Минус тридцать
Шрифт:
«Тридцать точно, может и больше, но хороша. Породистая. И злая», – заключил Манецкий.
Незаметно подошел Сергей и проследил взгляд друга.
– Бесполезно, неопрокидываемая. У нас уже били клинья, сам грешен – дохлый номер. Да еще так отбреет, что хоть с работы уходи.
– А кто такая?
– Алла Голицына, младший научный с нашей кафедры, зимой пришла. Кто, что – понятия не имею, знаю только, что замужем и дочь есть, заходила как-то, такая же замороженная.
– Да Бог с ней. Что интересного узнал? – перевел разговор Манецкий.
Он оторвал взгляд от брюнетки и не заметил, как она слегка скосила глаза в его сторону.
«Какой ладный мужчина! Не
Под мерный шорох автобусных покрышек об асфальт неспешно журчали разговоры, которым не давали прерваться дремотой очередные колдобины. Лишь за Можайском, когда автобусы свернули с шоссе и, временами тяжело переваливаясь, медленно поползли по избитому, покрытому толстым слоем грязи проселку, пассажиры встрепенулись, потянулись, разминая онемевшие ноги, и стали с интересом оглядываться по сторонам, гадая, куда их завезут, и стараясь запомнить дорогу и названия деревень, чтобы на всякий случай ориентироваться в районе.
– Кажется, дотрюхали, – сказал водитель, заглушая двигатель, – вылазьте.
Первым на ступеньке наизготовку стоял Юрий Штырь, вертлявый пронырливый парень года на три моложе Манецкого с общепризнанными задатками будущего крупного организатора советской науки. Именно он, по словам Сергея, был назначен начальником их маленького отряда. Вслед за Штырем к двери дружно рванулись остальные мужчины, еще на ступеньках закуривая. За ними потянулись и девушки. Компания из второго корпуса сразу загалдела, будто год не виделись. Алла достала сигарету, щелкнула зажигалкой («Заграничная, одноразовая, привез кто-то», – автоматически отметил Манецкий) и, глубоко затягиваясь, застыла на месте, не проявляя интереса ни к окружающей природе, ни к своим спутникам. «Ишь, фифа!» – попытался сбить возраставший интерес Манецкий в досаде на себя за то, что вот уже несколько минут он пусть исподволь, но неотрывно разглядывал Аллу.
Голова колонны остановилась около широко разверзнутых ворот пионерского лагеря, раскинувшегося на опушке леса, и первые группы студентов, смеясь и горланя, уже втягивались под металлическую арку с поблекшими буквами – «Счастливое детство».
– Пионерский лагерь – это нехорошо, – категорично заявил Сергей, – огромные дортуары, значит холодно, сушилок нет, зачем они летом, значит сыро…
– … И до магазина километра два, значит скучно, – закончил за него Механик.
– И к начальству близко, а от начальства лучше держаться подальше, – со смехом добавил вернувшийся Штырь. – Все нормально, мужики, здесь мы не задержимся. Будем жить в деревне, с другой стороны, – он махнул рукой по ходу движения автобусов, – километрах в трех отсюда. Благоустроенный коттедж типа барак, но, по слухам, с центральным отоплением, газом и водой. А вот и начальство!
К автобусу медленно приближалась небольшая группа во главе с Борецким.
– Здравствуйте, товарищи, – бодрым голосом сказал тот, пожимая руки близстоящим. – Юрий Владимирович, вероятно, проинформировал вас обо всем. Вопросы есть?
– Нет, все ясно, Антон Сергеевич, – еще более бодрым голосом ответил за всех Штырь. – Сегодня устраиваемся, завтра – в поле.
– Да, товарищи, мы надеемся на ваш ударный труд. Планировали, что в этом году обойдемся без привлечения сотрудников, но сами понимаете, дожди и неутешительный прогноз на перспективу… Так что, всем миром… Урожай надо спасать. Что долго говорить! Я думаю, здесь все сознательные, объяснять и убеждать никого не надо. Я еще загляну к вам посмотреть, как разместились, вечером, перед отъездом, – добавил Борецкий, зная наверняка, что не заглянет и не посмотрит.
Борецкий повернулся и понес себя назад, к лагерю. Штырь приклеился к нему с правой стороны, оттерев плечом других сопровождающих, и неустанно вещал:
– Конечно, Антон Сергеевич. Можете не сомневаться. Не подведем. Коллектив подобрался крепкий. Ребята здоровые. Девчата бойкие, с огоньком.
Борецкий одобрительно кивал, задумавшись.
«Измельчал народ! Выпить по традиции после размещения не с кем. Этот скоро в ухо влезет, да еще парочка таких же на другое найдется. Может, правда, вечером к Манецкому заехать, раздавить бутылку-другую. Да и там народец разный, пойдут потом разговоры, что с работягами пью».
– Известный тип… – протянул Сергей, глядя в спину удалявшегося Штыря. – Как только его к нам занесло? Ведь он от колхоза, как и от всякой другой работы, всегда старался держаться подальше.
– У него кандидатский стаж идет. Таких всегда привлекают, потому что не посмеют увильнуть. Но обычно со студентами посылают. А этот как-то исхитрился, к сотрудникам пристроился. Это, конечно, проще, ответственности, считай, никакой, – объяснил Почивалин.
Через полчаса мизансцена не изменилась: автобус, большая группа у него, стайка девушек из второго корпуса, щебечущая в сторонке, одиноко стоящая Алла с сигаретой в руках, растворившийся в пространстве Штырь. Изменились декорации. Исчезли остальные автобусы, ворота пионерского лагеря, осталась грязная проселочная дорога на краю широко разметавшейся деревни, полуразвалившийся коровник справа, а слева, метрах в пятидесяти от дороги, довольно новый дом с высокой, крытой шифером крышей и большими окнами.
– Я думаю, – сказал Манецкий Сергею, – что это и есть предназначенная нам резиденция. Забора нет, никаких построек вокруг, кроме сортира, ни занавесок, ни флага, ни людей. Кстати, вон и общественная умывальня. Видишь – трехметровая горизонтальная труба над таким же корытом.
Из-за автобуса появилась старуха и, заглянув в дверь, спросила у водителя, мол, не поедет ли он в сторону города и не прихватит ли ее до следующей деревни. Услышав ответ, она радостно закивала головой и забормотала: «Да я что, я подожду, мне, чай, спешить некуда».
– Бабуся, здравствуйте, – подошел к ней Сергей, – мы вот из Москвы приехали, картошку убирать. Не подскажете, жить в этой хате будем?
– Здравствуйте, соколики-помощнички. В этом, милые, в этом доме жить будете. Уж, почитай, годков восемь, как выстроили, так все ваши, приезжие, в нем живут. Очень удобно. Там, за мостками, столовая есть, Нюрка, внучка моя, там поварихой, кормиться у ей будете, и магазин, хлебушек, консерва всякая и прочее по мужской вашей части. Перерыв с двенадцати до двух, когда сюда шла, закрыт еще был, но к трем точно откроют. Очень удобно.
– А мы тут не утонем? – Сергей недоверчиво окинул взглядом пятидесятиметровую полосу грязи между дорогой и домом.
– Нет, тут не топко. В сапогах пройдете. Это на нижнем конце, там топко. Васькина машина, почитай, третий день стоит, увязла.
– Спасибо, бабуся, – остановил Сергей изголодавшуюся по разговору старуху, – давайте мы вас в автобус подсадим. Ноги не казенные, чего зря мять.
– Ох, милай, твоя правда. Особливо, как непогода, так и пухнут, так и пухнут, – причитала старуха, пока ее объединенными усилиями втаскивали в автобус Сергей с Механиком. – Дай вам… – конец фразы Сергей, выпрыгнув из автобуса, прищемил дверью.