Миры Эры. Книга Вторая. Крах и Надежда
Шрифт:
Пора завершать написание строк.
Спешу я послать свой прощальный привет,
Завидев сквозь пар наплывающий свет
Под скрежет колёс на железном пути.
Ах, милая девочка, жди меня, жди!"
И, конечно же, я ждала его всей душой, изнывая от нетерпения, и в своих ежедневных мыслях вновь и вновь представляла себе, как же всё произойдёт во время нашей будущей встречи, и где это может случиться. Сейчас, по прошествии многих лет, мне не вспоминается из той поры ничего, что могло бы быть хоть сколь-нибудь важнее поглотившего меня тягостного ожидания и связанных с ним переживаний.
Лишь моей обожаемой астрономии удавалось на время отвлечь меня, унося в иные миры. Вечер за вечером я проводила у своего большого бронзового телескопа. Обычно, когда ночь ожидалась тёплой, я устанавливала его на балконе, где вид неба был прекрасен, хотя горизонт и слегка прикрыт высокими деревьями парка. Если же находиться на балконе было зябко, то я открывала окно в старой детской (где продолжала ночевать вплоть до замужества) и, положив телескоп на подоконник, довольствовалась лишь малой частью небесной панорамы. Как же я любила свою старую детскую! В ней никогда ничего не менялось, и на своих привычных местах стояли милые сердцу игрушки и вещи: большой кукольный дом с четырьмя комнатами, моя любимица – кукла Эсмеральда,
3
Для тех, кто не читал роман "Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия": Наной все в семье Скарятиных называли английскую няню Ирины, мисс Дженнингс.
Лучшими же часами, несомненно, были те, что я проводила, стоя на коленях у окна и направляя свой телескоп на Луну, сначала медленно появляющуюся из-за верхушек деревьев, которые на фоне огромного серебряного диска превращались на несколько минут в замысловатые узоры, похожие на кружево из лезвий. Но по мере того как Луна поднималась выше, кружево постепенно трансформировалось в длинные заострённые пальцы, которые, казалось, пытались всеми силами удержать её за краешек, и мне чудилось, что я вижу, как она, широко улыбаясь и весело подмигивая мне, спокойно высвобождается из их когтей и плывёт в чистое небо.
"Море Спокойствия, Океан Бурь, Залив Ирисов, Кратер Коперника", – шептала я с благоговением, рассматривая через окуляр свои любимые лунные пейзажи с гордым чувством обладания. Тогда же я сочинила несколько лунных поэм, в основном на французском, лихорадочно записывая их при серебристом свете, которым они были вдохновлены. Временами я оглядывала свою детскую, наполовину залитую этим светом, наполовину скрытую глубокими чёрными тенями, казавшимися нереальными и даже пугающими, и – хотя я прекрасно знала, что в том тёмном углу стоит знакомый кукольный дом, а в другом мирно спит Эсмеральда – я чувствовала, что в темноте таится мир, который не имеет ничего общего с моими игрушками, и в нём скрываются таинственные существа, населяющие безграничное и призрачное царство Непознанного. Когда же лучи наконец достигали этих уголков, наполняя их жизнью, я с огромным облегчением вздыхала и возвращалась к своему телескопу.
Второй любимейшей после Луны планетой являлся Юпитер, поскольку в одну из давних рождественских ночей я была очень впечатлена историей о том, что родилась именно под ним (это поведал мне Дока 4 во время нашего самого первого урока астрономии), и с тех пор твёрдо верила в это. Следующим шёл Сатурн, и когда я впервые разглядела его кольца, то буквально плакала от радости.
Есть ещё несколько сцен, всплывающих в моей памяти, когда я думаю о том далёком времени. И одна возникает перед глазами чаще других.
4
Для тех, кто не читал роман "Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия": Докой все в семье Скарятиных называли семейного доктора, Иосифа Адамовича Круковича, поляка по происхождению.
Это день в самом начале осени, когда на солнце ещё жарко, а под сенью деревьев уже чуть более прохладно, чем хотелось бы, и небо слишком синее, и свет ярок и золотист, и тени резки и черны. Мы все сидим в низких плетёных креслах под старым дубом, где сильно пахнет фиалками, хотя ни одна из них не цветёт. Там мы читаем, пишем и переговариваемся друг с другом почти шёпотом, чтобы не нарушать великую тишину вокруг нас. Маззи 5 что-то мягко рассказывает о прочитанных ею книгах: это и Тагор 6 , и Аделаида Проктер 7 , и какой-то новый писатель, о котором я никогда не слышала. Я сижу чуть в стороне от всех, с блокнотом на коленях, пытаясь выразить в нём свои мысли и чувства. Заметки, наброски, стишки – всё это беспорядочно сыплется из-под моего трудолюбивого карандаша, такое детское и трогательное. Мне очень хочется выплеснуть на бумагу то, что я думаю и чувствую, и будучи поглощена этим, я сохраняю возвышенное и ликующее настроение. Однако стоит мне замереть, дабы перечитать написанное, и я в ужасе понимаю, что получилось совсем не то, что я хотела. Внезапно листья на старом дубе начинают шелестеть, и свежий ветерок проникает в укутывающий нас кокон тепла.
5
Так Ирина называла свою мать, Марию Михайловну, урождённую княжну Лобанову-Ростовскую.
6
Рабиндранат Тагор – известный индийский писатель, поэт, композитор, художник и общественный деятель.
7
Аделаида Энн Проктер – британская поэтесса и филантроп.
"Становится холодно", – говорит Маззи, заставляя меня перейти в дом, чтобы уже там дожидаться времени чаепития. Это тоже один из моих любимых часов! Большая столовая с её панелями из тёмного дуба и камином из зелёного мрамора, длинный стол с сияющим самоваром и множеством чашек, стаканов и блюд с пирожными и прочими вкусностями, семья и гости, съезжающиеся со всей округи, и разговоры, которые так увлекательны, ведь у каждого есть нечто особенное, чем он спешит поделиться. Генерал 8 говорит о крестьянах, урожае и лошадях; Маззи – о своём саде, книгах и различных планах, поскольку она всегда полна новых идей, которые меня восхищают; Профессор 9 – о политике; мой брат Мики – о собаках и охоте, а сидящая рядом со мной моя гувернантка Мадемуазель Берта тихонько бормочет о своей родине, Эльзас-Лотарингии, и о городе, где она родилась, – Нанси. Эти звуковые волны накатывают и отступают, перемешиваются и вздымаются вокруг меня, словно пенный прибой. Время от времени говорящие делают паузу, чтобы вежливо выслушать друг друга, но лишь на краткий миг, а затем вновь уходят в себя, возвращаясь к своим монологам – как бы мечтая вслух и пребывая при этом в благостном состоянии, ведь горячий чай согревает, а вкусные десерты сглаживают все углы. И я думаю о святом старце, что советовал есть сладкое, дабы избавиться от горьких и кислых мыслей, и я смотрю на этих добрых и чудесных людей за столом, внезапно чувствуя себя настолько счастливой, что тут же разражаюсь громким смехом.
8
Так Ирина называла своего отца, Владимира Владимировича Скарятина.
9
Для тех, кто не читал роман "Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия": Профессором все в семье Скарятиных называли семейного учителя, Николая Алексеевича Максимовича.
"Что тебя так развеселило, Мисс Хохотунья?" – строго, но с лукавым блеском в глазах вопрошает Профессор, и: "В чём дело, что за 'смех глупых' 10 , Мартышка из мартышек?" – вторит ему Мики, пытаясь пнуть меня под столом.
"Ни в чём, – отвечаю я, продолжая смеяться. – Совершенно ни в чём, просто все здесь так милы, так необычайно милы, что я не смогла удержаться!"
Потом это видение исчезает, сменяясь другим, и теперь перед моим мысленным взором – поздняя осень и утреннее солнце, которое почти не греет. Двор полон верховых лошадей, чьи блестящие красивые бока лоснятся, сёдла поскрипывают, а копыта нетерпеливо бьют оземь. Конюхи, с трудом удерживающие их, тревожно поглядывают на двери, очень надеясь, что всадники скоро выйдут. Первым появляется Мики в куртке для верховой езды, бриджах, высоких сапогах со шпорами и с висящим на боку охотничьим рогом. Он бодр и румян, однако очень серьёзен, поскольку охота – это не шутки. Следом всей толпой выходят остальные, садятся на коней и степенно уезжают, ведя на длиннющих поводках по паре огромных борзых собак. Впереди их ожидает долгий день, посвящённый облаве на зайцев, лис и волков. Поскольку я терпеть не могу, когда убивают животных, и намеренно распугиваю их, как только представляется такая возможность, меня предпочитают оставить дома, чтобы позже привезти вместе с Маззи на охотничий завтрак. На укромной поляне стоит длинный стол, вокруг которого расставлены стулья и расстелены ковры. Рядом суетятся повар с помощниками, дворецкий и прочие слуги. Дымный запах еды, готовящейся на потрескивающем костре; фырканье невидимых лошадей где-то поблизости; редкое рычание борзых; шумные обсуждения охотников, а чуть поодаль – их трофеи: тощие седые волки, золотые лисы и серебряные зайцы, которые даже мёртвыми сохраняют забавный вид, – разложены на траве и подвешены на шестах, невольно наводящих на мысль о мясной лавке. И над всем этим, в обрамлении блёкло-голубого неба, всё то же бледное и холодное солнце конца осени.
10
Подразумеваются стихи 5 и 6 главы 7 книги Екклесиаста: "Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых; потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это – суета!"
Фотографии из охотничьего альбома Михаила (Мики) Скарятина (окрестности усадьбы в Троицком):
Первый выход в свет
Любовные томления того лета постепенно ввели меня в состояние "средне-викторианского спада" 11 , сделав настолько худой, вялой и бледной, что приехавшая погостить Ольга 12 , однажды застав меня в слезах и выведав мой маленький секрет, тотчас убедила Маззи устроить мне первый выход в свет той же осенью, ровно на год раньше, чем задумывалось.
11
Подразумевается экономический спад в Англии во второй половине XIX века, наступивший после слишком быстрого промышленного развития в начале викторианской эпохи – периода правления королевы Виктории (с 1837 по 1901 год).
12
Вторая по старшинству из четырёх детей в семье Скарятиных (на 9 лет старше Ирины), в ту пору уже бывшая замужем за графом Георгием Павловичем Беннигсеном.