Миллениум
Шрифт:
Не помня себя, не замечая удивлённых глаз консьержки, запахивая пеньюар, Милли выбежала из подъезда и остановилась под фонарём. Она подняла голову вверх и посмотрела на окна их квартиры, находившейся на девятом этаже современного высотного здания. Окна были темны. Кругом тоже было темно, на землю опускалась чёрная безлунная ночь, город готовился ко сну, выключался лишний свет, всё постепенно затихало. По дороге пробегали редкие машины, гудя и сигналя Милли, кто-то махал ей рукой из окна автомобиля, но она не слышала гудков и не видела пролетающих мимо неё ухмылок, продолжая недоумевать.
Её славное, весёлое личико не часто омрачалось серьёзными мыслями, потому что характер Милли имела беззаботный, даже, можно сказать, озорной, под стать тем грациозным танцам с мячами, которыми она увлекалась. Но сейчас лицо её было твёрдо, как театральная маска, по которой катились слёзы, а вся съёжившаяся фигурка с прижатыми к груди руками и опущенными плечами выражала сплошное отчаяние. Милли ещё раз взглянула вверх, подумав о том, что так и не полила цветы на балконе; там сейчас было пусто и темно.
«За что?!» – в который раз подумала она, вспоминая, как страшно рассердился муж, как неузнаваемо изменились его глаза, когда ей вздумалось десять минут назад войти с маленькой лейкой в руках на балкон. Супруг сидел в шезлонге и разговаривал по телефону. Прежде чем он успел оборвать свою фразу, Милли услышала последние слова. «Дорогая, потерпи, я скоро приеду», – нежным, немного виноватым голосом сказал он, прикрываясь ладонью, с неожиданной злостью глядя на вошедшую. Девушка ласково улыбнулась, начав поливать цветы, как вдруг вскочивший с шезлонга муж вырвал лейку из её рук и закричал:
– Как ты смеешь! Подслушивать?! Ты! Дрянь!
Его лицо налилось краской, дыхание сделалось тяжёлым. Увидев, что Милли продолжает улыбаться, он в ярости схватил жену за плечо, больно сжав пальцами, и потащил через всю квартиру в прихожую. Там как будто хотел что-то сказать, но, задохнувшись от злости, передумал и молча выставил за дверь. Бесполезно поколотив в дверь кулачками, Милли вызвала лифт, спустилась на первый этаж и вышла на вечернюю улицу. Жёлтый круг от фонаря выглядел спасительно.
Она шагнула в круг и долго стояла без движения, не чувствуя солёности слёз, попадавших на губы. Яркий свет отделял её от пугающей черноты, которая начиналась сразу за жёлтым кругом на асфальте. Казалось, что она стоит на голом земном шаре. Одна. И шар под ногами крутится так же стремительно, как мяч, вращающийся на указательном пальце гимнастки. От быстрых оборотов в животе у Милли появилось чувство дурноты. Чтобы не упасть, она обеими руками ухватилась за фонарный столб.
Из космоса вдруг дунул лёгкий ветерок. Сильный запах сирени, смешанный с запахом влажной после дождя земли, прорвался в освещённый круг. Милли громко чихнула. Потом шумно вздохнула несколько раз, словно проверяя, жива ли она, жалобно всхлипнула и громко расплакалась. Чувства обиды и страха победили. Белая маска удивления поломалась, рассыпалась на части, превратившись в нечто бесформенное, и стала похожа на множественные отражения в разбитом зеркале, где в каждом осколке блестела слеза. Из-под неподвижной маски проступило живое лицо, полное страданий. Ветерок из космоса, принёсший запах сирени, заставил Милли очнуться.
Проплакавшись, девушка почувствовала, что замёрзла, ведь её выгнали из дома в одном пеньюаре и в тапочках, на пушистые помпоны которых осела дорожная пыль, превратив их в нелепые комки грязи. Милли разжала пальцы, отпуская фонарь, подошла к кромке освещённого круга. Надо было что-то делать: не оставаться же здесь на ночь!
– Милли! Подожди, дорогая! – вдруг услышала она и обернулась.
Из подъезда бежал супруг. Его спортивное тело потеряло былую упругость. Двигаясь, мужчина тяжело приседал на обе ноги и неловко раскачивался. В руках он держал большую, в оранжевых цветах шаль, которую год назад привёз из Индии. Милли очень любила её за тонкую, нежную текстуру и за тёплый цвет. Накинув шаль на плечи Милли, муж слабо произнёс:
– Извини, мне необходимо объясниться. Понимаю, мой поступок выдал меня, я должен признаться…
Он был очень бледен и взволнован до крайности.
– Пожалуйста, – ответила Милли, – признавайся, хоть это теперь и неважно, но… пожалуйста, хорошо. Всё-таки интересно.
– У меня есть сын. Он живёт со своей матерью, так мы договорились, ему шесть лет. Но для нас с тобой это ничего не значит, поверь!
– О! Ты не просто ловелас! Ты врунишка? – поразилась Милли.
– Не смей так разговаривать! – угрожающе произнёс муж.
– А то ударишь? – спросила она, начиная понимать, почему ей так трудно было с самого начала их совместной жизни встречать супруга из его частых зарубежных командировок. Он всегда возвращался странно отчуждённый, далёкий и подолгу молчал, словно заново привыкая к домашней обстановке.
– А то разведусь, – серьёзно ответил мужчина.
Милли откровенно рассмеялась, увидев эту его серьёзность. Она запрокинула голову к небу, на котором обнаружилась золотая нитка молодого месяца, и захохотала, вспоминая, какой же она была дурочкой, когда не замечала ни телефонных звонков среди ночи, ни взволнованных глаз мужа, ни его задумчивости, ни выходных, проведённых им где-то на стороне…
– Сделай одолжение, – попросила она, перестав хохотать, – позвони моему папе, предупреди, чтобы он встретил меня, скажи, что я сбежала от монстра.
– Ты уходишь? – не поверил мужчина. – Чем же ты будешь жить?
– Пойду работать тренером! Давно мечтала, – не задумываясь ответила Милли, поднимая руку, чтобы махнуть такси. Шаль золотым потоком сползла с плеч и упала в пыль, к смешным грязным тапочкам. Милли поддела шаль ногой, откинула в сторону, чтобы не запнуться об оранжевые цветы, и села в остановившуюся рядом машину.
Ревизия
Виктория лежала в ванне и, высунув ноги из воды, озабоченно их разглядывала. После недавней эпиляции кожа казалась глянцевой, а вот лак по кромке ногтей слегка стёрся. «Утром запишусь на педикюр», – вяло подумала она, опуская ноги и удобно устраиваясь на оранжевой резиновой подушке, чуть не выскользнувшей из-под головы. Тихо играла музыка, льющаяся из колонок в углах комнаты, мягко мерцал приглушённый плафонами свет, отражаясь жёлтым туманом в прозрачности кафельных стен, журчала и вспенивалась вода, равномерно массажируя тело, и пряный аромат благовонных палочек невесомой дымкой растекался вокруг…