Милый Каин
Шрифт:
Посмотрев на все это, Хулио вышел за дверь и даже сделал несколько шагов по направлению к своей машине. Вернуться его заставила мысль о том, что отвязаться от Карлоса ему все равно так легко не удастся. Кроме того, Омедасу было любопытно, знал ли Карлос о том, что Кораль с детьми переехала к нему. Если, как говорится, кинуть его сейчас, то ситуация может стать еще хуже. В общем, он собрал в кулак всю силу воли и приготовился поучаствовать в самом настоящем празднике вранья. Хулио оставалось только надеяться, что этот человек не станет устраивать ему сцену ревности.
Омедас увидел, насколько Карлос пьян, и немного успокоился. По крайней мере, физической опасности этот человек
Психолог подсел к Карлосу и попросил себе водки. Бармен, неотрывно смотревший рыбьими глазами вверх, в ту точку, где под потолком висел телевизор, налил ему полную рюмку, ни на миг не оторвав взгляд от экрана. Следовало признать, что он не пролил ни капли.
— Она ушла от меня, — сказал Карлос хриплым печальным голосом, при этом его взгляд был унылым и просительным. — Ушла, а если точнее — сбежала и детей с собой забрала. По-моему, это ненормально. А ты что скажешь?
Хулио издал удивленный возглас, словно эта новость действительно поразила его, более того, даже изобразил на лице сочувствующее, участливое выражение, прямо как в самодеятельном драмкружке. Он взялся за рюмку не для того, конечно, чтобы догнать Карлоса по дозе. Омедас хотел просто выиграть время и придумать ответ. При этом сказать нужно было что-то такое, что не выдало бы его злорадства по отношению к той ситуации, в которой оказался Карлос.
Тот внимательным, вместе с тем каким-то отсутствующим взглядом смотрел на вращающиеся лопасти старого, давно не мытого вентилятора, затем провел ладонью по затылку, тяжело вздохнул и залпом выпил очередную рюмку.
— Не знаю, что делать. Еще немного, и я с ума сойду. Она просто исчезла. Представляешь себе? В один прекрасный день собралась и ушла. Никаких объяснений или требований. По телефону она не отвечает. Я пытался звонить ей из автомата, но она отключается, едва услышав мой голос. Арасели тоже ничего о ней не знает. Вот скажи, это у меня паранойя начинается или же во всей этой ситуации действительно есть что-то странное?
— Скорее второе, — ответил ему Хулио. — Я серьезно. Здесь что-то не так. Ты лучше скажи, вы с ней перед этим ссорились?
— Да нет же. Это-то и странно. Был один небольшой инцидент, но мы ведь даже не успели с ней на эту тему поругаться или, поспорить.
— А что произошло?
— Ну я… это… к Николасу руку приложил.
— Ты что, ударил его?
Карлос Альберт тяжело задышал и внимательно посмотрел на свои потные ладони.
— Понимаешь, он такое устроил! Просто вывел меня из себя. Представляешь, прихожу я домой, а он, оказывается, влез на мое любимое кресло, причем с ногами. Ты видел это кресло — такое цвета бордо. Оно мне от отца досталось, и вся семья знает, что сижу в нем только я. Да, есть у меня на этот счет маленький сентиментальный пунктик. Повторяю, Нико это прекрасно знает. Так вот, он услышал, что я пришел домой, влез на кресло, то есть встал на сиденье ногами и — можешь себе представить! — стал мочиться на него. Видел бы ты при этом его довольную рожу и совершенно хамскую усмешку!
Из музыкального автомата донеслись звуки вступления к какой-то старой и хорошо знакомой песне.
«Кажется, это „Птички“, — подумал Хулио. — Странно узнать об этом инциденте от Карлоса. Интересно, почему Кораль не рассказала мне о том, что произошло в тот вечер у них дома? По всему выходит, что Карлос не догадывается об истинных причинах, заставивших жену так неожиданно уйти от него».
В бар зашли двое пожилых мужчин, явно постоянные клиенты. Они поздоровались
— Нет, ты представляешь себе? Он же сознательно спровоцировал меня! Это же… это хуже, чем подойти и плюнуть мне в лицо! Ну и как, спрашивается, я должен был отреагировать? Сложить руки и смотреть, как сынок развлекается?
Мысленно Хулио не мог не согласиться с Карлосом. В такой ситуации он и сам, наверное, забыл бы про все педагогические методики и закатил бы парню хорошую оплеуху.
— Вот я и врезал ему. В общем-то, всего одна пощечина и была! Виноват, не сдержался. Но я же потом извинился перед ней. Впрочем, в тот момент я готов был отметелить его до полусмерти. Можно сказать, что сопляку еще повезло.
— Я думаю, ему и так хватило.
— Господи, она ведь мне этого никогда не простит. Я все равно не понимаю, как можно быть такой жестокой, ничего не сказав, уйти от меня и лишить возможности общаться с детьми. Особенно я переживаю, что не вижу Диану!
— Ладно, что сделано, то сделано. Нечего винить себя в том, что случилось. В конце концов, ты поддался эмоциональному порыву. Это вполне объяснимо, учитывая то, что я сейчас услышал.
— Да, сорвался. Нервы в последнее время совсем ни к черту! Твою мать! Нельзя же из-за этого говорить, что я плохой отец и мне нельзя общаться с детьми! — все громче говорил Карлос.
Пенсионеры, игравшие в домино, повернули головы и посмотрели в их сторону.
Карлос не обратил на них никакого внимания и продолжал говорить в полный голос:
— Я люблю своих детей и никогда не сделаю им ничего плохого!
Хулио рефлекторно поднял руку, чтобы ободряюще похлопать Карлоса по плечу, но вдруг почувствовал прилив отвращения и столь же автоматически отшатнулся от собеседника.
Так они просидели еще немного.
Карлос продолжал пить рюмку за рюмкой и жаловаться на свою жизнь.
— Слушай, может быть, Кораль сама умом тронулась от всего этого? — Судя по всему, ему пришла в голову очередная пьяная идея. — Может быть, жена всерьез думает, что я плохо действую на сына и бью его, когда она этого не видит? Она тебе ничего такого не говорила?
— Я об этом ничего не знаю. С тех пор как ты сказал, что психотерапия прекращается, я не получал никаких новостей о том, что происходит у вас в семье.
— В последнее время все просто свихнулись на так называемых правах ребенка. Ах, какие мы стали деликатные и чувствительные! Собственному сыну пощечину дать нельзя — того и гляди по судам затаскают! А он, значит, может издеваться над тобой как хочет. Вот раньше пороли нас как хотели, и что? Выросли все нормальными людьми. Лупили нас, конечно, в основном за дело, но иногда доставалось и по пустякам, скорее для профилактики. Я помню, и у нас в семье такое случалось. Между прочим, отец у нас был просто образцовым главой семейства. Он время от времени воспитывал меня не только на словах, но и при помощи физических методов, а я за это не стал уважать его меньше. Он был одним из лучших в Мадриде адвокатов и уж в чем, в чем, а в юридической стороне воспитания детей разбирался великолепно. А сейчас — ты только посмотри! Они вьют из нас веревки, навязывают свой образ жизни. Если ты с этим не согласен, то тебя сразу же объявляют ретроградом, извращенцем и чуть ли не садистом. К чему мы все идем? Вот скажи мне, к чему? Ты только представь себе, этот сопляк просто, извини за выражение, нассал мне в душу. Он обгадил чувство моего человеческого достоинства. Кто, спрашивается, будет стоять на страже моих интересов? Где тот закон, который защитит меня?