Миры Эры. Книга Вторая. Крах и Надежда

Белов-Скарятин Алексей

"О чём это вы шептались с Келлером?" – спросил Мики, пока мы шли по улице. "Послушай, – продолжил он, не дождавшись ответа, – я не хочу, чтобы ты уделяла ему внимание, потому что это не тот мужчина, с кем стоит связывать свою судьбу, понимаешь меня?"

"Ничего не хочу слышать!" – грубо парировала я, взбегая по лестнице в комнату матери, где та, уже лёжа в постели, с нетерпением ожидала моего возвращения.

"Маззи, Маззи, граф Келлер только что сделал мне предложение!" – вскричала я, обнимая её.

Мягко отстранившись, она испытующе воззрилась на моё раскрасневшееся лицо.

"Хорошо, и что же ты ему ответила?" – последовал её вопрос.

"Ну, я поблагодарила его за оказанную честь и объяснила, что не могу выйти замуж без любви!" – торжествующе провозгласила я, уверенная, что удостоюсь похвалы за столь безупречное поведение.

Но вместо этого она покачала головой и сказала: "Почему ты так поступила,

Малышка? Он весьма милый юноша, который очень любит тебя и стал бы тебе замечательным мужем. Вспомни, что он сын моего дорогого старого друга Тео и, вне всяких сомнений, такой же прекрасный человек, каким был его отец. Позволь мне позвонить ему и объяснить, что твой ответ был слишком поспешным, и ничего ещё не потеряно! Кроме того, у меня есть секрет, которым я должна с тобой поделиться, – продолжила она, – но пообещай, что сохранишь его при себе: в этом году у меня случались странные боли в сердце, и я боюсь умереть, не будучи уверенной, что ты счастлива замужем. Это одна из основных причин, почему я желаю выдать тебя за того, кто непременно будет любить и заботиться о тебе, когда меня не станет". Этот довод оказался наиболее действенным, хотя и совершенно меня расстроил, и я, рыдая, тут же заявила, что Маззи может позвонить Келлеру в любой момент, когда ей будет удобно. И на следующее же утро их телефонный разговор состоялся, после чего граф сразу приехал, держа в руках огромный букет роз и большую коробку конфет.

С того раза мы стали видеться каждый день, и, прежде чем я осознала происходящее, помолвка совершилась: мои губы сами прошептали "да", когда он протянул мне изумительное обручальное кольцо с рубином и необъятную корзину цветов – традиционное подношение будущего супруга. И уже в полдень по такому случаю в нашей гостиной состоялся торжественный молебен "Тебе Бога хвалим", а затем начался абсолютно новый этап моей жизни. Мне преподнесли множество украшений: дивную бриллиантовую брошь от Маззи; золотой браслет с алмазным кулоном в виде якоря от будущего мужа, а также жемчужные обручи, цепочку из уральских драгоценных камней, несколько предметов мебели эпохи Людовика XVI для гостиной, редкие гравюры и фарфор; крупные бриллиантовые серьги от его матери и прочие разнообразные подарки от членов обеих семей и друзей.

Мои ближайшие родственники (за исключением Маззи) были совершенно не в восторге от грядущей свадьбы, утверждая, что наши с Александром Келлером вкусы и образ жизни слишком разнятся – он предпочитает весёлое общество, в то время как я воспитана в строгой и одновременно любящей домашней атмосфере, – но их соображения, к тому же доносимые не слишком тактично, достигли об-ратной цели, не убедив меня, а только вызвав упрямое несогласие и даже сблизив с будущим мужем.

Вскоре после помолвки я была назначена фрейлиной императрицы (сей титул даровали девушкам, принадлежавшим к определённым семействам) и пожалована соответствующим знаком отличия – золотым вензелем, усыпанным бриллиантами, или "шифром", как его обычно называли. Затем, пока готовилось моё приданое к свадьбе, назначенной на конец августа, мы отбыли на всё лето в Троицкое. Именно там я неожиданно испугалась и, не сказав никому ни слова, написала Александру письмо, где умоляла разорвать нашу помолвку. Но вследствие того, что он не уделял корреспонденции должного внимания и частенько хранил полученные письма нераспечатанными в течение многих дней или даже недель, то та же участь постигла и моё послание, случайно обнаружившееся уже после свадьбы в кармане его пальто!

Фотография фрейлинского шифра с двойным вензелем вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны и действующей императрицы Александры Фёдоровны

Фотография Ирины Скарятиной и Александра Келлера после их помолвки

Замужество

Поскольку Келлер был офицером лейб-гвардии Кавалергардского полка, то именно в его полковой церкви и состоялось торжественно и пышно наше венчание.

Я так отчётливо помню каждую деталь того дня. С самого утра мне стало казаться, что время летит слишком быстро, и я постоянно бросала тревожные взгляды на стрелки массивных бронзовых часов в стиле ампир, мысленно пытаясь сдержать их бег. Сидящая молча, с распущенными волосами, ледяными пальцами и мелкой дрожью, пробегавшей

по спине, и одетая в красную трикотажную матросскую блузку и короткую тёмно-синюю юбочку, я, должно быть, выглядела, как испуганный ребёнок, потому что в какой-то момент ко мне подошла тётя Лиза Куракина, которая, обняв меня и пустив слезу, прошептала: "Ох, ты же ещё совершеннейшее дитя – слишком юна, чтобы стать женой!"

После обеда, во время которого я не смогла проглотить ни кусочка, Маззи мягко произнесла: "Всё, пора одеваться, Дорогая, пойдём", – и повела меня в свою комнату, где на кровати уже были разложены мои свадебные наряды. Согласно русскому обычаю, который она пожелала исполнить сама, Маззи искупала меня, облачив затем через голову в прекрасное бельё из тончайшего батиста, расшитое дивным рисунком из флёрдоранжа и отделанное валансьенскими кружевами. Белый шёлковый пояс, белая шёлковая кружевная нижняя юбка, белые шёлковые чулки – вещь за вещью она вручала их мне, целуя и благословляя каждую и помогая одеваться. Затем, опять же согласно обычаю, мой маленький племянник сунул золотую монету в мою туфлю, а служанка, занимавшаяся моей причёской, прошептала особую молитву, пока с помощью нескольких подружек невесты устраивала поверх волос венок из флёрдоранжа. Моё свадебное платье (конечно же, тоже из изумительно мягкого белого шёлка) с V-образным декольте и огромным шлейфом было столь тяжёлым, что потребовалось пять человек – сама главная модистка и четыре её помощницы, – дабы, подняв его, водрузить на меня сверху. Затем Маззи, дополнив наряд пышной вуалью, приколола мне на левое плечо фрейлинский шифр и повесила на шею свой заключительный свадебный подарок – роскошное ожерелье из двадцати бриллиантов. Полученный от неё носовой платок, который мне следовало держать в руках, раньше принадлежал моей бабушке, княгине Лобановой, и был исключительно красив, имея герб Паскевичей, вышитый в одном углу, и бабушкину монограмму – в другом. У меня до сих пор хранится тот платок, чудесным образом спасённый моей горничной во время революции вместе с кружевным придворным платьем, набором золотых, серебряных и финифтяных безделушек, расписанными вручную старинными веерами, украшенным вышивкой бельём и прочими реликвиями, позже вывезенными для меня из России моими друзьями.

Когда церемония одевания завершилась, меня отвели в гостиную, где благословили золотой святой иконой – сначала Генерал и Маззи, а следом мои крёстные родители: дядя Николай и княгиня Ирина Паскевич. Вскоре после благословения прибыл шафер, князь "Тока" Гагарин, с букетом белых роз, который был преподнесён мне с традиционными словами: "Жених в церкви". Это означало, что нам пора выезжать, и я вышла из дома, направляясь к ландо в сопровождении отца и крёстной матери и с вышагивающим впереди нас маленьким племянником со святым образом в руках.

На подъезде к церкви Кавалергардского полка я увидела большую толпу, стоявшую вдоль улицы и ожидавшую нашего прибытия, а когда, выходя из экипажа, оступилась, то вокруг послышалось оханье, а затем кто-то отчётливо произнёс: "Ах, какой плохой знак! Коли споткнулась, так не быть ей счастливой женой". С этими словами, звеневшими в моих ушах, я и проследовала в вестибюль, где полковые офицеры уже стояли, выстроившись по обе стороны и образуя почётный караул.

Когда я проходила мимо Мики, тот стянул с меня лёгкую накидку, прошептав: "Ты же не собираешься венчаться в плаще, Водочмока?" – чем заставил слегка хихикнуть, но через секунду вновь захотелось плакать, стоило мне под руку с отцом вступить под своды храма.

По окончании обряда мы – на сей раз находясь в экипаже лишь вдвоём с мужем – отправились к дому, дабы принять поздравления гостей. Там сэр Артур Николсон, английский посол, с таким пылом сжал мою ладонь, что вдавил в плоть обручальное кольцо, заставив палец кровоточить. После изрядно утомившего меня бесконечного свадебного ужина мы, переодевшись в дорогу, в тот же вечер отбыли в рязанское имение Келлеров, где должен был протекать наш медовый месяц.

На следующий день мы прибыли поездом в Зарайск, где нас уже ждали тройки, чтобы отвезти в усадьбу мужа под названием "Сенницы". Наш путь составил чуть более двадцати вёрст, но пришлось несколько раз останавливаться для приёма подарков от деревенских жителей: кур и петухов, яиц и шитых рушников. Поскольку в нашем фаэтоне не было для них места, то всё складывалось в экипаж моей горничной, следовавший за нашим, и та была вынуждена, к великому неудовольствию, проделать большую часть пути в компании кучи кудахчущих птиц. Будучи весьма чопорной, элегантной и модно одевавшейся особой, моя Татьяна была совершенно выведена из себя столь затруднительным положением и корчила такие сердитые гримасы бедным пернатым, что я всю дорогу не могла удержаться от смеха, взрываясь всякий раз, когда нас останавливали, дабы произнести ещё больше приветственных речей и вручить всё новые и новые подношения, которые быстро заполняли её ландо.