Мир Феликса
Шрифт:
— Что случилось? Почему перекрыли дорогу?
Я напряг слух, даже через противогаз мне удалось услышать его достаточно четко:
— В городе обнаружен неизвестный вирус, вся область на карантине, выезд запрещен. Вам следует вернуться в город.
Тут мое любопытство одержало верх надо мной, и я растянулся к пассажирскому окну:
— Какого плана вирус? Как он проявляется?
— Точной информации у нас нет, это что-то психологическое. — Солдат ответил, как мог. Больше у меня не было ни малейшего сомнения, что это всего лишь постовые, выполняющие приказ.
Первое, что я сделал после того, как военные развернули нас в обратном направлении, включил одну из местных радиостанций. Как и следовало ожидать, мы сразу
— Неужели это все, что им удалось узнать. — По-прежнему взволнованно изумился я.
— Ты должен рассказать им всю правду. — Своим твердым посылом Настя пресекла мое волнение, и большинство вопросов тут же улетучились.
Мы ехали в направлении города, и я тонул в приятном ощущении, что вся эта жуткая история идет к благополучному завершению. Настя положила ладонь на мое запястье и улыбнулась мне так тепло, что я почувствовал, как намокают мои глаза.
— Все закончилось. — Произнесла она успокоенно, с естественной легкостью.
— Даже не верится. — Тихим, неровным голосом произнес я. — Все-таки его раскрыли.
— Мне тоже, но это так. — Настин оптимизм, как всегда, победил. Проблема, способная вырасти в мировой кризис, решилась сама собой, и все, что сделали мы — до последнего верили в лучший исход.
Я не хотел забегать вперед и праздновать победу раньше времени; о каком вирусе на самом деле шла речь, мы могли только догадываться, но небольшая горстка фактов, которой мы владели, убеждала меня в том, что все кончено. Поразительно, насколько хрупким оказался план Феликса. Он намеревался покорить мир, а мир признал его вирусом, как и я. Человечество не дало себя обмануть эгоцентричному маньяку.
Прибыв в город, мы встретили скопление машин еще более плотное, чем на трассе. Военное оцепление выглядело в высшей степени серьезно: посты стояли на каждом перекрестке, преграждая пути объезда, вереницы автомобилей и струйки пешеходов двигались медленно в направлении центра меж заградительных сооружений и бронетехники. Бойцы в противогазах внимательно следили за проезжающими автомобилями, как будто выискивали зараженных. Мне было жутко интересно, как они выявляли тех, кто уже обратился, какие симптомы они отметили, которые Феликс не мог бы скрыть. Я то и дело оглядывался на солдат, ожидая, что они выловят кого-то в толпе. Ничего подобного не происходило, зато почти каждую минуту мы слышали чьи-то возмущенные голоса. Граждане в недоумении обращались к постовым, но не получали никаких ответов. Солдаты провожали людей, как стадо, игнорируя панику, злые возгласы и даже детский плач. Мы видели, как один особо неспокойный гражданин выскочил из машины, подбежал к бойцу в защитном костюме и начал, забыв об осторожности, кричать что-то ему в лицо. Увидев это, солдаты, еще недавно стоявшие безразлично на своих постах, скрутили нарушителю руки и положили его лицом на сырой асфальт.
Небо, меж тем, заволокло тучами еще гуще, дождь начал глухо постукивать по стеклу. Мелкие капли подмачивали форму цвета хаки, автоматы и стекла противогазов. По моим ощущениям, легкий дождь изрядно остудил общий накал обстановки, мне даже стало как-то спокойнее, и вид людей с оружием уже не будоражил воображение.
Долгий путь по оцепленному войсками проспекту вел нас к перекрестку, на котором впервые за многие километры было поперечное движение. Присмотревшись, я понял, что именно это место было истоком той титанической пробки. На перекрестке большинство автомобилей поворачивали направо, и лишь некоторые, быть может, один из десяти, уезжали налево.
— Что там происходит? — С беспокойством спросила Настя.
По приближении стало ясно, что постовые выполняют отбор, решая кому в каком направлении ехать. Точно так же поступали и с пешеходами. И тут я напрягся. Неужели все, кого они отправляют налево, потенциально заражены. Или, быть может, наоборот. Тогда все намного хуже.
— Похоже на какую-то проверку. — С нарочитой легкостью ответил я. — Сейчас выясним.
Мы достигли перекрестка. На посту среди прочих военных стоял офицер, чье лицо, в отличие от остальных, не было скрыто за глухой резиной противогаза. На нем была маска с широким стеклом, так что глаза его были хорошо видны. Он внимательно посмотрел на нас, затем опустил свой беспристрастный взгляд на номер нашей машины — так он поступал с каждым автомобилем. Завершив свой беглый осмотр, офицер поднял правую руку, указав нам путь налево.
— Что это значит? — Встревоженно спросила Настя.
— Пока ничего. — Спокойно ответил я и повернул налево. Внутри же я сам, признаться, заволновался.
Мы свернули на тихую улицу, где практически не было пешеходов, но вооруженные посты стояли так же часто, как и на проспекте. Дорога была свободной, и от этого даже дышать стало значительно легче, но, куда она вела нас, мы не имели понятия. Чем дольше мы ехали в ожидании, тем сильнее меня одолевало беспокойство. Что если они сочли меня зараженным? Что они делают с зараженными? Как мне доказать, что я не Феликс?
Тихая улица привела нас к старой текстильной фабрике. Я хорошо знал это место, потому что ребёнком нередко играл с друзьями в этих заброшенных цехах. С тех пор в них мало что изменилось, быть может, прибавилось мусора, где-то обвалилась крыша, и появились новые надписи на стенах. Мне тут же вспомнился мой друг детства Саша Ветров, который показал мне это удивительное место. Пусть мы не виделись с ним лет пять, воспоминания эти были сильны, и всякий раз, проходя мимо старого кирпичного забора, я испытывал волнующий наплыв давно спрятанных и как будто вновь откупоренных эмоций. У главных ворот фабрики, которые я, к слову, раньше никогда не видел открытыми, располагалась автостоянка, под завязку забитая автомобилями. Постовой остановил нас на подъезде, указав на свободное парковочное место. Повинуясь его жесту, я ловил боковым зрением встревоженный взгляд Насти — он спрашивал, все ли мы делаем правильно. Я же не видел иного выхода, кроме как следовать воле военных и надеяться, что они знают, что делают. Поэтому я мог ответить ей лишь одной незаменимой фразой:
— Родная, все будет хорошо, верь мне.
Мы шли под моросящим дождем в направлении ворот, куда сходились люди — все те, кого выбрали по неизвестному нам признаку и направили к этой заброшенной фабрике. У входа нас встретил очередной офицер в костюме химической защиты, его исполинская фигура возвышалась над головами людей, проходивших мимо один за другим, недоумевающих, взволнованных — таких же, как мы. Его суровый, холодный взгляд переключался, словно по метроному, касаясь каждого, кто переступал линию ворот. Постепенно приближаясь к нему, я цепко удерживал внимание на его глазах; почему-то я ждал момента, когда они остановятся на мне. И вот, мы оказались в метре от ворот, и офицер посмотрел на меня. Вероятно, из-за моего пристального взгляда, его зрительный контакт со мной длился намного дольше, чем с остальными.
Настя крепко держала меня за руку. Проходя через ограждение, я испытал обжигающий всплеск адреналина. Вроде бы, все худшее уже было позади, но страх перед неизвестностью не давал мне остыть. Вероятно, все вокруг испытывали то же самое. Я видел встревоженные лица; с недоумением озираясь по сторонам, люди медленно двигались вглубь обширной территории, ограниченной высоким забором с колючей проволокой. Высоко подвешенные кабины заводских погрузчиков были разведены к ограждениям. В каждой из них стояли вооруженные солдаты, остальной конвой располагался на бетонных плитах, тех самых, по которым мы с друзьями так весело носились в детстве.