Миллениум
Шрифт:
Выйдя из самолёта, Роман свернул меховую куртку, радуясь погоде: конец марта, а воздух жаркий, словно в середине лета! Из окна комфортабельного автобуса он с любопытством разглядывал городские проспекты, поражаясь их ширине и наличию буйной зелени по сторонам дорог. Повсюду играли фонтаны. На душе было светло, как никогда. Устроившись в гостинице, Роман бегом спустился к выходу, намереваясь отправиться на пешую прогулку, как вдруг услышал гром. На ясном небе показались тучи. Нега душной атмосферы нарушилась, пришлось остановиться.
Он застыл, удивляясь внезапному грохоту, который падал на него сверху, и почему-то вздрогнул, ощутив на лице освежающее движение воздуха. День потемнел. Сверкнула молния вдали, опять ударил гром, и пошёл дождь, неправдоподобно прозрачный и тёплый. Предчувствие чего-то важного охватило Романа, словно кто-то подал ему знак о скорой большой радости. Повинуясь нахлынувшим эмоциям, он расправил сколько мог плечи, чтобы глубоко вздохнуть, и снова дёрнулся.
На крыльцо вспорхнула молодая девушка в пёстрых, до щиколотки штанах и в таком же пёстром лёгоньком платьице. Остановившись неподалёку, бросив у ног объёмную цветастую сумку она принялась весело стряхивать капли дождя с рук. Роман едва перевёл дыхание, как всхрапнул и в восхищении уставился на узбечку. Длинные косы струились двумя чёрными лентами через грудь девушки к полным бёдрам. Смуглая кожа, узкие, блестевшие молодостью глаза, пухлые губы – каждая чёрточка на её лице излучала радость, отозвавшуюся эхом в душе Романа. Никогда он не знал таких ласковых, таких заинтересованных взглядов, какие бросала на него красавица. Никогда не чувствовал себя таким храбрым! «Лет двадцати», – подумал он, наслаждаясь грацией незнакомки и поддаваясь очарованию минуты.
Отряхнувшись, девушка выпрямилась. Она открыто посмотрела на него снизу вверх, пригладив ладошками волосы надо лбом, и мило улыбнулась. Романа будто подбросило. Удалая храбрость сменилась внезапной безмятежностью. Непринуждённая солидность так и разлилась по всему его телу, заставив позабыть о прежних страхах и побудив сделать неожиданное. Он громко сказал, обращаясь к девушке:
– Добрый вечер, я гость вашего города. Где можно поужинать, не подскажете?
Сказал и поразился крепкой уверенности, которую услышал в собственном голосе. Эта уверенность подсказывала, что девушка оценила его солидность и ответит ему. Они вместе поедут ужинать, а после ужина будет то, что давно, в ранней юности, у него было один-единственный раз, и то случайно, впопыхах и очень неловко. Сегодня всё будет по-другому, потому что он стал другим. Девушка согласилась:
– Подскажу! Я знаю, где хорошая кухня.
Звуки её мягкого голоса проникли в самое сердце Романа. Ему захотелось заплакать. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Тучки уплыли на запад. Туда же клонилось солнце, прощально сверкая в невинном небе. Всё стало тихим и безмятежным, с широких листьев старого платана на землю медленно стекали крупные капли чистой воды. Девушка остановила такси. Они поехали в ресторан, где сначала ели вкусную дымящуюся лапшу с овощами и мясом, потом румяную, с тонкой корочкой самсу, пили горячий чай с медовой пахлавой, а на десерт – прохладные сладкие дыни.
Во весь ужин Роман почти не слушал, что говорила черноглазая спутница. Он будто оглох, превратившись в желание любви. Видя, как шевелятся яркие губы девушки, как двигаются над столом её голые руки, он наливался нетерпеливой злостью и жадно ел. Шумно втягивая лапшу, громко жевал, словно нарочно демонстрировал грубость. Не ощутил вкуса самсы и не понял, когда девушка сказала, что это их главное национальное блюдо. Торопясь поскорей утолить голод, проглатывал горячую еду кусками, но чувство сытости не приходило, будто внутри него зиял бездонный провал, требующий новой порции добавки. Он снова и снова тянулся за лепёшкой, просил принести мяса и остановился, когда почувствовал тошноту. Впившись в мякоть дыни, чтобы успокоить обожжённые губы, замер на секунду, после чего встал. Кинул деньги в пустую пепельницу.
– Довольно! – сказал Роман резко, понимая, что не справится с провалом внутри себя до тех пор, пока не испытает любовь девушки.
Мысль, что нужно бросить сибирскую стройку и остаться в жарком Ташкенте, промелькнула в его голове, показавшись естественной.
– Вставай! Поехали! – велел он, возбуждаясь от своей решимости и от той готовности, с которой узбечка поднялась из-за стола.
– Как звать тебя? – спросил он уже в такси.
– Гульнара, – был ответ.
При звуках непривычно-таинственного имени его охватила дрожь. Волнение улеглось, лишь только они вошли в номер, когда девушка, направившись в ванную комнату, игриво сказала:
– Сейчас переоденусь!
– Зачем? – всполошился Роман, хватая её за руку.
– Надо!
Она достала из сумки чёрное бельё, зловеще сверкнувшее в свете лампочки, и Роман всё понял. Ему стало гадко: ждать любви, а нарваться на проститутку! Какое унижение! Разве не видно было на крыльце, кто перед ним? Позволил себе обмануться! Он жалко засмеялся, теряя уверенность и превращаясь в прежнего Романа, каким был до стройки. Боясь, что девушка почувствует происходящую в нём перемену и поймёт его смущение, он сильно дёрнул её и упал вместе с ней на кровать, задыхаясь от голода и стыда. Потом спросил, с ненавистью разглядывая круглое, с приплюснутым носом лицо узбечки:
– Зачем ты это делаешь без любви? Разве у вас разрешается?
– Смешной! В наше время многое разрешается. Не переживай. Я с тебя денег не возьму. Ведь ты не ожидал, что я продажная. Я тебе понравилась, да? У тебя это впервые? – удивлялась девушка, пытаясь заглянуть ему в глаза.
– Понравилась, да, – пусто ответил Роман, отворачиваясь к стене, – уходи.
Гульнара ушла. На прощанье потрепала Романа по его роскошным волосам, успокаивая, а он так и остался неподвижно лежать в скомканной постели при включённом свете всё с тем же ощущением бездонной бочки внутри себя. Утром он никуда не пошёл, только выпил немного воды из графина и снова лёг, плотно закрыв глаза. Вечером в дверь номера долго стучали и что-то невнятно говорили. Роман не ответил, и настойчивый стук прекратился.
На следующий день, не выполнив задания, не вспомнив про мавзолеи, он улетел в Иркутск. Прямо из аэропорта отправился на автовокзал, где взял билет до родной деревни, а уже через несколько часов был в доме у родителей, изумлённых его внезапным появлением. Не поздоровавшись, полез в старую деревянную тумбочку возле кровати, вынул из жестяной коробочки медный крестик и надел на себя. Стоявшая за его спиной мать от волнения не могла вымолвить ни слова.
– Что ты, что ты, сынок?.. – растерянно, с испугом шептала она.
– Душа болит, мама, – сказал Роман, опускаясь перед ней на колени. – Благословите…
– Как это?! Не умею… Ведь я неверующая, Рома… некрещёная. Тебя моя бабка крестила. А крестик через год отобрал твой дед, мой отец, помнишь? Когда ты в третьем классе учился… Приехал, сорвал – и в крапиву! Я страшно обожглась, когда разыскивала. Хоть не золотой, но… семейный. Отец вскоре под телегу попал, недолго пожил…
Мать заплакала.
– Благословите, благословите… – бубнил Роман, сильно тряся головой.