Мир царя Михаила
Шрифт:
Вместе с тем, с изменение вида форм хозяйствования, повысится производство хлеба, а значит, увеличится доход государства. И не нужно будет постоянно помогать голодающим, за отсутствием таковых, - Мария Федоровна вдруг закашлялась, и посмотрела на полковника Антонову.
– Есть еще и другие соображения, - снова вступила в разговор Нина Викторовна, - Только крупные хозяйства будут в состоянии приобретать современный сельхозинвентарь, без которого эффективное производство просто невозможно. Что вы, Петр Аркадьевич, слышали, например, о тракторах?
– О паровых? Впрочем, я читал в газетах, что в несколько лет назад в САСШ начали выпускать колесные трактора с двигателем внутреннего сгорания - ответил Столыпин.
– Похвально, Петр Аркадьевич, что вы следите за новинками техники, - ответила Антонова, - так вот, поверьте мне, трактор перевернет все сельское хозяйство, сделает его рентабельным, ибо механическая обработка земли перестанет зависеть от лошадиного поголовья. Но для работы тракторов нужны большие поля и грамотные работники-механики.
– Возможно, возможно, - задумчиво сказал Столыпин, - я готов вам поверить. Но ведь не все мужики согласятся идти в эти артели. Кроме того, в центральных российских губерниях и в Малороссии мужиков просто слишком много для артельного хозяйства, а переселяться на другие территории, где много свободной, годной для запашки земли, хотят немногие. Община - это капкан, из которого трудно вырваться тем из мужиков, кто хотел бы начать новую жизнь на новом месте.
– Это не совсем так, Петр Аркадьевич, - сказала Антонова, - один умный человек сказал: “кто нам мешает, тот нам и поможет”. Именно общину надо сделать центром формирование сельскохозяйственных артелей, и переселять в новые края надо тоже с помощью общины. Хотите вы или нет, но какое-то крестьянское сообщество на новом месте все равно образуется.
Знаете, то, что мы предлагаем, можно сравнить с размножение, к примеру, амебы. Отделившуюся часть общины, вместе со старостой, батюшкой, новым учителем и фельдшером можно направлять, к примеру, из Полтавской губернии в Омскую. Или вообще в Манчжурию. Мы не требуем поголовного охвата ни в деле создания артелей, ни в переселении. Если вместо восьмидесяти процентов хозяйств, находящихся сейчас на грани нищеты, через десять лет останется двадцать, то и это будет блестящим результатом. Остальные должны, или стать членами артелей, или стать переселенцами. По самым скромным оценкам, чтобы ослабить социальную напряженность в европейской части России, в течение десяти лет надо будет переместить на Восток не менее десяти миллионов семей с живым скотом и необходимым для ведения сельского хозяйства инвентарем. Огромные пустующие земли просто требуют, чтобы их распахали и засеяли. А обратно, по Транссибу, надо будет наладить транспортировку в Европу продуктов их труда - хлеба и продуктов животноводства. Покойный государь Николай Александрович не зря издал указ о государственной монополии во внешней торговле хлебом. Так что вопросами экспорта тоже придется заниматься вам.
Кроме того, на всех крупных железнодорожных станциях в хлебопроизводящих губерниях нужно будет построить большие элеваторы, чтобы без потерь можно было на случай войны или неурожая хранить запас хлеба, не менее чем годовой. Понятно, что задача тяжелая, работы много, но мы уверены - вы справитесь.
– Я тоже так считаю, - поддакнула Вдовствующая императрица, - а если что, то обращайтесь к нам, мы вам поможем.
20 (7) марта 1904 года. Полдень. Копенгаген.
Министр иностранных дел Российской империи Петр Николаевич Дурново.
Путешествие по Балтике на крейсере 1-го ранга “Светлана” порадовало мою душу. Вспомнилась молодость. Тогда я, молодой мичман, только что закончивший Морской кадетский корпус, ушел в свое первое дальнее плавание к берегам Китая. Плеск морских волн и качка доставили мне ни с чем несравнимое удовольствие. Все-таки восемь лет, причем, самых лучших, я посвятил российскому флоту.
Когда “Светлана” пришвартовалась к причалу Копенгагенского порта, я тепло попрощался с ее командиром, капитаном 1-го ранга Сергеем Павловичем Шеиным, и стал ждать, когда матросы опустят трап. На пристани меня уже ожидали посланник Александр Петрович Извольский, и оба его секретаря в расшитых золотыми позументами придворных мундирах и белых штанах.
При виде нашего посланника я поморщился. Извольский был известен как ярый сторонник союза России с Антантой, и откровенный англофил. Человек с подобными взглядами на такой должности, да еще там, где сейчас завязывался тугой антибританский узел, был явно лишним. Я про себя решил, что Александра Петровича надо будет срочно переместить из Копенгагена в какое-нибудь другое место. Допустим, посланником в Сиам. Или еще куда подальше.
В этот же день в Копенгаген поездом в качестве обычного пассажира прибыл германский министр иностранных дел Освальд фон Рихтгофен. Договоренность об этом визите была оговорена еще во время пребывания кайзера в Санкт-Петербурге. Ну, а неофициальность была связана с приватностью предстоящих переговоров, которые должны были пройти в Копенгагене. В них я должен был сыграть роль ангела-миротворца. Мне предстояло весьма сложное дело - стать связующим звеном между двумя странами, давно уже враждебно настроенными по отношению друг к другу. Но, искусство дипломата и заключалось в том, чтобы мирить народы и заключать альянсы, причем, часто совершенно невероятные.
Как было уже предварительно оговорено, господин Рихтгофен прибыл в наше посольство на Брэдгадэ-сю, где он и я привели себя в порядок после путешествия. Там мы стали готовиться к трудному разговору с королем Кристианом IX, и еще с некоторыми особами, которые фактически и определяли политику Датского королевства.
Аудиенция нам была назначена на два часа по полудню в особняке Шак - одном из четырех, входивших в комплекс датского королевского дворца Амалиенборг.
В назначенное время нас там уже ждали: сам король, его наследник, принц Фредерик, министр иностранных дел Дании граф Раабен-Леветцау и Енс Кристенсен, глава правящей в Дании политической партии “Венстре”.
Когда я и господин Рихтгофен вошли в зал, где должны были проходить переговоры, в зале повисла напряженная тишина. Енс Кристенсен, высокий и бодрый старик с характерным вздернутым вверх чубом седых волос, воинственно посмотрел на германского министра иностранных дел. В его глазах полыхнуло пламя сражений при Дюббеле и Фредерисии, прогремевших пятьдесят лет назад. Но Кристенсен сумел сдержаться, и поздоровался с нами, со мной, тепло, с Рихтгофеном, сухо и официально.
Министр иностранных дел Дании граф Раабен-Леветцау, седой и моложавый старик, больше похожий на богатого помещика, чем на дипломата, на хорошем французском языке приветствовал гостей.
Король, кивнув нам, предложил садиться. Когда все участники встречи расселись вокруг большого круглого стола, я, встал, и передал королю письмо от его дочери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
Кристиан, по-стариковски щурясь, прочитал послание своей любимой “Минни”, после чего еще раз кивнув мне. Потом он обратился к присутствующим.
– Господа, - сказал он, - мы собрались здесь, чтобы принять важное решение. Возможно, одно из самых важных из тех, которые были приняты во время моего правления. Как я уже говорил, это будет связано с особым режимом прохождения военных кораблей через Датские проливы в частности, и в присоединении нашего королевства к Союзу Российской… - он пристально посмотрел на фон Рихтгофена, - …и Германской империй.