Мир под лунами. Начало будущего
Шрифт:
Мой спутник спрашивал что-то еще. В ответ я лишь показывала ему то, что неотступно стояло перед внутренним взором: остановившиеся глаза Аэля на располосованном смертоносным лучом лице. Он не понял и замолчал.
...Он умер. Лучший друг, любимый. Разве для того мы столько пережили вместе, чтобы расстаться без прощания и навеки? Глупая, сказал он. Нет, не глупая - недостойная! Чем меня так пугал Эркой, что я предпочла пережить такую боль, оказаться в пустоте? Я ведь знала, с первого дня знала, что Аэль всегда прав! Надо было слушаться его, пойти с ним. Теперь из-за моей преступной глупости нанья не получат ничего, останутся без кораблей, без своих машин и оружия. Неудивительно, что мы не помним о них! Они не выжили, погибли - и все из-за меня! Дважды, трижды я виновна перед ними! Нет, нельзя с этим жить! Пусть новый мир, с его тяжелым воздухом и страшными в своей красоте звездами поскорей от меня избавится! И, может быть, там, по ту сторону жизни, Аэль хотя бы раз оглянется в мою сторону...
– Аэль!
Я
Существо с красными глазами умоляло меня замолчать. Оно испугалось, потом рассердилось, ударило меня палкой и все твердило, что издавать звуки нельзя. Я всхлипнула и уткнулась в его плащ. Оно крепко сжало мою голову, глуша всхлипы.
Время замерло. Ящерицы скользили по пустыне, тускло освещенной россыпью звезд. Иногда они останавливались у черных водоемов, и красноглазые существа набирали воду во фляги. Они поили меня, спрашивали о чем-то, без слов разговаривали между собой. Не желая того, я видела, о чем они беседуют: их ждали друзья на далеких скалах, увенчанных светящимися в темноте голубыми куполами и спиралевидными башнями, и красноглазые советовались, что сказать им обо мне. Они спрашивали, откуда я взялась, почему убила себя, как ожила... Их назойливые призывы звенели и звенели. Но я не могла ответить. Нельзя говорить, нельзя ни о чем думать, кроме Аэля. Какая ирония! Бероэс нашел в себе волю пощадить его лишь затем, чтобы случайно убить! Как он должен ненавидеть меня! Пусть его проклятия найдут меня здесь! Я закрывала глаза и проваливалась в тяжелый мертвый сон, а когда просыпалась, ничего не менялось: та же пустыня, те же страшные звезды и зеленое пятно рассвета позади, и красноглазые все приставали с расспросами...
Но спустя целую вечность что-то изменилось. Из забытья меня вывели пронзительные, дикие крики и глухие звуки ударов. Я неохотно открыла глаза, приподнялась из кресла-седла. Моя ящерица хрипела и пятилась, наступая на собственный хвост. С морды летела пена. Плащи красноглазых были свалены на земле бесформенной ярко-голубой кучей. Голые, черные, мои спутники железными прутьями отбивались от зверей, что рвались к ящерицам. Длинноногие, размером со страуса, покрытые желтой шерстью, эти существа размахивали передними конечностями - плоскими зазубренными когтями и клевали красноглазых, нанося клювами молниеносные удары. Их было много, шесть или семь. От их криков звенело в ушах. Один из красноглазых упал, зажимая рану на голове, но оставшиеся с удвоенным упрямством продолжили отбиваться. Озлобленные нападающие поверх их голов смотрели на ящериц, а те, хоть и были куда крупней, испуганно топтались на своих неуклюжих, широко расставленных лапах, хрипя и разбрызгивая пену из ноздрей. Захватив клювом прут, "страус" перекусил его, как соломинку, и с уханьем погнался за обезоруженным красноглазым.
Сна как не бывало. Я вскочила на ноги. Рука привычно потянулась за топором. Его не было. Рукоять торчала из мешка, притороченного к седлу другой ящерицы. Кубарем скатившись из седла, я вспрыгнула на соседний бок, выхватила топор и закричала так же пронзительно, как эти ужасные птицы. От моего крика ящерицы пришли в ужас и бросились прочь; не удержавшись на спине, я свалилась на землю, подхватилась на ноги и побежала навстречу бою. Крик услышали не только четвероногие - птица оставила безоружного красноглазого и помчалась ко мне, сводя и разводя черные когти, словно какой-то жуткий гибрид страуса и богомола. Только что она была в двадцати метрах от меня, а в следующую секунду мохнатая голова обрушивается сверху, метя хищным клювом в лицо, в то время как лезвия когтей стараются рассечь мне живот. Ты не знаешь, с кем связалась! Мне случалось ранить самого Аэля, и он научил меня приемам, о которых ты и не догадываешься, тупая тварь! Я присела, уклоняясь от удара, и разом перебила птице ногу. Хрустнула кость, яростный вопль оглушил, аж в глазах потемнело. Упав, чудовище по-прежнему старалось дотянуться до меня, но я уже спешила на подмогу красноглазым. Они утомились и с трудом поднимали оружие, так что помощь пришлась кстати. Израненные, обезумевшие птицы набросились на меня со всех сторон. Я отбивалась топором и прутом, радостно разрубая им шеи, отсекая когти, пронзая тела и вопя что есть мочи. Еще никогда мне не было так хорошо! Все, что тревожило, ушло, и осталась одна лишь пьяная радость!
Вдруг я поняла, что бью и бью одну и ту же, уже бездыханную птицу. Живых не осталось, семь псевдо-страусов раскинули черные ноги и длинные шеи, и темная кровь заливала под ними землю. Я опустила топор и долго стояла, успокаивая дыхание. Сердце билось сильно, уверенно, несмотря на тяжесть плотной атмосферы чужой планеты. Пальцы на рукояти не смогли разжаться. Вытерев топор о шерсть на туше, я вскинула его на плечо и обернулась, отыскивая взглядом своих спутников. Они столпились в отдалении. Круглые лица ничего не выражали, но образы, которые они посылали в пространство, были полны страха. Они боялись меня, боялись так, что их корявые черные тела дрожали и голоса готовы были вот-вот прорваться наружу. В диком, но покорном страхе их красные глаза смотрели, как я подхожу, и все трое вздрогнули, когда я, так и не сумев разжать пальцы, отсалютовала им топором. Откуда-то донесся едва слышный стон. Четвертый красноглазый был еще жив. Черная, как нефть, кровь толчками выплескивалась из раны на голове. Я села рядом и запела гимн здоровья.
Божественная песня вернула ящериц. Они подошли и склонили надо мною огромные головы, дыша неслышно, чтобы не проронить ни одного звука. Красноглазые пролезли меж ними, сели у ног товарища и просидели все время, что я пела, повернув ко мне круглые черные лица с тремя дырочками ноздрей и узкими щелями ртов. Ящерицы над нами качали головами, роняли пену, осторожно переступали с лапы на лапу. Нежнейшие, прекраснейшие во всех мирах переливы звуков возносились над мертвой пустыней прямо к ослепительным звездам. Они не утратили своей силы, хотя пела их всего лишь я и хотя здешние существа никогда их не слышали. Нет, не утратили! Разумное, похожее на человека существо глубоко вдохнуло и открыло глаза. Полоски зрачков расширились, превратившись в ромбы. И в ту же секунду одна из ящериц взревела и рванулась прочь, едва не передавив всех нас, а на хвосте у нее висела, вцепившись клювом, ожившая от гимна птица. Я метнула вслед топор; он вонзился птице в основание шеи, и она отвалилась от ящерицы, как прихлопнутая газетой муха. Красноглазые обалдело таращились на нее. Мешанина их мыслей едва не свела меня с ума. Они не знали богов и героев, не находили, с кем меня сравнить, и просто не представляли уже, что думать, как выразить обуревавшее их восхищение. И тогда они запели вслух.
Их песни ничем не напоминали священные гимны нанья. В них не было присущей тем божественной гармонии, что возвышает душу, даря умиротворение. И все же песни красноглазых тоже были красивы и задели меня за живое. Ритмичные, веселые, с ясно различимыми рифмами и повторяющимися припевами, они рассеяли облако горя. Нет, оно не исчезло, и печаль моя осталась со мной. Но теперь я хотя бы могла думать. Новые друзья пели в мою честь, а я смотрела на зеленую полосу рассвета и корила себя за гибель Аэля.
Потом мы поехали дальше, к горам, что возникли на западе и медленно приближались, чуть поворачиваясь вправо-влево в ритм движения ящериц. Я пойду с вами, сказала я, только не спрашивайте ни о чем. Что захочешь, отвечали они. Мы отведем тебя в наш дом, пусть он решает, что с тобой делать.
Я смотрела вокруг и ничего не видела. Мир был необычен. Но и я уже не была прежней. В голове, как когда-то давным-давно в Высоком доме, мелькали не имевшие смысла слова из позапрошлой жизни. Они всплывали из глубин памяти на поверхность сознания и расходились кругами, ничего не оставляя за собой. Меланж, апогей, чайковский. Эти слова ничего не значили, у них даже не было образа, я давно забыла их буквы - остались лишь мимолетные тени теней, воспоминания о воспоминаниях... Они никуда не вели и ничего не просили. Я двигалась в темноте и была как угасший под ветром факел, которого от небытия отделяет лишь последняя остывающая струйка дыма.
Единственное, что я спросила до того, как вошла под своды удивительного дома, - почему не наступает рассвет. Он наступит в свое время, ответили красноглазые, до него нам еще не раз нужно поспать. Неважно, что это значит. Любознательность умерла во время одной из выпавших мне смертей. Жизнь перестала меня интересовать. Что может быть в ней, когда Аэля в ней нет? Только о нем могла я думать, о нем и о себе. Будучи на Земле, всеми силами, всей душой желала я выйти из игры, не вмешиваться в судьбы человечества и нанья. Год прожила я в Высоком доме, и никто за его пределами не узнал об этом. Еще почти полгода провела в полном одиночестве, всеми забытая. Готова была уйти в лес на свой страх и риск, лишь бы не лететь на Эркой. Кинулась в туман, чтобы спастись самой и спасти Землю от последствий своего знания. А желание мое обернулось против меня. Это мое стремление не вмешиваться погубило Аэля, надежду лулу, и лишило надежды земных нанья. Эркой отнимет у них дома и Луну, оставит безоружными на планете, атмосфера и пища которой убьют их в считанные тысячелетия. Так должно было быть. Прошлое и будущее изменить нельзя; великий Анту сказал мне об этом в первый же день, но только теперь я поняла, что он имел ввиду. Я стала орудием времени. Оно расправилось с нанья моими руками. Ничтожная букашка, я разрушила будущее великого народа, а коварный имруру даже не позволил мне расплатиться за это жизнью. Он снова получил меня и что-то сделал такое, из-за чего душа моя теперь каждую минуту мечтает о забвении. Что ж, это достойное наказание. Ведь я виновата; я самостоятельно приняла то решение. Может быть, я буду жить вечно и вечно стремиться к смерти... Буду умирать в муках, чтобы потом в еще больших муках ожить и снова помнить изуродованное лицо Аэля, красоту Бероэса, любовь Теривага, нежность Теи - всех тех, кого я погубила. Да, все правильно. Несчастье долгоживущих должно быть оплачено долгими страданиями.
В мрачных мыслях проходили минуты, складывались в часы, сливались в сутки. Наверное, прошла целая неделя, а солнце так и не встало. Вздымались хорошо видимые под звездами отроги гор, мимо проплывали холмы и долины, прорезанные ломаными линиями ручьев. Ни травинки, ни деревца не росло на этих серых камнях, даже у воды не встречалось ничего живого. Спутники мои ни разу не ели - пищу заменяла им горькая вода. И мне ее хватало: все внутренние органы будто заснули и ничем не напоминали о себе, не просили еды.