Мир всем
Шрифт:
Разозлившись на себя, я чётко проговорила:
— Елизавета Владимировна, я пришла просить вас взять над Валей шефство.
Рука Елизаветы Владимировны с картой замедлила ход и зависла над столиком. Она подняла на меня глаза.
— Я не прошу вас провожать её в школу или, например, стирать ей одежду. Но если бы вы разрешили девочке хотя бы иногда приходить к вам почитать книгу или посидеть сделать уроки, то я была бы вам очень благодарна. Дело в том, что у Вали погибли родители, и она живёт с братом, который… — я не смогла подобрать слова и по-простому сказала, — которому на неё наплевать с высокой башни. Конечно, со своей стороны я сделаю всё возможное, чтобы помочь Вале, но мне бы хотелось, чтобы она в родном дворе тоже не чувствовала себя неприкаянной. Дворник Евдокия Савельевна добрая душа, но у неё много дел по хозяйству.
Мне показалось, что брови Елизаветы Владимировны слегка шевельнулись, но я не смогла определить — это в знак согласия или отрицания. Призвав на помощь терпение, я вежливо наклонила голову:
— Елизавета Владимировна, я думаю, что не дождусь ответа, но очень прошу подумать над моей просьбой. Война закончилась, у нас у всех больше потери, но чтобы жить дальше, нам надо помогать друг другу, ведь верно?
В полном молчании я вышла из квартиры и мягко прикрыла за собой дверь. После общения с профессоршей я крепко засомневалась в успехе своей задумки, но останавливаться на половине дороги не привыкла и поэтому отправилась прямо к Вале Максимовой, тем более, что в прошлый раз я к ней не заглянула.
К Максимовым полагалось звонить шесть раз. Дребезжащий звонок на дверном косяке издал жалобное чахоточное треньканье, едва слышное с той стороны, но тем не менее дверь открылась.
— Ой, Антонина Сергеевна, это вы?
От неожиданности Валя попятилась. Я положила руку ей на плечо:
— Конечно я. Мне надо знать, как живут мои ученики. Ты разрешишь мне войти?
Залившись краской, она несколько раз кивнула и показала пальцем в глубину квартиры:
— Наша комната там.
Тёмный коридор был настолько узкий, что стены вплотную придвигались к плечам. Если бы я несла в руке портфель, то его пришлось бы прижимать к груди. Неожиданно коридор закончился просторной кухней, завешенной мокрым бельём. Лавируя между натянутыми простынями, Валя подвела меня к двери комнаты и испуганным шёпотом сказала:
— У меня ещё уроки не сделаны.
— Уроки я проверю в школе. Ты лучше покажи, как ты живёшь, есть ли у тебя место для занятий.
Я шагнула в комнату и остановилась, удивлённая царившей там чистотой.
В первую очередь обращали на себя внимание большие настенные часы в деревянном корпусе с круглым маятником в форме солнца. В дверце двухстворчатого шкафа поблёскивало зеркало. Один угол длинной комнаты отгораживала пёстрая занавеска.
— Там кровать брата, — пояснила Валя. — А я сплю на диване возле печки. — Она указала на оттоманку с потёртой обивкой. Вплотную к оттоманке стоял овальный стол, на котором лежали Валина тетрадь и несколько ивовых прутиков. Я сразу поняла, зачем они:
— Ты делаешь счётные палочки? Молодец, не забыла про задание, сразу видно, что готовишься стать отличницей. — Я обвела взглядом комнату: — Ты сама убираешь?
— Сама. Мама не разрешала устраивать бардак. И Кольку тоже ругала, но он её не слушал.
— Твой брат сейчас дома?
— Да нет. — Валя махнула рукой. — Он дома совсем не бывает. Иногда переночевать приходит — и всё.
— Ты что, и еду готовишь себе сама?
Валя втянула голову в плечи и съежилась:
— Мне соседки помогают, тётя Нина и тётя Оля, а иногда и сама Серафима Калистратов на. — Видимо, Серафима Калистратовна обладала авторитетом среди соседей, потому что при её упоминании Валин голос уважительно дрогнул. Она облизала губы. — Только у нас примус сломался. У меня карточки есть. А пенсию за папу почтальонша приносит.
Откинув угол скатерти, Валя выдвинула ящик стола и продемонстрировала круглый кошелёк и купон с карточками на грубой серой бумаге.
— Хлеб я сама отовариваю, а остальные карточки тёте Нине отдаю, она меня вечером ужинать зовёт. Только у неё своих трое мал мала меньше. Но вы не думайте, Антонина Сергеевна, я не жалуюсь. — Она ненадолго замолчала. — Я очень хорошо живу. Ведь я не умерла в блокаду, правда?
От Валиных слов у меня заныло сердце, и я подумала, что могла бы снова пойти убивать фашистов, а потом оживила их и ещё раз убила.
Я присела на стул и посмотрела на Валю. Она стояла напротив меня, и наши глаза находились на одном уровне.
— Валюша, помнишь, я рассказывала, что в День седьмого ноября первоклассников будут принимать в октябрята?
— Да, помню. Вы говорили, что октябрята — дружные ребята и что нам дадут октябрятские звёздочки.
— Правильно, молодец. Но ещё октябрята должны помогать взрослым и делать добрые дела. И первое очень важное поручение я хочу дать тебе прямо сейчас. Ты готова?
Глаза Вали стали размером с блюдце. Она выпрямилась:
— Готова.
— Вот и славно! Я поручаю тебе взять шефство над очень одинокой женщиной, конечно, ты её знаешь. Именно она подарила для тебя карандаши и тетрадки…
Елизавета Владимировна
Заперев дверь за учительницей, Елизавета Владимировна прошаркала в комнату и посмотрела на портрет мужчины в чёрной профессорской мантии:
— Миша, ты слышал? Учительница просит меня взять на воспитание девочку, а я уже забыла, как обращаться с детьми. Миша, я старая и немощная, у меня голова трясётся. Правда-правда. Ты никогда не верил, что увидишь меня такой. Мне кажется, что за три года без тебя я состарилась на тысячу лет и превратилась в улитку, что прячется в своём домике. Но не могу отказать ребёнку в помощи. Ты одобряешь мой поступок? Обещаю, что выращу её, как родную. Тебе не придётся за меня краснеть. Когда она вырастет, я покажу ей твою коллекцию жуков и расскажу, что ты не позволил их съесть в блокаду и умер. Это был очень мужественный поступок, Миша, и ты должен знать, что я горжусь тобой.
С тех пор, как принесли похоронку на сына, Елизавета Владимировна разговаривала только с мужем и иногда с продавщицами, когда надо было указать, сколько взвешивать. Ей показалось, что на портрете губы мужа сложились в лёгкую улыбку, которую она любила до головокружения.
Много лет назад они познакомились — смешно вспомнить — благодаря ограблению некоей бандой Шапито. Циркачи, что ли? Семья Елизаветы Владимировны не имела великих ценностей, но всё же было жаль матушкино жемчужное ожерелье и парюру с цитринами работы мастерской Хлебникова, а если перевести украденное в продукты, то потеря становилась весьма ощутимой. Без всякой надежды на поимку разбойников Елизавета Владимировна всё же сочла необходимым сообщить о них в полицию, или как там они теперь назывались: ворам место на каторге!
Разгул преступности в Петрограде породил множество банд, которые соревновались друг перед другом кто изощрённее и ловчее. На убийства власти мало обращали внимание, но грабежи старались пресекать в корне, потому что все ценности буржуйского класса революционное правительство изначально считало национальным достоянием и планировало изъять их в казну.
Кроме Елизаветы Владимировны в кабинете коменданта стоял растрёпанный молодой человек и горячо требовал найти и вернуть ему золотую медаль, полученную от Всемирного общества энтомологов.