Мир, которого хотели и который ненавидели
Шрифт:
А. Ерманский призывал к организации международной социалистической рабочей конференции для обсуждения главных условий мира, что, по его мнению, может способствовать развитию революционных действий. Выступивший от имени фракции большевиков Лашевич заявил, что выход, найденный делегацией в Брест-Литовске, правилен.
Предложенный Зиновьевым проект резолюции, одобрявший действия нашей делегации, был принят большинством голосов при 1 против, но все же при 23 воздержавшихся В резолюции, в частности, говорилось: «Петроградский Совет выражает уверенность, что рабочие и солдаты Германии, Австрии, Болгарии и Турции в нынешний ответственный исторический момент выполнят свой долг и не позволят империалистским правительствам совершить задуманное ими насилие над народами Польши, Литвы и Курляндии»864. Главной задачей дня, указывалось в ней, является создание новой армии.
На следующий день, 30 января (12 февраля), «Известия ЦИК», комментируя
В аналогичном комментарии «Правды» за тот же день говорилось, что немцы обвиняли нас в искусственном затягивании переговоров и готовились прервать их, чтобы свалить вину на нас, но мы предупредили этот их маневр866. «Этот шаг,— указывала газета,— равного которому мы не найдем во всей мировой истории, не может не поставить в тупик империалистическую свору»867. Конечно, немцы попытаются напасть на нас, подчеркивала далее «Правда», и «такая возможность не исключена, хотя и маловероятна»®. Газета выражала надежду, что международный пролетариат скажет свое слово.
И за всеми этими газетными комментариями как-то осталось малозаметным очередное заседание Совнаркома 29 января (11 февраля) вечером, которое продолжалось и в ночь на 30 января (12 февраля). В ходе его работы обсуждается, в частности, и создавшееся положение после заявления Троцкого о неподписании мира и о выходе России из войны, а также принимается решение отменить приказ Крыленко о всеобщей демобилизации, который был отдан на основании телеграммы Троцкого!. После заседания Совнаркома, в 2 часа ночи 30 января (12 февраля), Ленин направляет телеграмму в Ставку с предписанием всем комиссарам армий и начальнику штаба М. Д. Бонч-Бруевичу задерживать все телеграммы за подписями Троцкого и Крыленко о демобилизации армии, «так как мир еще фактически не заключен»868. Уже поздно вечером этого дня Ленин принимает полковника Р. Робинса и беседуё*г с ним о положении, сложившемся в результате разрыва мирных переговоров с Германией869.
А утром 31 января (13 февраля) Ленин встречается с возвратившейся глубокой ночью из Брест-Литовска советской мирной делегацией и обсуждает с ней создавшуюся обстановку870. Поздно ночью этот же вопрос рассматривается и на заседании Совнаркома; на нем Ленин дает разъяснения об отмене им приказа главковерха Крыленко о демобилизации армии871. Любопытно, что на следующий день Троцкий был назначен председателем Чрезвычайной Комиссии по продовольствию и транспорту 872.
Положение в целом продолжало оставаться неясным и запутанным. «Мы считаем войну прекращенной,— писала 31 января газета «Рабочая и крестьянская Красная Армия и Флот», комментируя завершившиеся в Брест-Литовске мирные переговоры,— но германские империалисты могут двинуть свои войска против революционной России»873. Но если теперь державы Четверного союза, заявляли в свою очередь «Известия ЦИК», будут вести против нас войну, то это увидит весь международный пролетариат, и он скажет свое слово874. Газета резко критиковала также позицию Рады, которая предпочла отдать хлеб не пролетариату России, а его врагам, заключить соглашение с румынами, воюющими с нами, идти войной против советских войск. Подлым предательством называла курс Рады и газета «Правда», подчеркивая, что это часть общего плана международного империализма, стремящегося удушить русскую революцию875. Газета выражала уверенность, что наши друзья на Западе в лице пролетариата «придут на помощь нам»876.
В целом все это было пока весьма слабым утешением, и звонкая фраза продолжала господствовать над здравым смыслом в оценке обстановки. Поворота в сознании широких партийных кругов, народных масс пока не происходило, господствовало настроение «шапкозакидательства». «То, что будут делать немцы,— вспоминал впоследствии В. Д. Бонч-Бруевич,— как они на все это будут реагировать, как они отнесутся к такому «выходу из войны», без подписания условий мира,— об этом никто почти не думал, добродушно рассуждая: немец не пойдет! Зачем ему идти, раз он увидит, что мы, действительно, вышли из войны? Это русское «авось» и здесь, конечно, должно было нам обязательно помочь, но... не помогло»877.
Как же действительно реагировали на все это немцы? Уже 31 января (13 февраля) в Гамбурге проходило совещание при участии кайзера, главы правительства, руководителей вооруженных сил Германии878. Гинденбург потом напишет по поводу отказа Троцкого подписать мирный договор, объявив в то же время, что война закончена: «В этом презрительном отношении Троцкого к основам международного права я мог видеть только попытку продлить неопределенное положение на востоке. Было ли это результатом влияния Антанты, я не знаю. Во всяком случае, положение создалось невозможное»879.
На совещании в Гамбурге докладывал Людендорф. Решался вопрос: как быть? Отмечалось, что русская армия не представляет из себя боевого фактора. Много внимания было уделено сепаратному сговору с Радой, но указывалось, что этот «мир являлся весьма шатким», учитывая распространение большевизма, и если державы Четверного союза не хотят, чтобы он «превратился в мировой фарс и надувательство», если они хотят получить с Украины хлеб, то «должны оказать ей военную помощь»880. Говоря о плане действий против России, Людендорф писал: «Чтобы воспрепятствовать самим большевикам образовать новый Восточный фронт, мы должны были нанести короткий, но сильный удар расположенным против нас русским войскам, который позволил бы нам при этом захватить большое количество военного снаряжения. ...На Украине надо было подавлять большевизм и создать там такие условия, чтобы иметь возможность извлекать из нее военные выгоды и вывозить хлеб и сырье. Для этого мы должны были сильно углубиться в страну; другого выхода для нас не оставалось»881. Для нас было ясно, подчеркивает Людендорф, что с государственно-правовой точки зрения «неподписание Троцким мирного договора автоматически влечет за собой прекращение перемирия»882. И кайзером было принято решение
0 возобновлении на Восточном фронте военных действий с 18 февраля883.
С 1 февраля 1918 года в стране вступил в действие декрет о введении в Российской Республике западноевропейского календаря, о чем население страны было заранее информировано884. Декрет гласил: «В целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени, Совет Народных Комиссаров постановляет ввести, по истечении января месяца сего года, в гражданский обиход новый календарь. В силу этого:
1. Первый день после 31 января сего года считать не
1 февраля, а 14 февраля, второй день — считать 15, и т.д.
10. До 1 июля с. г. писать, после числа каждого дня по новому календарю, в скобках число по до сих пор действовавшему календарю» 885.
14 (1) февраля вечером под председательством Свердлова открылось заседание ЦИК, на котором с докладом об итогах брест-литовских мирных переговоров выступил ТроцкийЕго дополнил член нашей делегации Карелин, который, в частности, затронул вопрос и о позиции Рады, подчеркнув, что «окончательное обособление Украины является, по-видимому, одним из пунктов политической программы германского империализма»886. Резко критиковал советскую политику мира правый эсер Пумпянский, по мнению которого проводимый большевиками курс на разъединение сил демократии оставил Россию в нынешней обстановке без союзников. «И вот теперь фронт открыт,— заявлял оратор,— и нет никакой уверенности, что благородная поза русской делегации окажется в состоянии остановить германские войска»887. С возражениями Пумпянскому и с одобрением доклада Троцкого выступил левый эсер И. 3. Штейнберг, говоривший, что действия делегации в Брест-Литовске усиливают нашу связь с мировым пролетариатом888. Жесткая линия Германии, сказал взявший слово Мартов, объясняется изменой Рады, заключившей сепаратный мир с австро-германским блоком. Одобряя действия нашей делегации в Брест-Литовске, Мартов одновременно высказывался в том смысле, что в нынешней обстановке «должна быть в корне изменена вся политика революционной власти», которая не может, по его мнению, замыкаться на одном классе, а обязана защищать интересы всех классов889. Эту же мысль о единении классов и партий проводил в своем выступлении и Блюм, одобривший отказ нашей делегации подписать мирный договор на германских условиях890. Поддержали ее действия в Брест-Литовске также анархист-коммунист А. Ю. Ге и эсер-максималист Селиванов. Первый заявлял, что мы будем защищаться до конца и нам помогут «трудовые массы Европы»891. Второй, указав, что в словах Троцкого есть «какое-то непротивление злу», призывал в то же время к определенной сдержанности и осторожности в оценках. «Шаг, сделанный русской делегацией,— говорил Селиванов,— безусловно правилен, точно так же правильны и расчеты на германскую революцию, но не следует базироваться только на этих расчетах. У Кюльмана и у тех, кого он представляет, могут оказаться более или менее крупные силы, и при помощи этих сил они могут попытаться раздавить Советскую Россию. Следует, конечно, демобилизовать армию, но нужно создать новую. Нужно вооружить весь народ для того, чтобы русская революция не оказалась беззащитной» *.