Мир противоположностей
Шрифт:
Иван сделал кивок головы, дав понять, что закончил речь. После этого к нему подошло несколько человек, чтобы выразить признательность и поддержку от лица всех.
– Знаешь, Шура, а если я подведу людей? Что я буду испытывать?
– Может, разочарование?
– А позор?
– Думаешь, позор?
– Я не знаю, просто интересно, вот и спрашиваю.
– --
– Иван, почему ты такой закрытый?
– Я удалился от людей.
– Для меня, как и для Камю, сложно, что люди воспринимают меня лучше, чем я есть. Наверное, это проблема многих.
– Но не все ведь воспринимают тебя положительно?
– Люди, которые воспринимают плохо, воспринимают меня или совсем плохо или как-то по-другому. Почему-то меня воспринимают или как последнего добродетеля, или как последнего мерзавца.
– А ты сам-то как считаешь?
– Я, конечно, совершал плохие поступки, но меня за них порицали очень редко и больше это делал я сам.
– Возможно, плохие люди видели слишком уж большую угрозу в тебе?
– Это не имеет значения, коммунизм наступит демократически и всем придётся смириться, что добро укоренилось в большинстве людей.
– --
События начали набирать всё больший оборот, поначалу это казалось Ивану невероятным, но довольно скоро он привык, как привыкает человек почти к любым обстоятельствам, хотя пару раз в день, а затем в неделю всё ещё подлавливал себя на мысли о невероятности происходящего. А как же всё медленно начиналось, были ощущения ходьбы в чём-то плотном и липком. Бывало, Иван вспоминал некоторые события в возрасте, который было сложно вспомнить из-за стёршейся памяти. Промежуток между десятью и четырнадцатью годами был для него тёмным пятном, вернуться в которое было уже невозможно и лишь некоторые события, чувства и мысли иногда можно было воскресить, но события эти были из совсем чужой жизни. И не могли даже проснуться мысли сочувствия к себе прежнему, только отрешённость. А иногда и презрение.
В те времена Ивану казалось, что жизнь закончена и в ней нет смысла, хотя, бывало, он всё ещё мечтал, как в детстве, и верил в что-то далёкое. Спустя годы Иван приложит неимоверные усилия, потянется к, казалось, уже ушедшему, упущенному и вновь научится мечтать. Но тогда в темноте, царившей даже в самый солнечный весенний день, для Ивана всё было призрачно, будто пелена тумана захватила весь его мир. И даже в дырявом ковре смеялась с него моль, делавшая очередную оплешину многолетнему ковру, который мог бы написать не один пронзительный печальный роман. Безысходнее и печальнее Маркеса и Кизи. Тогда адом были не другие, как считал Сартр. Тогда адом был сам Иван.
– --
– Иван, спасибо, что пришли к нам на передачу, – сказала симпатичная ведущая.
– Добрый вечер, спасибо Вам, что позвали, – улыбнувшись ответил Иван.
Подобная ситуация не была для Ивана привычной, всё было довольно странным, особенно каким-то образом смущали внезапные обрывки декорации. Зрителей в студии было куда больше, чем он мог себе представить.
Иван был частью шоу, оставленный напоследок. До него в студии побывали уличный художник, преображающий по ночам рекламные бигборды в социальные послания, и мужчина, проживший в лесу десять лет, внезапно осознавший необходимость в обществе.
Иван думал, что сейчас он похож на этих людей, единственное, что, возможно, несолько успешнее. Только вот масштабность не уменьшала ощущение клоуна в себе. Выход на экран начался со слов ведущей:
– По существу хотелось бы задать такой вопрос: почему коммунизм?
– Не думаю, что есть что-нибудь лучше. Коммунизм – логический этап развития человечества.
– Но ведь попытки уже были. И они не увенчались успехом.
– Вы правы, но тогда было другое время, другие трактовки. Сейчас же мы имеем несколько иной взгляд и хотим донести его людям, чтобы они поняли, что коммунизм – это не диктатура лидера и даже не диктатура определённого сословия. Коммунизм – он для всех и нужно понимать, что коммунизм даёт путёвку в будущее, даёт возможность развиваться. Не будет необходимости работать на непонятного человека, государство и получать многим меньше, чем Ваш труд способен приносить прибыли. С каждого по возможностям, каждому по потребностям!
– Иван, насколько я знаю Вы – приверженец идей Троцкого. Как Вы относитесь к его убеждениям?
– Очень уважительно.
– Поддерживаете?
– В какой-то степени.
– Конкретней, пожалуйста.
– Некоторые его мысли устарели, их мы не поддерживаем.
– А мысль относительно невозможности коммунизма без терроризма? Она устарела?
– На данном этапе сложно сказать.
– То есть Вы допускаете терроризм для достижения коммунизма?
– Давайте обозначим, что такое терроризм в интерпретации Троцкого, а коммунизм у людей и так непонятно с чем ассоциируется. Терроризм в его понимании – восстание, возможно, силовое. Думаю, это и так всем ясно, что революция в определённых рамках возможна в любой ситуации. Хочу подчеркнуть, это мои домыслы, не более. Мао Цзэдун писал, что при уничтожении капитализма войны перестанут существовать. И он был убеждён, что фашисты и империалисты заинтересованы в войнах. Думаю, немного силы, чтобы никогда её больше не применять – не так уж плохо.
– Компромисс между Троцким и Ганди? – спросила ведущая и мило улыбнулась. Иван удивился её вопросу, потому что в его представлениях ведущие подобных передач были обычно самодовольны и не обращали внимания на персонажей истории подобных Троцкому и Ганди глубже, чем того требовали обычные жизненные ситуации. Ивану стало стыдно за такое поверхностное суждение, основанное на стереотипах.
– Вы сказали «компромисс». Эти люди слишком далеки. Одного я уважаю. Другого я уважал. Один – настоящий космополит, хоть, может, и был интернационалистом. Троцкий отрицал своё еврейство, как нечто важное и воспринимал его, как лишнюю одежду на себе, по которой его дополнительно искажали. А второй – националист, шовинист, говорящий красивые слова, при этом выступающий за кастовую систему в Индии, антисемит, как и его друзья по переписке Толстой и Гитлер. Так что не стоит их употреблять в одном предложении, если начало предложения не диаметрально противоположно концу.
– Вас заботит национальный вопрос?
– В качестве наличия национальности. Каждая клетка моего космополитического тела – космополитична на все сто процентов.
– Давайте затронем такой важный момент, как противостояние капитализма и коммунизма. Ваше мнение, пожалуйста.
– Есть смена эпох, противостояние уже прошло, мы видим его конец. Если мы смотрим на капитализм со свободным рынком, это, конечно, лучше, чем капитализм со всевозможными государственными ограничениями, потому что такой капитализм, мне кажется, рано или поздно упразднит государство, то есть один важный для меня пункт способен исполниться. Но в любом случае о равенстве людей не будет идти и речи. Будут рабы и их хозяева, как бы Вы это не называли. Может быть я – романтик, но я за полное равенство каждого существа, независимо даже млекопитающее это или нет.
– У Вас потенциально большое количество единомышленников, ну а что делать с людьми, которых устраивает текущее положение?
– Во-первых: потенциально единомышленников у нас гораздо больше, чем Вы можете предположить, а среди реальных сегодняшних единомышленников у нас есть весьма состоятельные люди, которым, казалось бы, коммунизм должен быть противен едва ли не больше всех. Но способность мыслить сделала их нашими союзниками. А во-вторых: мы придём к коммунизму демократически – по воле большинства. В этом случае, коммунизм и капитализм имеют общее. Как писал Милтон Фридман в своей книге «Капитализм и свобода»: «Единодушие – это, разумеется, идеал». И далее он говорил о том, что они вынуждены исходить из мнения большинства. Так и мы. Не будем изобретать паровоз.