Мир львинов
Шрифт:
Похоже, Мрах тоже что-то заметил — вон хвост как заплясал… Больше не сомневаясь, Варму объявил привал и приступил к львинку с расспросами, но тот только пожимал плечами: мол, ничего не видел! И Варму не стал настаивать, хотя и был абсолютно уверен — видел. Но молчит. Еще одна загадка. А зубры тем временем приближались…
Молодой охотник еще раз огляделся — ему показалось, что трава вокруг их маленького отряда шевелится. Он всмотрелся попристальнее — э, нет, не показалось! Трава и вправду шевелится, все ближе и ближе… Варму схватился за копье, готовясь достойно встретить неведомых врагов, но львинок остановил его, отрицательно покачав головой:
— Их слишком много…
И тут Варму, наконец, увидел и с трудом сдержался, чтобы не завопить от ужаса и безнадежности. Ибо приближающиеся воины не были людьми. Не меньше тридцати пар желтых глаз с нескрываемой ненавистью смотрели на вараха, пышные гривы развевал ветер… Они были прекрасны, эти львины, молоды, сильны и вооружены до зубов. И в их взглядах Варму прочел свой приговор. Ну что ж, он умрет как мужчина! Юноша снова попытался поднять копье, и снова маленькая, но сильная рука Мраха его остановила. Чего он хочет, этот львинок, почему отказывает Варму в последней милости — погибнуть в бою? Юноша хотел было уже оттолкнуть мальчика, но тот вдруг шагнул вперед, закрывая человека собой, протянул руку по направлению к воинам и заговорил — горячо, убежденно и быстро. Варах не понял почти ничего, только «он», «друг», «путь» и «нет». Львины слушали внимательно, и в сердце Варму зародилась слабенькая надежда: неужели мальчик пытается договориться? И защищает его, вараха, приноящего в жертву львов? Да не может быть! Или может? Варму пробил холодный пот — он понял, что здесь и сейчас решается, умереть ему или жить. А Мрах все говорил, и его голос становился уверенней с каждым словом. Мальчик рассказывал своим соплеменникам о землетрясении и своей сломанной руке, о волках, о рисунках на кости, о стремлении Варму к познанию, о его добром сердце. А потом он замолчал, давая львинам возможность спрашивать. И его спрашивали, и он снова говорил, и это длилось вечность…
Мрах вдруг поперхнулся очередной фразой, пошатнулся и начал падать. Варму едва успел подхватить его, заглянул в лицо — он был без сознания: напряжение переговоров и страх за друзей оказались не по силам его еще не до конца окрепшему после болезни организму. И молодой варах внезапно забыл про страх.
— Ну? — угрожающе спросил он, в упор глядя на воинов. И те попятились, поднимая копья.
— Ну? — повторил Варму, — Так и будем стоять? Давайте, убивайте! Или уйдите с дороги! Вы же видите, ему плохо!
И случилось чудо: львины, гордые, полные сил, вооруженные, расступились перед ним, пряча глаза. Варму, прижимая к себе Мраха, шагнул в образовавшийся проход, за ним Эрих, и никто не попытался их остановить. Шествие замыкала львица — глухо рыча, она косилась на незнакомых воинов. Подойдя к одинокому дереву, юноша осторожно положил начавшего приходить в себя львинка на траву. Эрих прижался к его боку, дрожа от страха, но Варму ободряюще улыбнулся и сунул перепуганному мальчику флягу с водой. Смерть, уже дышавшая друзьям в затылок, разочарованно удалилась — они победили. На этот раз. Варму облегченно вздохнул и склонился над Мрахом — львинку нужна была помощь… Чужие воины ему не мешали: они понимали — юноша знает, что делает.
Глава 15. Художник
Обиталище львинов находилось под невысоким холмом. Обманчиво-зеленый, он скрывал под собой целую сеть подземных пещер и тоннелей, и изнутри очень напоминал муравейник. Вход, один из многих, был тщательно спрятан в заросшем шиповником овражке: пройди Варму мимо, ничего бы не заметил. Но львины уверенно шагали между колючих кустов по едва намеченой тропке, приведшей к отверстию, завешенному стеной из плюща. Здесь отряд разделился: мальчиков увели в одну из галерей, а Варму связали за спиноной руки и потащили вниз, в темноту. Юноша попытался было возмутиться, но получил чувствительный удар в живот, и охота сопротивляться у него сразу пропала. Проволочив пленника по ряду едва освещенных редкими факелами коридоров, львины вышли в большой подземный зал. Здесь Варму пинками втолкнули в высокую клетку, сбитую из толстых деревянных жердей, и ушли, не потрудившись развязать ему руки. Молодой охотник был в бешенстве: его — человека, лекаря и художника, заперли, как зверя! Вдобавок отобрали дорожный мешок с инструментами…Варму искренне понадеялся, что с детьми будут обращаться получше и хотя бы накормят.
В пещере оказалось не только темно, но и холодно, и одетый в одну набедренную повязку юноша быстро замерз. Чтобы хоть немного согреться, он начал было ходить взад-вперед по клетке, но тут львины вернулись. На этот раз они оказались куда вежливие. Выпустив пленника, они развязали его и жестами предложили следовать за собой. Варму подчинился. Снова они зашагали по нескончаемым коридорам, в которых Варму уже давно запутался, и вскоре вышли в широкую ярко освещенную галерею, ведущую, очевидно, в обитаемую часть подземелья. Почти сразу же их маленькому отряду повстречалась идущая по своим делам львия, немолодая и почти седая, в сопровождении двоих детей непонятного пола, с целым ворохом невыделанных шкур в руках. Сопровождавшие Варму воины приветствовали старую мать почтительным поклоном, а львинки чуть не свернули себе шеи, пытаясь на ходу рассмотреть человека получше.
Потом откуда-то из скрытого в темноте прохода выпорхнула целая стайка львинь. Девушки с испуганным писком прижались к стене, пропуская идущих, и теперь уже Варму выворачивал шею, восхищенный их грацией и красотой. Молодые львины, впрочем, не отставали, тоже разглядывая девушек, хотя и с несколько другим интересом.
Галерея закончилась ведущей вверх каменной лестницей. Пытаясь отвлечься и немного успокоиться, Варму начал было считать ступени, но бросил, дойдя до двух раз по двадцать — ступеней оказалось намного больше. Лестница привела в еще один коридор, довольно широкий и темный, с рядами завешенных шкурами ниш. Здесь львины велели юноше остановиться: похоже, они наконец, пришли…
Львин, казавшийся постарше, сдвинул в сторону одну из шкур, открыв прямоугольный вход явно искусственного происхождения, и легонько подтолкнул Варму в спину. Юноша несмело шагнул вперед и замер с открытым от удивления ртом.
Помещение, в котором он очутился, почти ничем не напоминало его родную пещеру: довольно высокий сводчатый потолок и стены были гладко обтесаны, в углублении одной из стен весело потрескивал огонь. Полы устилали мягкие шкуры, чистые и блестящие. Посреди комнаты стояло странное сооружение из дерева, тоже покрытое шкурами, рядом с ним — плетеное нечто, высотой Варму по колено, похожее на перевернутый короб — на его плоской квадратной горизонтальной поверхности в беспорядке были свалены какие-то предметы. Возле очага, на большом деревянном чурбаке со спинкой, сидел старый-престарый, совершенно седой львин, и что-то мастерил из рога. Рядом с ним, прямо на полу, примостилась львинька лет семи- восьми: песочная шерстка, маленькие аккуратные ушки, хорошенькая глазастая мордочка, юбочка из небеленого льна и нитка голубых бус на шее… Оба были так поглощены работой, что не заметили появления Варму. Юноша невольно залюбовался этой парой: старость и юность, смерть и жизнь, конец и начало. Нарисовать бы их сейчас — какая картина бы вышла!
Варму прерывисто вздохнул. Ему так хотелось творить…
Львинька подняла на него глаза, ясные и золотистые, и тихо сказала что-то деду на ухо. Старик степенно кивнул, отложил недоделанную вещь и знаком попросил Варму подойти поближе. Повинуясь движению его худой руки, юноша опустился на шкуры.
Седой львин долго и внимательно разглядывал молодого вараха и, похоже, увидел то, что хотел. Ободряюще улыбнувшись юноше, старик протянул ему предмет, в котором Варму сразу же признал свой клык с почти завершенным рисунком, и спросил:
— Твоя работа?
Голос у львина оказался совсем молодой, сильный и звучный, на варахском седой говорил с едва заметным акцентом. Глаза тоже были не старческие — умные и ясные. Варму кивнул, смущенный.
— Ты- настоящий мастер, — продолжал старик, — У нас никто так не делает. Кто тебя учил?
— Сам. — юноша обрел, наконец, дар речи. — Шаман чуть-чуть, в детстве…
Старик едва слышно фыркнул.
— Что еще умеешь? — и, указав на татуировку, украшавшую грудь Варму, — Ты набивал? Хорошо вышло…