Мир в моих руках
Шрифт:
— Зачем пьёшь, если тебе не нравится? — недоумённо спросил молодой мужчина.
Тьфу, до чего обманчивая бывает внешность! Он же Бог этого мира. И ему десятки, а то и сотни тысяч лет.
— Да так…
— Ты никогда прежде не пила вино?
— Неа, — вздохнула.
— И не пей. Женщинам это не идёт.
Проворчала:
— А ты не занудствуй! Ты мне не отец, чтобы меня учить, что мне делать, а что — нет.
Налила ещё раз вино по бокалам. Он, поколебавшись, выпил угощение. И я всё-таки выпила часть своего. Фу, горечь! Зачем, всё-таки, взрослые эту
— Меня зовут Кьякью, — вдруг признался Творец мира.
Всё-таки не соврал. Всё-таки назвал мне своё настоящее имя!
— А тебя?
Загадочно улыбнулась — и промолчала.
Налила ему снова и долила себе.
Он-то свой бокал успел выдуть, а мой, пока я размышляла, так ли мне сдалась эта взрослая жизнь со всеми её заморочками, завалил на бок внезапный мощный порыв ветра. Покосилась на Кьякью. Лицо у парня было самое что ни на есть невинное. Типа, он тут ни причём. Ха, я-то знаю, что он способен управлять ветром! Бог, всё-таки! Хотя и только в пределах одного мира.
Невозмутимо долила вина. Уже в четвёртый раз. Ему и себе. И снова помедлила. И снова ветер сильный подул. Правда, на сей раз — сшиб оба бокала. На всякий случай, чтобы я не заподозрила подставы. Ах ты, хитрец!
В пятый раз я разливала вино, не выпуская свой бокал из руки. Ему и себе.
— Может, не надо? — осторожно сказал Кьякью, — Эта жидкость голову мутит. Потом можно утратить контроль над собой. И наутро будет не очень весело.
На зло ему выпила свой бокал. Быстро, чтоб побыстрее расправиться с противной жижей и меньше чувствовать её вкус на языке. Икнула. Он свой бокал отодвинул в сторону, недопив. И из вредности опрокинул его ветром.
— Ты одна тут? — спросил, видимо решив меня отвлечь от неприличного занятия разговором.
— Мм… Ещё Надя моих маму и папу притащила, — невозмутимо соврала я. Снова икнула.
Надеюсь, он не будет проверять. Отвлечётся на разговор.
— Что это за море?
Он, заметно обрадовавшись, стал рассказывать мне про историю ближайших к морю стран, их легенды. Даже напел пару песен. Рассказывать красиво он умел. Да и старался меня отвлечь. Рядом с ним было уютно и спокойно. Обидные мысли, что он всё-таки меня не узнал, отступили куда-то в сторону. Всё-таки он помнит Хьа. До сих пор помнит. Сказал, что она — его первая любовь.
Небо светлело. Зарю над морем я видела впервые, а потому как-то вдруг увлеклась, рассматривая небо. Потом опустила взгляд на море. Волны, ещё недавно большие и ворчливые, почти улеглись. Теперь они скользили осторожно, мягко, более мелкие… Их плеск о каменный берег завораживал…
Потом ощутила в руке деревянный бокал.
— Хочешь ещё? — спросила, наклоняясь за толстым кувшином.
— Тебе не стоит столько пить, — проворчал мужчина.
Первый луч поднимающегося солнца скользнул над ущельем — и ворвался в пространство между нами — и сгинул где-то в пещере за нашими стенами.
— Всего шестой! Ик! Налью только шестой!
Мне казалось, что даже море, притаившееся там, за скалами и за ущельем, ворчит что-то про меня.
— А эта зараза… ик! Такая вкусная… ик!
Кувшин выпал из моих рук, чуть прокатился вниз по каменному склону и разлетелся, налетев на остроконечный камень. Остатки вина протекли струями сквозь камни и скрылись.
— Ой… он упал! — вскочила, чтобы посмотреть, но ноги меня подвели.
Зашаталась. И упала бы, не успей он меня подхватить. Его глаза внимательно смотрели на меня. Тёмные вьющиеся волосы, вызолоченные поднимающимся солнцем, казалось, затянулись огнём. А с другой стороны, куда солнечные лучи не дотянулись, его волосы были тёмными… почти чёрными… странно, что его волосы умеют играть огнём…
Протянула руку и скользнула по его щеке… по скуле… к густой брови, над которой был большой кривой шрам от чьих-то когтей.
— Больно было?
— Я уже забыл.
Мои пальцы подхватили большой клык, висевший на кожаном шнурке, покрутили его.
— Это зуб того зверя?
— Нет.
Я увлечённо разглядывала его украшенье. Он, нахмурившись, смотрел куда-то вдаль, на море. Проследив за его взглядом, заметила, что оно, ещё только что шуршавшее по скалистому берегу большими волнами, вдруг замерло — и стало зеркально гладким, словно огромное озеро. И теперь, уподобившись зеркалу, оно отражало небо. Небо смотрело на нас сверху. И небо простиралась за скалами под нашими ногами. Это было такое странное чувство, словно эти скалы замерли где-то посреди небес! Такое… красивое чувство… захватывающее…
Восхищённо прошептала:
— Никогда не видела море таким!
Он покосился на меня, смущённо улыбнулся:
— Я тоже.
Какое-то время мы молчали, увлечённые созерцанием дивного пейзажа.
— Может, слезешь уже с моих рук? — тихо спросил мужчина.
— Мне и тут хорошо.
— Твой отец устроит выволочку нам обоим, — он улыбнулся, — Не боишься?
— А разве ты слабее его?
Он отвернулся. Я, улыбнувшись, дёрнула за клык, сильно, заставляя его обратить на меня внимание.
— А сколько тебе лет, Кьякью?
— Не помню, — усмешка, — Давно не пересчитывал.
— Так это… ик! Вроде важно?
— Думаешь? — он нахмурился, как-то странно смотря на меня.
Я продолжала играть с его кулоном.
— А тебе? — с интересом спросил собеседник.
— Мм… — задумчиво потянула, натягивая его клык.
Он усмехнулся:
— Не помнишь?
— Мм… — подумав, сколько на вид было моему телу, то ли новому, то ли изменённому с силой и примесью от материи этого мира, соврала, — Девятнадцать лет и восемь месяцев. А, и ещё сколько-то дней, но сейчас не вспомню…
— Ноги тебя тоже не держат? — опять нахмурился.
— Мне просто уютно в твоих руках.
— Так бы и застряла в моих руках на сотню-другую лет?
Потянула его за кулон, заставляя нагнуться. И, когда он мрачно наклонился, ласково скользнула по его щеке рукой:
— Мм… лучше сразу на вечность! Если удержишь.
— А почему я не смогу тебя удержать? — он всё-таки рассмеялся.
Задумчиво пропустила клык между пальцев.
— А я тяжёлая.
— Проверим?
— Не поднимешь!