Миллионы не моего отца
Шрифт:
Вадим не занимался бизнесом, он лишь играл бизнесмена и как актер требовал, чтобы ему восторженно кричали «Верю!», а не вчитывались в бизнес-план.
– Я знаю, почему ты делаешь свой безобидный страх секретом, но не скажу.
– Иногда ты меня пугаешь, – сказал Вадим не без кокетства.
– Надеюсь, у тебя не разовьется фобия на этой почве?
Но в случае с Вадимом фобия была вероятнее любви. Любить он не умел, этот человек холодной страсти, что не мешало ему становиться объектом чужой любви.
Ухаживания для него были лишь ритуалом: он был танцор, который считает про себя.
Но Лизе было все равно.
– Как твой бизнес?
С недавнего времени лицо Вадима в ответ на этот вопрос перестало озаряться усталым оптимизмом – вот уже полгода он не мог найти инвестора на свой проект. Его небольшое детище было прожорливым существом, уже поглотившим два некоммерческих гранта. Настало время для коммерсантов, но они не шли. Вадим проводил по две презентации в неделю, но все безрезультатно. Никто не спешил приносить сакральных жертв.
– В этой стране невозможно заниматься инновациями, – заныл Вадим.
– Инновациями – невозможно, но торговать мечтами можно везде.
– Ты думаешь, я не рассказываю им про перспективы? Да там полпрезентации только про это…
– А инвесторы смотрят на твой Rolex, на свитер Louis Vuitton и думают: стоит тебе дать денег, как ты побежишь спускать их в ЦУМ.
– Что же мне, как бомж одеваться, что ли?
– Нет, но купи свитер в H&M или ZARA и возьми на вооружение образ позднесоветского инженера – многим из «стариков», к которым ты стучишься, он знаком. И посмотри фильм «Гений» – сразу станет понятно.
– Тотальный олдскул.
– Ты можешь позволить себе джинсы Levi’s – для них это фетиш. Но самое главное – прекрати уже продавать другим людям свои мечты!
– Постой, ты же только что сказала…
– Правильно, продавай им не свои мечты, а их собственные, только в хорошей упаковке. Нужно много шуршащей оберточной бумаги, чтобы они не заметили обман.
– Я все еще не понимаю.
– Скажи, о чем мечтают эти люди?
– Не знаю, наверное, как все – свалить.
– У них достаточно денег, чтоб сделать это, не откладывая. Многие уже живут на две страны – взять бы хоть моего отца. Но там им некомфортно, раз они все время возвращаются сюда. Там они чужие.
– Они возвращаются сюда, чтобы заработать денег.
– Отчасти, но очень немногие из них умеют инвестировать и практически никто не умеет тратить. Они скупают все эти бессмысленные предметы роскоши: яхты, машины, особняки. Когда ты надеваешь на встречу с ними Louis Vuitton, ты покушаешься на их привилегии – они в девяностые глотки друг другу грызли за этот Louis Vuitton, в их глазах ты не имеешь на него права. У них все есть, и они ищут диковинки – то, чего нету у других. А еще они хотят вписаться в западный мир, как бы безнадежно это для них ни звучало. Многим из них до сих пор тяжело держать в левой руке вилку. В отличие от них, наши либеральные журналисты и интеллектуалы вилку держать научились, но дальше этого не пошли.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь. Что это означает для меня?
– Это означает, что тебе нужно заняться продажей билетов на экспресс в цивилизованный мир. Твои инновации – это все-таки не нефть и не древесина. Это даже не алмазы – положа руку на сердце, алмазы были бы лучше. Это что-то, о чем не стыдно рассказать там, отвечая на вопрос, чем вы занимаетесь в России. Программным обеспечением сейчас занимаются во всем мире, и это так либерально. И на этом можно заработать большие деньги, только шансы один к ста. Но для этих людей привычно спустить пару миллионов в рулетку, только не забудь занавесить шторы в казино – и включай прожектор показывать свой прожект. И еще, надо понимать, что для твоих инвесторов это определенного рода благотворительность, поэтому к черту Louis Vuitton!
– Как хорошо ты все разложила! Как и всегда. Только не пойму, что тебе так дался мой свитер?
– Хочу, чтобы ты снял его прямо сейчас!
– Сейчас – но что я буду делать без свитера?
– О, мы найдем чем заняться!
* * *
Новый год, как всегда, начался в ноябре: так решили владельцы ресторанов и магазинов. Опутанный лианами из фонариков и еловой хвои, город потерял счет времени и пустился во все тяжкие нескончаемых распродаж. Праздничное настроение отпускалось заранее, в кредит. Люди шныряли возбужденные, как с температурой.
На этом фоне радость Вадима не казалась из ряда вон выходящей: он, наконец, нашел инвестора, и не одного. Первым был лысоватый владелец молокозавода в Подмосковье. Веривший в мировой заговор и строительство пришельцами пирамид, он скучал среди своих молочниц и жаждал вложиться во что-нибудь прогрессивное, что однажды завоюет мир. Колеблясь между крионикой и гомеопатией, он, в конечном счете, выбрал третий вариант – мобильное приложение, предложенное Вадимом.
Второй инвестор был сухопарый петербуржец лет пятидесяти пяти. Он поднялся на торговле импортными фруктами и овощами, ввозимыми через балтийские порты. Затем пилил лес, владел бензоколонками, но в памяти навсегда остался красный диплом программиста Ленинградского Политеха, положенный в стол, и недописанная диссертация. Поэтому инвестиции в IT пришлись ему по душе.
Но то, что внесли первые два инвестора, было мелочью в сравнении с суммой, которую предложил Вадиму Георгий Валентинович Смирнов.
– Дочь не просила меня это делать, – сказал он сухо, – но поскольку, как я понял, у вас с ней все серьезно – у меня тоже все серьезно. Это, если хочешь, гарантии – и я жду таких же гарантий от тебя.
Сегодня Вадим пригласил Лизу в ресторан, чтобы выполнить свою часть сделки. Под треньканье радостной рождественской мелодии, гул голосов и ксилофоновый звон посуды, Вадим волновался: «Лишь бы все не сорвалось», – в Лизе он никогда до конца не был уверен.
Он и в себе не был уверен, но у него не было выбора. Полцарства за принцессу.
И Вадим веселился – он вел себя так, будто бы высота уже взята, – восторженно и немного безумно. Безумие необходимо было ему, чтобы решиться.
Лиза ничего не ожидала. Она была голодна. Невозможно долго не несли заказанное блюдо. Невозможно долго тянулся этот роман с человеком, не имевшим предложить ничего, кроме неопределенности. Воодушевляющее чувство легкого аппетита перерастало в утробный голод, недобрую страсть. Ее чувство к Вадиму теряло лепестки нежности и обрастало шипами. Спонтанные интимные встречи не утоляли голода. Не в силах уйти, Лиза готова была повысить ставки.