Мир под лунами. Начало будущего

Петрова Анастасия Владимировна

Настал час, когда под брюхами ящериц возникла утоптанная дорога и повела нас меж холмов, что становились все выше, превращались в горы. Мы шли узкими ущельями в окружении скал, где свет звезд не достигал дороги. В темноте ящерицы громче сопели, их глаза, как и глаза моих спутников, видели и без звездного света. Ущелья выводили нас к озерам, настолько глубоким, что мои собственные глаза, научившиеся смотреть вглубь, не находили дна. Мы шли вдоль впадающих в озера ручьев, поднимались все выше, следуя их прихотливым линиям, чтобы в какой-то момент, который я никак не могла застать, внезапно свернуть в очередной темный тоннель. Раза два или три ящерицы ползли вверх по почти вертикальной стене, прямо навстречу звездам. И вот пришел миг,

когда они выползли на плато. Мои спутники молча вскрикнули. Столько радости и облегчения было в их общем вздохе, что я завертела головой, оглядываясь вокруг.

Равнина, о которую туман разбил мое тело, осталась далеко внизу. Мы преодолели ввысь большую часть каменного кряжа. Высотою в тысячи метров, он тянулся с севера на юг насколько хватало глаз. Ящерицы выбрались на уступ шириной метров в сто. Он казался широким лишь в сравнении с нами, а на фоне гор был узкой полочкой, огибавшей небольшую часть выступавшей из кряжа скалы. На ее вершине, на высоте еще добрых ста метров над нами, были постройки из голубого камня. Он мерцал, отражая свет рождающегося напротив солнца, складывался в причудливые строения вроде грибов, что нарастают на деревьях, а над ними возносились многоугольные, закрученные в спираль башни. Это было дико красиво. Я протянула к замку руку, стараясь на расстоянии ощупать его. Нет, это не камень - живое, теплое вещество, пористое и чуть влажное, будто и впрямь гигантский древесный гриб. Его корни уходят глубоко в скалу, а внутри, в просторных пещерах, движутся живые существа.

Красноглазые спешились, сняли с ящериц седла. Едва последний из них опустил кресло на землю, ящерицы развернулись и нырнули обратно вниз по стене. Мы же пересекли плато и оставили седла в вырубленной в скале пещере. Здесь лежали еще кресла и металлические прутья, фляги, плащи, матерчатые пояса... Отдохнув и попив воды, красноглазые пошли вдоль скалы. Я чуть отстала и смотрела вверх, на башни, пока это было возможно. Скоро мы оказались прямо под ними и свернули в арку, ведущую внутрь горы. Красноглазые запалили лампу. Каменная чаша, наполненная каким-то горючим веществом, передавалась из рук в руки все время, пока мы поднимались по бесконечным крутым лестницам и переходам. Здесь было сухо и тепло, и кругом встречались следы разумной деятельности: кирки и ломы, прислоненные к стене носилки, большие фляги из черного металла, осветительные чаши и колодцы бьющих из камня родников...

Шли долго. Коридоры и лестницы широкой спиралью поднимали нас к вершине скалы. После пещерной тьмы выход встретил почти дневным светом. Здесь, на пике горы, было светлей, чем на равнине. Рассветное пятно прибавило к зеленому желтого цвета, и казалось, что край солнца вот-вот явится из-за горизонта. А еще здесь дул ветер. Густой, как желе, воздух ударил мне в лицо, окатил прохладой. Как же я устала! Как мечтаю о мягкой теплой постели!

Удивительный дом оказался прямо перед нами. Словно четыре перевернутых блюда, он растекся по макушке скалы. В одном из куполов появилось отверстие, из которого вышли люди, один в один похожие на моих спутников. До сих пор, хотя уже много времени прошло, я не различала их - все четверо были для меня на одно лицо. А теперь их стало в несколько раз больше, и своих я отличала по плащам - на остальных плащи были черные. В удивлении они окружили нас, не сводя с меня красных, с ромбовидными зрачками глаз. Их лица будто не имели мышц и не двигались, зато какие эмоции кипели внутри! Такой шквал чувств обрушился на меня, что я поморщилась. Что это, спрашивали черные плащи у голубых. Кто это? Он слышит нас? Он умеет петь?

Меня позвали внутрь купола и вели по узким коридорам и большим, со светящимися стенами залам, а спутники мои рассказывали, как, возвращаясь с морского побережья, где они исполнили свою миссию, разбудив солнце, они увидели необычного цвета пятно на земле. Это было существо, светлокожее, отвратительно некрасивое, с шерстью на голове и

в странной одежде на израненном, окровавленном теле. Вся земля и камни вокруг были забрызганы его красной, дурно пахнущей кровью и мозгом, но на теле не нашлось ран. Как ни странно оно выглядело, все же было похоже на нас. Мы не могли оставить его одного и остановились на сон рядом с ним. Проснувшись, увидели, что он убил себя, вонзив свой нож в голову. Тогда мы вынули нож, сняли окровавленные лохмотья, вымыли его в озере, завернули в плащ и зашили в похоронный мешок. После мы запели песни прощания. И вдруг...
– тут все четверо драматически замолчали, а остальные беззвучно восклицали, требуя продолжения.
– И вдруг, - продолжили они, - когда все песни были спеты и опять настала пора попить воды, мешок зашевелился! Он ожил! Он ожил и завыл! Ему было так плохо, что нами овладела жалость. Он звал смерть и скорбел о погибшем друге. Столь велика была его печаль, что мы прониклись к нему жалостью и решили взять с собой.

Мне позволили сесть в мягкое кресло и поднесли воды, не такой, как там, внизу, - густой, сладкой воды, насытившей лучше мяса. Красноглазые продолжали рассказывать, как я сражалась с пожирателями ящериц. В их пересказе я выглядела могучей воительницей, вернее, воителем среднего рода - у них, видно, мужчин и женщин нет, - проявившим чудеса отваги и победившим сотню чудовищ. А история о волшебной песне, заживившей страшную рану, повергла слушателей в шок. Они замерли, будто окаменев, и добрых пять минут не сводили с меня остановившихся взоров. А потом хором попросили спеть для них.

Это священная песня, устало ответила я. Ее можно петь только в исключительных случаях, когда лучшему другу грозит смерть от болезни или ран. Вы спасли меня, я спасла вашего человека. Больше я ее петь не могу, не имею права.

Они поняли и наперебой согласились, что это справедливо. Но, может быть, гость, пришедший с рассветом, споет для нас что-то еще?

Я предпочла бы послушать ваши песни, они прекрасны. А сейчас я очень устала. Можно ли мне поспать, желательно в мягкой постели, под теплым одеялом?

Один из них, в черных металлических браслетах на четырехпалых руках, вышел вперед, на минуту замер, глядя мне в глаза, и пригласил пройти в покои, где меня ждет удобная кровать.

В комнате, вырубленной внутри живой, пористой массы, было окно, затянутое полупрозрачной белесой пленкой, не пропускавшей ветер, и ложе из мягких одеял. Пусть наш рассветный гость спит хоть до самого солнца, сказал красноглазый. Он еще что-то говорил, просил и задавал вопросы, но я, как была в пыльном плаще, перетянутом ремнем с ножами и топором, повалилась навзничь на узорчатое одеяло и заснула мертвым сном.

***

У них не в обычае принимать ванну, однако по моей просьбе они прикатили огромный каменный чан с теплой водой. Пятеро красноглазых с интересом наблюдали, как я моюсь. Впечатления их были негативные, впрочем, меня нисколько не задевало отвращение, вызываемое у них видом моего тела. "Белый!
– изумлялись они.
– Шерсть растет на голове!" Грудь, талия, бедра - все то, что у обычных людей вызывает восхищение и желание, для этих было непривычным и неприятным. У них, похоже, физиология совсем иная, раз не моются, не едят и живут годами без солнца.

– Вы едите мясо животных?
– спросила я.

Они так разволновались, что даже всплеснули руками.

– Мы же не животные! Мы пьем воду! А ты - неужели ты ешь? Мы думали, ты как нихегг!

Все-таки они были моими хозяевами и по-доброму меня приняли, поэтому я постаралась поглубже упрятать раздражение и ответила ласковой улыбкой.

– Ваша вода очень вкусна и питательна. Я с радостью буду пить, если позволите.

В дальнейшем их назойливая эмоциональность вкупе с внешней молчаливостью не раз выводили меня из себя. Они это чуяли, хоть из вежливости и притворялись, что не замечают. И все же, кажется, они ко мне искренне привязались.