – Твоя очередь, бывший военный. Как в армии насчёт любви?
– Слушая вас, вспомнил одну историю, – ответил я и после некоторого раздумья продолжил: – Да, то была настоящая любовь! Только… бесшабашная какая-то, странная. До сих пор удивляюсь! С изменами, ревностью, с жуткими ссорами – до поломки мебели доходило! Дрались, но не отпускали друг друга. Уходили, но возвращались. Куролесили по полной программе!
В девяносто первом, капитаном, меня перевели на Дальний Восток. Мы приехали с женой в часть, расположились и вскоре подружились с соседями по площадке, супружеской парой чуть младше нас. Она – полнотелая, задорная, гостеприимная хохлушка двадцати двух лет, быстрая в разговоре и скорая в движениях. На кухне всё так и горело у неё в руках! Муж года на три старше, тоже с Украины и тоже любитель поговорить, выпить. Высокий, сильный, форма сидела на нём как влитая. Весь его молодецкий, ухарский вид очень выгодно подчёркивался блестящими чёрными сапогами, коричневым ремнём и тремя маленькими звёздочками на погонах. Невооружённым взглядом было видно, что наших соседей связывает сильное чувство. Как она радовалась, встречая его из наряда! Пылала! Через стенку было слышно её пение на кухне. И он летел на всех парусах, по пути срывая с себя бушлат… Потом вместе пели. Жарили мясо, звали нас. Летом любили кататься на велосипедах, а зимой играли в снежки.
Но стоило ему уехать куда-нибудь из отряда хоть на пару часов, к ней тут же бежал любовник. Все знали об этом! И он знал. И она знала, что муж ходит на край посёлка к местной почтальонше, молодой задиристой девке, и что в каждой деревне, куда он приезжал, у него есть другая «почтальонша». Оба знали, но относились к происходящему до удивления легко! Как к шалости. Мне иногда казалось, что романы на стороне только подзадоривали их. Может быть, так оно и было. Очень уж они любили друг друга! Бывало, не поймёшь, то ли ссорятся, то ли веселятся! Песни, крики, шум, гам!
Через полгода вместо пения мы стали слышать звон разбившейся посуды. Стало очевидным, что страсти накалились, несколько раз она приходила расстроенная, с синяком под глазом, жаловалась моей жене. «Разойдитесь!» – сказали мы во время общего ужина. «Ещё чего!» – воскликнули они обиженно и кинулись обниматься при нас. Спустя год их перевели в другой округ, и мы на время потеряли друг друга из виду, а когда случайно встретились через два года в Ялте, удивились, что они до сих пор вместе и продолжают играться в любовь. Она стала ещё краше, расцвела очень по-женски, а он возмужал. Красивая пара, шептались мы с женой, и надо же, напасть на обоих! Невоздержание!
В девяносто шестом уволился, мы переехал в Москву. Про соседей забыли. Они напомнили о себе сами, года через два. Как-то нашли нас. Вдруг звонок! Мы в столице проездом, говорят, плюнули на службу, возвращаемся домой, на Украину! Конечно, встретились, поговорили, видим, всё те же весёлые, влюблённые, только какие-то притихшие, умиротворённые. Поглядывают с усмешкой, словно радуются общей тайне. Наконец не выдержали и объявили: «Мы решили обвенчаться!» «Это ещё зачем? – изумились мы. – Что за прихоть? Разве этим шутят?!» «А мы и не шутим, – отвечают, – вот приедем в Харьков, сначала окрестимся, потом повенчаемся, а потом и ребёнка заведём». «Да вы разве в Бога верите?» – стала допытываться моя жена. «Верим, – отвечают дружно, – боимся его, поэтому и хотим венчаться. Иначе, видно, нас не удержать». И смеются при этом.
– Ну и как? – перебивает меня Василий, не дожидаясь окончания рассказа. – Помогло?
– Наверное. Сын у них, весной три года исполнилось, – отвечаю я и замолкаю, пробуя коньяк.
Молодая женщина за соседним столиком отложила журнал в сторону и, приняв сосредоточенный вид, уставилась в темноту за шатром.
– Рад за них, – говорит облегчённо Василий, – уберегли любовь. А вот я всегда считал, если отношения дали трещину, не стоит и трудиться, чтобы их сохранить, всё равно будет таиться опасность разрыва.
– Ты архитектор, должен понимать, реставрация иногда помогает, – замечает Кузьма.
– Возможно. Я-то ведь не пытался реставрировать нашу любовь, не объяснился, не сказал, что она для меня значила. Согласился с реакцией девушки, и точка. Нет, что-то я сделал не так, – невесело заключает Василий, водя ножкой пузатого фужера по столу. Голос его становится тихим и размытым, как туман, подбирающийся со стороны Сены. – Затеял свадьбу. Спрашивается зачем? Десять лет занимаюсь недвижимостью, всё имею, однако сказать, что счастлив, не могу. Почему?..
У него давно погасла сигарета, но он не видит этого.
– Любовь не архитектура и не дворец, её нельзя заключить в заранее спланированную форму, – с философическим видом говорит Кузьма, довольный своим удачным сравнением.
– Может, стоит познакомиться с француженкой? – спрашиваю я Василия, видя его страдания. – Вдруг что-то изменится? Это шанс.
– Глупо, – говорит он. – Несерьёзно. Хотя всё тот же Ларошфуко наверняка бы сказал: «Бывают в жизни положения, выпутаться из которых можно только с помощью изрядной доли безрассудства». Это второй афоризм, который я запомнил, живя с филологиней. Всегда гадал, что за «положения»? Что за «безрассудство»? Да, как архитектор, я не люблю разломов, тем более неожиданных. Один раз в юности попробовал пошутить, быть безрассудным – и что вышло? Потерял девушку, которую любил. Но сейчас вижу, что капля сумасбродства мне бы не помешала. Что-то я проглядел в жизни. Замазал проблему, но не справился с ней. Впрочем, – Василий уронил голову на грудь, – мне всё кажется.
– Non, ce n’est pas votre imagination! – обернувшись к нам, вдруг горячо и пылко заговорила наша соседка, не обращая внимания на нас с Кузьмой и обращаясь только к Василию, словно уверенная, что он должен понять её. – Non, ce n’est pas votre imagination. Si vous y penser, vous n’imaginez donc point. C’est la v'erit'e. Mais vous vous trompez sur une chose, je me casserais les mains en vous tapent si je vous aimais, car tr`es souvent nos 'emotions et notre amour dictent nos actions et comportements. C’est pas bien, mais ce n’est pas mauvais non plus, c’est juste la mani`ere comme sont les choses. Et cette fi lle vous aimaient vraiment [10] .
10
Нет, не кажется! Если вы об этом думаете, значит, вам не кажется. Так оно и есть! Только вы не правы, я бы тоже сломала о вас свои руки, если бы любила, потому что нашими поступками часто управляют наши чувства, наша любовь. Это ни плохо и ни хорошо, это правда. А девушка любила вас (фр.).