Милосердие палача
Шрифт:
Свадебный поезд неожиданно притормозил возле Павла. Здоровенный, кряжистый мужик с лентой через плечо соскочил с брички так, что подпрыгнул кузовок на освободившихся от тяжести рессорах. В одной руке он держал ополовиненную четверть с мутной жидкостью, в другой – стеклянную, грубого литья чарку, вмещавшую не менее стакана.
– Выпей, служивый, – сказал он, оценив военную фуражку, гимнастерку и пистолет в кобуре, висевший на поясе. Павлу показалось, что он поискал взглядом знаки отличия на рукаве и, не найдя их, обратился как к ровне. – Выпей за счастье молодых,
Кольцов усмехнулся. Снял фуражку, поклонился невесте в свадебной кичке, украшенной дюжиной дорогих, звенящих золотом и серебром монист. Невеста была высока, смугла и жилиста. И жениху, парубку с невыразительным лицом, Кольцов тоже поклонился.
– Счастья вам, молодые, здоровья и деток здоровых! – сказал он. – А выпить, прощения прошу: служба.
Но тут еще несколько человек соскочили с поезда.
– Параска, Параска! – загалдели они, обращаясь к невесте. – Проси товарища! Поднеси ему чарку, Параска!
Невеста очень бойко, по-мужски соскочила с брички и, вместо того, чтобы взять чарку из рук кряжистого, вдруг прильнула к Кольцову и крепко схватила его за руки. В одно мгновение Павел понял, что невеста – переодетый парубок, да притом обладающий недюжинной силой.
Ловушка! Он рванулся, но тут на него навалилось человек пять, кто-то с силой ударил кулаком по затылку, так, что на миг вышиб сознание. Тут же его очень ловко, быстро, со знанием дела скрутили бечевкой, руки приторочили к ногам, а рот забили пропахшей конским потом тряпкой.
Подняли его как пушинку, бросили на дно брички между сиденьями, сверху накрыли чем-то матерчатым и уселись, поставив на него ноги. Боком Кольцов пребольно уткнулся в сложенные на дне брички карабины, и особенно почувствовал это соседство, когда кони понеслись.
Глупо! Как глупо попался: позволил себе задуматься, позволил себе быть самим собой и не понял, не раскусил простейшей западни. Одолеть их он, конечно, не смог бы, но, спохватись вовремя, двух-трех человек уложил бы, поднялась бы стрельба – и они поспешили бы поскорее убраться, а его мог спасти туман.
Нелепость какая! Дурной сон, а не происшествие. Впрочем, и теперь надо искать выход. Кто они? Зачем он им нужен? В качестве кого? Раз не убили сразу, – значит, он действительно пока нужен. И это уже хорошо.
Сквозь топот копыт, звон бубенцов и всхлипы уставшей гармошки он слышал голоса над головой. Захватившие его люди, пока вязали, успели порыскать в карманах и теперь делились впечатлениями.
– Полномочный комиссар – это фрукт! И совсем новенькое посвидчення, краской документ пахнет – видать, только испеченный.
– Дай поглядеть… И правда, полномочный комиссар. От батько спасибо скажет.
– А кто говорил: «Давай в центр, давай на Сумскую!» Ну, проскочили мы в среду по Сумской – и что? А тут какого леща поймали!.. Гляди, ножичек перочинный… и до бутылок годится.
– И скажи, что его, дурошлепа, на Тенистую занесло? Может, до Зинки-кривой шел, та всех принимает.
– Зинка счас в Гуляйполе.
– А орден, орден – гляди! В коробочке… новенький.
– У батьки точно такой…
«Махновцы! –
– Дай-ка я орден надену! Больше почета будет на дороге.
Кольцов слышал, как где-то за Харьковом свадебный поезд окликнули, приказали остановиться. Надежда на мгновение вспыхнула в его душе: красноармейский патруль! Может, догадаются осмотреть телеги?
– Что за люди? Откуда, куда?
– Местные мы, товарищи! Парасю замуж выдаем! – И прикрикнули на невесту: – Что ж ты молчишь, Параска!
– Окажите милость, выпейте за здоровье!
Послышался звук разливаемой самогонки…
Кольцов напружинил руки, но они были крепко-накрепко связаны. Ноги тоже. Попытался вытолкнуть изо рта кляп, чтобы крикнуть – и не смог.
Почувствовал, махновцы вновь тронулись по ухабистой дороге.
Неслись по степи свадебные брички. От Харькова взяли на Чугуев, а там, оказавшись в северодонецких лесах, сменили в Моспанове коней, передохнули и снова помчались дальше изюмскими лесами к Славянску, где предстояло перевалить через забитую войсками железную дорогу Лозовая – Попасная и дальше, дальше, чтобы в конце концов очутиться в Гуляйполе. Оно оказалось сейчас меж двух огней – наступающим кутеповским корпусом и обороняющимися частями Красной Армии – и доживало, видимо, свои последние яркие столичные дни.
Люди почтительно расступались перед свадебным поездом – велики на Украине уважение и любовь к народным гуляниям. Особенно блистал и вызывал всеобщее восхищение сидевший на первой бричке рядом с ездовым рослый парень с «коругвой». На груди у него блестел эмалью и серебром новенький орден Красного Знамени, который, как известно, за просто так не дают.
Лишь один раз насторожились махновцы – когда на пустом и широком Изюмском шляху близ уездного города нагнали они две брички, одну – с пулеметом. А в седоке, прислонившемся к пулемету, признали они местного чекиста Шамраченкова, немало крови попортившего батьке.
Но – обошлось. Обогнали они Шамраченкова и скрылись в меловой, все закрывающей пыли.
Глава десятая
«Эшелон» с тремя вагонами «под командованием» Старцева медленно двинулся по Харьковщине. Едва успели отъехать от столицы Украины верст тридцать, как застряли на стрелке под Мерефой, столь знакомой Старцеву. Шло большое движение составов с живой силой и военными грузами во всех возможных направлениях. Неразбериха стояла полная, потому что помимо южного (врангелевского) и польского (западного) фронтов всюду вспыхивали свои маленькие, но крайне болезненные фронтики.