Мир чужих ожиданий
Шрифт:
Ни мама с папой, ни Андрей с Сашкой не сочли эту аргументацию убедительной.
Мама удвоила заботу о сыновьях, явно стараясь их навоспитывать на много лет вперёд, мало ли что… Ей тяжело давалось это добровольно (и панически!) возложенное на себя бремя. Тем более, что в свободное время она, вместо того чтобы отдыхать, лихорадочно создавала, дописывала, сортировала и каталогизировала свои картины. Папа тоже поддался панике жены - он метался между её поручениями, работой и домом, постарев за несколько месяцев на несколько лет. Саша и Андрей, скорее чувствуя настроения родителей, чем понимая их причину, сделались самыми тихими, послушными и внимательными детьми в мире. Правда, проявлялось это по-разному. Сашка, (которому из-за недавней смерти родной матери, было, наверное, тяжелее всех), уже тогда проявил недюжинную выдержку и комплексный подход к проблеме. Он постоянно усовершенствовал для мамы функции помощника, предназначенные для тяжелобольных (сам, зачастую, разыскивая в Сети мануал), ибо функциями этими никто и никогда в семье не пользовался, а вот Сашка как раз о них прекрасно знал. Также Сашка потребовал, чтобы либо мамину мастерскую переместили поближе к спальне родителей, либо спальню переместили к мастерской, так как маме всё тяжелее перемещаться
Андрей же проявлял заботу иначе – он просто старался постоянно находиться рядом с матерью, начал делать уроки в её мастерской, подавал кисти, подготавливал палитры, и вообще был на подхвате до самого вечера, пока, наконец, приезжал отец, остальные домашние, и Андрей с Сашей уходили к себе, чтобы не мешать взрослым. Мама, часто стоя возле мольберта, рассеяно поглаживала Андрея по голове испачканной в краске рукой, и говорила: «А неплохо получается, да, Андрюшка?». Андрей горячо соглашался, что да, очень даже хорошо получается, хотя мало что понимал в живописи, как тогда, так и сейчас. Но маме эти похвалы были как бальзам на душу, и вдохновляли на дальнейшее творчество.
(Кстати, после рождения Катерины, мама тихо сожгла в камине практически всё, что написала во время беременности. Катьке был где-то месяц, когда Андрей застал маму в мастерской, она в задумчивости рассматривала свои недавние творения. Тяжело вздохнула, и сказала: «Да уж, гормональный дисбаланс – не лучшее время для творчества. И я ещё смеялась над Иркой, когда она носила Маришку, и купила в синюю спальню жёлтые шторы!»).
Маринка и Мит тоже принимали посильное участие в вынашивании будущей сестрёнки (Лис сам был тогда маленьким, и его выдворяли из мастерской, чтоб не путался под ногами и ничего не трогал, а Николай был, наоборот, уже слишком взрослым, и выбранный им жизненный путь исключал постоянное нахождение дома). Мит находил и демонстрировал маме Андрея смешные (с его точки зрения) шоу и стереофильмы, а когда таковых не оказывалось, рассказывал анекдоты и показывал какие-то трюки и фокусы. Мама то вымучено улыбалась (чтоб не обидеть племянника, он ведь старался), а то и заливисто хохотала над очередным шоу или пантомимой. Мит расцветал, и считал свою миссию выполненной (он до сих пор твёрдо уверен, что нет ничего лучше, чем развеселить болеющего или хандрящего человека, так что психотерапевт из него получился довольно-таки оригинальный). Маринка же находила какие-то каталоги одежды для беременных, и они с мамой спорили о фасонах, тканях и тому подобном, обсуждали, как назвать малышку, и как переделать спальню для новорожденной. Маму, как ни странно, эти разговоры успокаивали, и после них она выглядела умиротворённой и счастливой.
Наконец, всё разрешилось, и, как и предсказывала бабушка, самым благополучным образом. Катерина родилась здоровой, мама тоже чувствовала себя отлично. Папа проспал почти двое суток подряд, бабушка будить его не велела, объясняя, что от нервного истощения ещё и не то бывает. Новорожденную носили на руках и укачивали все без исключения взрослые, детям разрешалось на неё смотреть и аккуратно гладить по малюсеньким, как будто игрушечным, ручкам. Где-то через неделю, мама разрешила Андрею взять малышку на руки, он подставил согнутую в локте руку – и вот он держит малюсенькое, почти невесомое создание. Катька вдруг открыла глаза (он поразился, как серьёзно и внимательно она на него смотрела; по опыту ношения на руках многочисленных маленьких кузенов и кузин, Андрей знал, что дети в этом возрасте почти ничего не видят и даже не фокусируют взгляд), начала морщить нос, и внезапно расплылась в счастливой младенческой улыбке. Тут с Андреем произошло нечто странное: он ощутил, во-первых - огромное непонятное счастье, во-вторых – страх за это чудо у него на руках, и желание защищать, и боязнь обидеть.… Наверное, в этот момент он понял, что это значит – быть старшим братом. Или просто старшим. Или взрослым.
Ровно те же эмоции ему пришлось переживать ещё раз, много позже, когда он держал на руках свою новорожденную дочь Леську, хотя она и не улыбалась ему, а наоборот, вопила во всё горло. Рождение старшего сына подобных переживаний почему-то не вызвало, Андрей был полностью поглощён беспокойством за состояние здоровья жены, а малыша разглядывал с удивлением и любопытством – неужто этот маленький комочек вырастет и станет похож на него самого или на Вики? Всё дело, наверное, в том, что сын – это сын, мальчик, будущий мужчина. И Андрея скорее заботил (и заботит!) один простой вопрос – вот чему, полезному и важному, лично он, Андрей Лебедев, может научить своего ребёнка? И что ещё сыну следует знать и уметь, чтобы мочь защищать и оберегать такие небесные создания, как Катерина или Леська? Ведь знаний и умений самого Андрея явно недостаточно – иначе ещё одно небесное создание, Вики, от него бы не сбежало. Андрей страшно не любил размышлять на эти темы, ибо в результате получалось бессмысленное самоедство. И чему он мог учить Алёшку, если постоянно натыкался на вопрос сына: «А мама скоро приедет?». Ничему и не учил, просто любил и заботился, постоянно чувствуя вину перед серьёзным и грустным мальчиком, каким стал Алёшка за прошедший год. Леська была привязана к маме куда меньше, она радовалась, когда Вики приходила их навестить, но не огорчалась, когда мама уходила. С Алёшкой было сложнее – он не отпускал мать, и ей приходилось дожидаться, пока он уснёт, и лишь после этого растворяться в ночи и в своей новой свободной жизни. Ещё при первых визитах Вики к детям, Андрей настоятельно попросил её предупреждать о приезде заранее. Она предупреждала, и в эти дни он засиживался на работе допоздна, категорически не желая присутствовать при душераздирающих сценах свидания, да и с Вики ему встречаться не хотелось.
Катерина Лебедева-младшая, в свои неполные восемнадцать, была лучшим врачом семьи. С раннего детства она интересовалась исключительно биологией, анатомией и физиологией человека и животных. В семь лет Катя постоянно копалась в бабушкиной библиотеке, читая медицинские атласы и пособия, в девять – упросила домашних поставить ей профессиональные дополнения помощника, в одиннадцать – спасла первую человеческую жизнь, по дороге в школу, оказавшись рядом с нищим эпилептиком во время припадка, у которого даже не было помощника, а прохожие брезгливо обходили его стороной.
Катя была врождённым интуитивным диагностом (бабушка говорила, что это, наверное, из-за того, как мама Андрея переживала о своём и дочкином здоровье во время беременности - никто с этим утверждением не спорил, ибо механизмы возникновения каких-либо талантов в человеке до сих пор не известны, и, за исключением генетического фактора, плохо поддаются научному анализу). Но талант - талантом, а вот талант, подкреплённый глубокими знаниями предмета – это уже серьёзно, это профессия, призвание. Может быть, даже гениальность в определённой области.
Именно такой подход к собственным способностям в Катерине воспитывали родители, позже она не раз убеждалась в правильности такой позиции. И усердно училась, совершенствовала и приумножала собственные знания. В четырнадцать лет Катя поставила перед родственниками вопрос о досрочной (экстерном) сдаче школьных экзаменов на Тринадцатый Класс Работоспособности и поступлении в Медицинскую академию. В семье подобную торопливость не одобряли. Было хорошо известно, что получается из подобных экспериментов по сдаче экстерном школьной программы или вообще домашнего обучения – талантливый ребёнок, опережающий сверстников в знаниях, во-первых, лишался нормального взросления среди ровесников, а во-вторых, как следствие, зачастую превращался в асоциального инфантильного взрослого, не обладающего никакими навыками для нормальной личной и общественной жизни, и оттого - одинокого и несчастного. Поэтому относительно Катиного желания поскорее начать профессиональное обучение и распрощаться с постылой школой, был достигнут компромисс: Катя сдаёт экзамены по профильным для академии предметам, зачисляется на индивидуальный график заочного обучения, одновременно продолжая учиться в школе. И после окончания школы принимается сразу на седьмой семестр. Ректор Медицинской академии, однокурсник дедушки и глава семьи Ильиновых, смог претворить это решение в жизнь, несмотря на отчаянное противодействие со стороны Департамента Профессионального Обучения. На счастье, в данном Департаменте тоже работали представители семей, и сумели спустить внештатную ситуацию на тормозах. Так что сейчас Катерина была не только школьницей выпускного класса, но и почти студенткой-третьекурсницей. В остальном Катя росла вполне обычным ребёнком – и шаловливой, и непоседливой, и болтливой, как все нормальные дети. Но вот этот внутренний стержень, который даёт осознание своего призвания, делал Катерину как будто взрослее и ответственнее, чем её сверстники. Андрей даже немного ей завидовал – как, наверное, здорово с самого детства точно знать чего хочешь от жизни, и в чём жизни этой полезным можешь быть. Сам Андрей ничем подобным похвастаться не мог, жил – как живётся, вроде и не бездельничал, но никакой ощутимой пользы от своего существования не видел.
Андрей нервно прохаживался по блоку двенадцать. Вышел в коридор, подошёл к лестнице, заглянул вниз. «Нужно всё-таки спуститься и её встретить, мало ли что, вдруг она на лифте ехать решит – Андрей от этой мысли облился холодным потом – Да ну нет, ерунда. У неё здесь часто пациенты, она про лифт знает. И я ей говорил, и Сашка много раз. Система безопасности на помощнике у неё тоже включена всё время, я пару месяцев назад обновления ставил».
(А было это так: «Да вы совсем с ума посходили! – кричала Катерина, - вы мне три независимые защиты на помощник влепили! Одну ты, Саша, и это я тебя просила, вторую втихаря поставил, я думаю, Андрей, а третью, судя по её злобности и подозрительности, папа выпросил у Лиса, и предназначалась она для охраны бараков тюремного типа! И ни одну блокировку защиты я не могу снять самостоятельно! Я к больному только приближаюсь, а мой помощник ему уже руки выламывает и в узел закручивает! Это какой-то кошмар! У меня только-только начала складываться репутация хорошего врача, пусть и в Западном регионе, но не важно! – Катерина смерила домашних негодующим взглядом, и добавила чуть спокойнее и тише: - и это я ещё молчу о том, как мне такая ваша забота мешает в личной жизни!». «Какой личной жизни, Катенька? – удивился папа – ты же ещё совсем маленькая!». «Папа! Может это для тебя конечно и новость, но мне скоро будет восемнадцать!». «Вот будет восемнадцать – тогда и поговорим, – практически хором сказали Андрей и Саша, - а пока будь добра посылать вызов кому-нибудь из нас, ничего твоим пациентам из Западного региона не сделается, они, поверь, и не такое видали!» – добавил Сашка. А Андрей предложил, чтобы Катя, если уж у неё обнаружилась некая загадочная «личная жизнь», идя на свидание, посылала вызов кому-нибудь из женщин, например Марине, дабы не портить эту самую личную жизнь истинно братским, вроде: «Катька, кто этот козёл? Ты что, получше себе не могла никого найти?». На том и порешили.)
Андрей постоял на лестнице, услышал какой-то непонятный шум сверху (два муниципальных помощника тащили пьяную женщину лет сорока, она истошно материлась и требовала оставить её в покое), вернулся обратно в блок. Нет, идти встречать Катерину слишком рискованно – у Виктора заканчивался договор аренды на эту конуру, а значит, в любой момент может появиться кто-то из соцслужбы для продления или инвентаризации. И ближайшие несколько лет Витька проведёт на лечебно-исправительных работах где-нибудь под Варшавой, та же тюрьма, если честно, только работа полегче и седативные препараты в изобилии. Сейчас ни в коем случае нельзя никуда отсюда уходить. И нужно немедленно продлить аренду. Андрей связался с помощником, выяснил, что Катя уже скоро будет здесь, что состояние больного стабильное с положительной динамикой (это немедленно подтвердилось громкой руганью из санблока, Витька пытался выгнать Андреева помощника), приказал оплатить аренду блока 650012 ещё на полгода вперёд, спохватился, и уточнил общий коммунальный счёт, где велел создать положительный баланс в размере ста кредитов. Андрей, конечно же, надеялся, что Виктору не придётся жить здесь дальше, но перестраховаться не помешает.