Мираж черной пустыни
Шрифт:
— А что ты думаешь о моем костюме? — спросила она, поворачиваясь кругом.
Грейс заставила себя улыбнуться. Она считала наряд Моны слишком вызывающим. Но затем вспомнила себя и то, что сейчас уже 1937 год; теперешние молодые люди очень сильно отличаются от тех, которых она знала, когда сама была молодой. Кроме того, у Моны практически не было выбора, какую роль ей исполнять на параде. Женщины, участвовавшие в сценах, не могли найти исторических персонажей из прошлого Кении, чтобы изображать их, разве что, как это сделала Суки Кэмэрон, переодеться мужчиной. В истории Африки было более чем достаточно мужчин от султанов до исследователей, торговцев и охотников, но женщины, к сожалению, в истории не упоминались на протяжении многих
В параде не принимал участие ни один африканец, и ни один из чернокожих исторических персонажей не был представлен.
— Поторопись, — сказала Грейс, поворачиваясь спиной к полицейскому участку и стараясь скрыть все нарастающую тревогу. — Давай пристроим тебя в гарем до того, как Васко да Гама хватит удар!
В тот же самый момент Артур, собиравшийся влезть на своего коня, тоже думал о возможном ударе.
У него не было ни одного припадка уже больше года. Простые препараты на основе брома и успокоительные средства тети Грейс стали чудесной панацеей от его неизлечимой болезни. И все же угроза припадка дни и ночи отравляла существование Артура Тривертона, как меч, висящий над его головой. Он никогда не знал, когда начнется припадок, что является причиной его возникновения, где он будет в этот момент, когда упадет, у кого на глазах опозорит себя. Именно поэтому Артур никогда не посещал школу, не мог отправиться в путешествие в одиночку, ему не разрешалось пользоваться оружием, его никогда не призовут на службу в войска.
Артур не имел ничего против частных учителей, но ему недоставало мальчишеской дружбы, участия в спортивных командах. Он не возражал даже против сиделок, которые присматривали за ним во время сафари, но болезненно переживал отказ отца дать ему оружие. А когда стало ясно, что в армию он не попадет, возникли большие сомнения в умственных способностях Артура. Какой же он сын графа, думал мальчик, если у него нет ни школьной формы, ни охотничьих или спортивных трофеев, нет рогов буйвола или бивней слона, которого он застрелил бы сам, и ни малейшего шанса получить медаль за военную службу? Когда-нибудь Артуру предстояло стать графом Тривертоном, и он знал, что будет чувствовать себя неловко.
Как и теперь в его взятом напрокат костюме. У него никогда не будет своего собственного охотничьего костюма, он не увидит боевых действий, хотя все кругом только и говорят, что вскоре в Европе вновь разразится война. И ему никогда не представится случай показать миру, какой мужчина скрывается в мальчике, страдающем эпилепсией.
Из-за всего этого Артур ненавидел свою физическую немощь и был несчастен. До тех пор, пока не встретил Тима Хопкинса.
Это произошло во время прошлогодней недели Больших скачек. Артур приехал в Найроби с отцом и Джеффри Дональдом, лошади которого были выставлены во всех забегах. Он встретился с Тимом под навесом для отдыха. Знакомство между четырнадцатилетним и шестнадцатилетним подростками началось как-то неопределенно, оба с опаской изучали друг друга, сильно смущались, так как не привыкли к обычному обмену любезностями и болтовне с незнакомцами. Но затем, после чая и булочек, они постепенно открыли для себя, что у них очень много общего.
После подозрений в том, что Тим убил своих родителей, как об этом болтали пьяные сородичи Вакамбы, его забрали из школы. Он должен был работать рядом со своей упрямой сестрой Эллис, чтобы попытаться спасти ферму. В последующие пять лет Тим получил поверхностное образование от временных учителей, ему был закрыт доступ в клубы и команды, он никогда не ездил на сафари ради трофеев, а теперь еще из-за слабости легких, которая была вызвана годами непосильной работы в детстве, был освобожден от воинской повинности.
Артур и Тим сразу же распознали
Они даже переписывались. И именно из-за одного письма отец поколотил Артура палкой и запретил ему когда-либо иметь дело с Тимом Хопкинсом.
Артур думал обо всем этом теперь, взбираясь на своего высокого коня, и ждал удара колокола на церкви, чтобы совершить свой исторический путь по правительственной дороге.
«А если со мной случится припадок? Если я упаду прямо перед Тимом? Будет ли он шокирован? Или испытает отвращение? Я должен был сказать ему…»
Артур любил Тима всей душой. Именно за это он и получил взбучку: отец Артура нашел письмо к Тиму, где неоднократно поминалось слово «любовь». Это вывело его из себя, и он устроил настоящее побоище, которое Артур снес, даже не подняв руки, потому что не понимал, из-за чего его отец так злится, обвиняя сына в каком-то извращении и используя слова, которых Артур никогда прежде не слышал. Он снес побои без возражений, а расплакался ночью. Он пытался понять, что случилось, и разобраться в этом теперь. Но все, к чему он пришел, была их взаимная любовь с Тимом — восторг, общие узы, сила, которую они черпали друг в друге, и утешение, которое они получили в этом жестоком и непонятном мире. Это единственное, что делало жизнь Артура Тривертона счастливой.
В последние секунды, перед тем как начать скачку в сторону красной ленточки, Артур решил, что ничто в жизни не имеет для него большего значения — за исключением дружбы с Тимом, — чем одобрение отца. Он хотел воспользоваться предоставленным шансом, чтобы показать графу, что он тоже мужчина, а не какой-то «голубой», как обзывал его отец. Артур страстно желал получить возможность совершить нечто более героическое, чем перерезание ленточки.
Услышав какие-то разговоры на платформах, Артур обернулся и заметил, что люди спускаются на землю. Он взглянул на часы и понял, что часы на церкви отстают. Он размышлял в ожидании удара церковного колокола и не заметил, что назначенное время прошло, а звон так и не раздался.
— Что происходит? — спросил он Джеффри Дональда.
— Не знаю. Похоже, что-то случилось. Я пойду, разузнаю.
Артур заметил, что его сестра взбирается на верхушку минарета на своей платформе, розовый шелк развевается на ней, как знамя, она прикрывает глаза ладонью и всматривается куда-то поверх толпы.
— Что там? — спросил он ее.
— Я не могу разобрать. Похоже, что-то происходит на дороге внизу. Полиция…
Злобные выкрики в отдалении заставили замолчать собравшуюся для праздника публику. Люди стали переглядываться, мужчины спрыгнули вниз со своих платформ и выбрались из кабин грузовиков. Затем вдруг прибежал какой-то человек, все узнали в нем церковного старосту, который отвечал за то, чтобы вовремя подать сигнал к началу, ударив в колокол.
— Я видел их! — кричал он. — С колокольни! Черные идут на Найроби! Тысячи, их тысячи!
Началась паника. Артур с трудом удерживал своего коня на месте, когда люди стали убегать от отеля.
— Мона, — позвал он. — Ты видишь что-нибудь?
— Пока нет. Это трудно разглядеть, — она отняла руку ото лба. — Боже мой!
— Что там?
— Они идут вниз по Королевской дороге! Похоже, они направляются к полицейскому участку.