Мир Гаора

Зубачева Татьяна Николаевна

Ридург искоса посмотрел на сидящего за рулём Гарда и улыбнулся: таким сосредоточенным было это лицо, так сурово, почти по-дедовски насуплены брови. "Старается, пацан", - мысленно назвал он сына по-армейски. А что, ведь и впрямь, четырнадцать лет - мужской, ну, почти мужской, возраст. Как и мечтал когда-то, держа на руках бело-голубой свёрток с сопящим младенцем, помощник, союзник, ещё не советчик, но уже почти собеседник.

Гард чувствовал взгляд отца, но старался не показывать виду и не поворачиваться. За рулём ни о чём не думай, только дорога и машина, чувствуй их, а о другом не думай. Но, конечно, не выдержал.

– Ты бы поспал, отец, я справлюсь.

Ридург улыбнулся и закрыл глаза.

– Когда устанешь, скажешь.

– Да, отец.

Коррант понимал, что пацан скорее сдохнет за рулём или во что-нибудь врежется, чем признается в усталости, но это общее свойство всех пацанов, сам в его возрасте был таким же, но и надо дать мальчишке хотя бы иллюзию самостоятельности. Дорога здесь тихая, скорость посильная.

– Не вздумай прибавлять, выгоню и больше за руль не пущу, - пообещал Коррант, не открывая глаз.

Гард обиженно надул губы, но постарался ответить солидно, как равный равному.

– В график укладываемся?

– Укладываемся, - усмехнулся Коррант.
– Даже на озеро останется.

И Гард невольно расплылся в счастливой мальчишеской ухмылке.

Коррант, и не видя её, всё понял, негромко и необидно рассмеялся. И подчеркнуто зевнул. Дескать, вся надежда на тебя, сынок, вези. Игра, конечно, но мальчишка верит. Потому что хочет верить. А ведь и в самом деле хорошо ведёт, чувствуется школа. Не академическая училищная, а живая практическая. Хорошо его Рыжий подучил. Эх, Рыжий, в жизни бы не продал, если бы так не припёрло. И что странно, если трезво как о ком другом подумать, прикинуть и сопоставить... да, несообразности. Но они почему-то выстраиваются в единую и вполне логичную цепочку. Сначала подловили и прижали, долг пустяковый и тому, за кого вообще-то такие силы вступаться не должны. Однако вступились и врубили счётчик на такие обороты, что долг сразу подскочил до двадцати тысяч. И именно в тот момент, когда не то что десятка гемов, сотки медной свободной нет. Но двадцать тысяч гемов - сумма для тебя, а не для этих... Имена "припёрших" Коррант избегал называть даже про себя: слишком далеко и в нежелательном направлении тянулись от них нити. Ладно, это понятно. И что тебе впрямую сказали о зависимости жизни, твоей и твоих детей, от выплаты... это тоже понятно и логично. А вот дальше... К тебе вдруг проявляют участие и подсказывают выход: продать раба. Но какой раб может стоить столько? Это продать всех и полностью ликвидировать всё хозяйство. Жизнь, конечно, дороже, но жить-то тоже надо! Им это должно быть по хрену, но как только ты выразил готовность продать самого дорогого раба, тебе начинают идти навстречу, снижают обороты счётчика и дают отсрочку. Самый дорогой раб - это Рыжий, шофер, боевой сержант, казалось бы, тоже ясно, кому и зачем он нужен, но когда ты предлагаешь, не связываясь с Рабским Ведомством и не платя положенной четверти цены, передать им этого раба из рук в руки, они вдруг становятся законопослушными - Коррант невольно фыркнул сдерживаемым смехом - и направляют тебя на аргатский аукцион. Да, самый дорогой, но это время: надо подать заявку, отвезти раба туда, там его не меньше недели продержат и... и тебе дают отсрочку до момента продажи и отключают счётчик. Прямо отцы-благодетели, а не выбиватели долгов.

– Папа, заяц!

– Да ну?!
– изумился Коррант, не открывая глаз.
– Просит подвезти?

Гард рассмеялся, но ответил обиженно.

– Да ну тебя, я что, маленький?

– Смотря в чём, - вполне искренне ответил Коррант.
– И вообще я сплю.

Итак, потянем цепочку дальше. Аукцион дает фантастический результат. Рыжий с Лутошкой уходят за двадцать четыре тысячи! Шесть тысяч Рабскому Ведомству, как его законный процент, и на руки в кассе восемнадцать тысяч. Две недостающие наготове, едешь расплатиться, и тебя принимают не как должника, а наоборот, благодарят, извиняются за напутавшего шестёрку, которому прямо при тебе бьют морду, а долгу оказывается пять тысяч! Вместе со всеми процентами и прочим! И напоследок тебя заверяют в благосклонности и уважении и обещают, что никакие и ничьи претензии к тебе приниматься не будут, и ничего не

требуют за покровительство, и вообще, забудем, что друг друга видели. И говорят так, будто за твоей спиной рота автоматчиков и исполнители приговоров. И ведь держат слово, дела пошли прямо как... "Ворожат тебе", - сказала бы Нянька. И на самом аукционе... за предпродажную неделю удалось восстановить кое-какие старые связи, и нашёлся однополчанин, согласившийся посидеть и понаблюдать. И рассказанное им наводит на очень интересные размышления. То есть на тебя спустили, потом цыкнули, и всё ради того, чтобы раб перешёл от одного хозяина к другому. И зачем такие сложности? Неужели если бы эти, скажем так, заинтересованные в Рыжем лица - Лутошка им оказался не нужен, и мальчишку сразу скинули какому-то заводчику - так вот если бы они обратились напрямую, неужели он бы стал сопротивляться и заламывать цену? Отдал бы и сам приплатил, слишком уж серьёзное ведомство. А они... зачем такие игры? Никакой логики!

Фургон затрясло на неровно уложенной гати, и Коррант открыл глаза и сел прямо, готовясь в любой момент перехватить управление. Гард, напряжённо сжав губы и вцепившись обеими руками в руль, упрямо вёл машину вперед, разбрызгивая колёсами неглубокие лужи.

– Молодец, - негромко сказал Коррант, когда сложный участок остался позади.

– Правда?
– обрадовался Гард.
– Пап, а...

– Тебя сменить?
– перебил его вопросом Ридург.

– Да я совсем ничего!
– возмутился Гард.

– Тогда следи за дорогой, а я ещё посплю.

Ничего, из мальчишки будет толк. И искать логику в действиях... не к ночи будь упомянутой конторы бессмысленно, там любят накручивать на пустом, где можно двигаться прямо и быстро, и лезть напролом там, где нужно отступить, сесть и подумать. Ну и... Огонь с ними. А нам, дамхарским провинциалам, простым и примитивным, своих дел хватает.

– Отец.

– Ну?

– А когда я уеду, то...

– То кто будет со мной в рейсах?
– закончил за сына Коррант и рассмеялся.
– Как-нибудь сам справлюсь.

– Но... но ты сам говорил, что Рыжий здорово тебя выручил, помнишь?

– Помню, конечно.
– Коррант стал серьёзным.
– Рыжего не вернёшь, Гард. Перекупить его... у меня таких денег нет. Да и... ты говоришь, что ты взрослый, так и думай по-взрослому. Слишком, скажем так, большие силы здесь работали, кому-то там, - Коррант движением подбородка указал на крышу кабины, - понадобился Рыжий, и спорить с ними себе дороже.

– Допустим. А Лутошка?

Коррант рассмеялся.

– Опять будешь кричать, что Лутошка твой? Помнишь, как ты Гриданга дразнил?

– Помню, - покраснел Гард.
– Но... но ведь ты тоже, ты же сам мне всегда говорил, что Лутошка мой, будет моим.

– А как ты мне кричал, что иметь рабов безнравственно, помнишь?
– язвительно спросил Коррант.
– Ладно, сынок, это жизнь, нельзя иметь всё, что хочется, и так, как тебе хочется. Бери то, что тебе дают, и помни, что за всё надо платить. Считай, что Лутошка с Рыжим откупили твою жизнь, и твоих братьев и сестёр, и родителей тоже.

– Отец... было так... серьёзно?

– Да, - просто ответил Коррант.
– Благодари Огонь, что нашлось, чем откупиться.

– Отец, не чем, а кем.

– Хорошо, пусть будет кем. И если тебе доведётся... встретиться с Лутошкой, сможешь его откупить, откупай, но сначала подумай. Всё не так просто и легко. Как ты думаешь, почему я не покупаю взрослых, только мальцов?

– Нуу, - неопределённо протянул Гард, косясь на отца.

– Смотри на дорогу, - строго сказал Коррант.
– Когда слушаешь, смотреть на говорящего не обязательно. Так вот, любой человек не хочет перемен, привычное всегда лучше нового. Как бы ни было плохо рабу, он не хочет, чтобы его продали.

– А Джадд? И Рыжий?
– возразил Гард.

– Исключения только подтверждают правило. И они обращённые, таким зачастую все хозяева одинаковы. А Джадду было настолько плохо, что любой вариант становился спасением. А вообще... вообще, останови, да, здесь, немного разомнёмся.