Миры Эры. Книга Вторая. Крах и Надежда
Шрифт:
Итак, после традиционного визита в Гомель 13 мы в начале ноября прибыли в Петербург, где меня тут же закружил волнующий водоворот новых платьев, новых шляпок, новых туфель, которые выбирались, покупались и подгонялись перед моим дебютом.
Первым делом меня официально представили ко Двору: сначала императрице Александре, после неё вдовствующей императрице Марии, а затем и всем старшим великим княгиням. Я не знаю, отчего эти чинные и церемонные дворцовые приёмы казались мне ужасно потешными, но это было так, и приходилось демонстрировать недюжинное самообладание, дабы не рассмеяться, совершая череду придворных реверансов, отвечая на милостиво заданные вопросы, кланяясь и пятясь из гостиных. Но однажды я всё же откровенно расхохоталась, к полному ужасу Маззи, когда весьма тучная дама, войдя перед нами и низко присев в реверансе, заставила свою обтягивающую и скреплённую
13
Во дворец Паскевичей, родственников Ирины по материнской линии, детально описанный в романе "Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия".
"Нет, Малышка, нет!" – услышала я отчаянный шёпот Маззи, пока, вся трясясь от смеха, зажимала рот платком как раз в тот миг, когда к нам подошла императрица. Благосклонно улыбнувшись мне, она задала какой-то вопрос, на что я, давясь, смогла пробормотать лишь пару фраз.
"Похоже, Ваша девочка весела и счастлива", – было её единственным замечанием о моём позорном поведении, когда она, прежде чем проследовать к другим дамам, повернулась к Маззи для короткой беседы.
"Ты дрянная девчонка, и я очень зла на тебя!" – прошипела Маззи, когда императрица уже не могла её слышать, но это оказалось не способно остановить приступ, ведь тучная дама, наконец-то осознав происшедшее, в волнении пыталась справиться со своим застёжками при помощи обеих рук, уронив при этом и носовой платок, и сумочку, и веер. Я так и просмеялась на протяжении всего обеда в Зимнем дворце, пока Маззи не сказала предельно сурово, что никогда не видела такого позора при Дворе и впредь больше ни за что меня туда не приведёт!
Тем не менее это не помешало ей представить меня и другим царственным особам, а мне в целом удалось больше не посрамить себя, за исключением единственного раза, когда одна из старых великих княгинь спросила стоявшую рядом со мной на приёме девушку, как поживает её дорогой отец, забыв, по всей видимости, что тот уже несколько лет как скончался, на что та, будучи захваченной врасплох, не нашла ничего лучше, как с улыбкой произнести: "Спасибо, Ваше Высочество, с ним всё в порядке". Этого было достаточно, чтобы я, несмотря на строгий и предостерегающий взгляд Маззи, взорвалась гомерическим хохотом, тогда как великая княгиня, подняв свой лорнет, уставилась на меня с холодным осуждением.
На мой первый бал, устраивавшийся моей тётей Китти Балашовой в её огромном доме на Морской улице, я надела белое шёлковое платье, дополнив его венком из белых цветов и таким же букетиком. Единственными украшениями стали большой бриллиантовый кулон в виде звезды, полученный мною от Маззи незадолго до бала, и кольцо с алмазом и лунным камнем, которое тётя Китти прислала мне в честь моего дебюта. Я знала, что на том балу снова увижу Петю после почти семимесячной разлуки, в течение которой от него не было никаких вестей, и потому пребывала в лихорадке возбуждения во все предшествующие недели. Когда же наконец вели-кий день настал, я совершенно ничего не способна была делать, кроме как постоянно смотреть на часы, начиная с той минуты, как проснулась, и до тех пор, пока не подошло время одеваться к балу: ни есть, ни читать, ни отвлечься на что-либо иное, кроме как, глядя на часы, думать, как же бесконечно медленно они идут. Однако процесс одевания оказался похож на магический ритуал: тёплая благоухающая ванна; первая в моей жизни пара шёлковых чулок; тонко вышитая сорочка, покрытая валансьенскими кружевами, и такие же панталончики; белый атласный корсет и белая шёлковая нижняя юбка с тесёмками; танцевальные туфли и само бальное платье – всё это казалось частью волшебства. Как только я высвободилась из рук горничной, принаряженная и готовая к выходу, Маззи надела мне на шею тонкую платиновую цепочку с бриллиантовой звездой, а на палец – кольцо от тёти Китти. Затем мне на плечи накинули лёгкую пелерину из лебяжьего пуха, а в прихожей уже ждал лакей, с серьёзным видом державший мою новую шёлковую шубку на меховой подкладке, пришедшую на смену розовому суконному пальтишке.
Спустившись по лестнице и пройдя через холл, мы сели в экипаж, где наши колени тут же были заботливо укутаны в меховой плед, а внутреннее пространство быстро наполнилось сладким запахом фиалок – ароматом любимых духов Маззи.
"Ох, я будто в раю!" – пронеслось в моей голове, когда лакей вскочил на козлы, и лошади резво тронулись с места, унося нас в чудесную страну первого девичьего бала. Всю дорогу Маззи повторяла свои инструкции: делать книксены всем старым дамам; быть настолько вежливой и милой, насколько возможно; говорить "спасибо" своим партнёрам после каждого танца; не танцевать два раза подряд с одним и тем же кавалером; не сидеть в стороне во время танцев и не уходить никуда из бальной залы. "Запомни,
Когда мы добрались, и мои белые валеночки и новая шёлковая шуба были сняты, и мы начали своё восхождение по широкой лестнице, меня внезапно пронзило чувство, что я не могу идти дальше.
"Давай вернёмся, Маз, – прошептала я, дёргая её за рукав и глядя на неё полными ужаса глазами. – Пожалуйста, давай поедем домой, мне дурно!" Мои колени тряслись, руки стали липкими, а горло сдавило так, как обычно бывает, когда очень хочется заплакать.
"Небу'смешной", – пробормотала та, настолько идеально подражая Нане, что я, вмиг рассмеявшись и преодолев страх, продолжила подъём.
На верхней площадке нас уже ждала тётя Китти, чтобы поприветствовать и ввести в новый мир, где мне предстояло официально дебютировать. Сделав реверанс каждой пожилой даме в зале, я в качестве почётной гостьи открыла бал в паре со своим женатым кузеном Андреем и вскоре уже танцевала без передышки. В разгар очередного вальса я как во сне увидела Петю входящим в бальную залу. Ох, как же он был прекрасен! Остановившись у дверей, он стал внимательно наблюдать за пролетавшими мимо парами. "Петя, Петя", – тут же хотелось закричать мне … но, вспомнив наставления Маззи, я не издала ни звука, хотя и невольно повернула к нему голову.
"На кого Вы смотрите? На Петю N? – спросил мой партнёр, следуя направлению моего взгляда. – Вы его знаете? Он славный юноша, и они с Софи N составят прекрасную пару. Вам, конечно, известно, что они помолвлены, хотя официально об этом ещё не объявлено?"
"Да, – услышала я свой голос будто за тысячу вёрст. – Разумеется, я знаю об этом и согласна, что они будут прекрасной парой".
Внезапно бальная зала начала медленно расплываться перед моими глазами. Мне привиделись толпы танцующих, бешено кружащихся в диком рондо абсолютно вразнобой с нестерпимо грохочущей музыкой. В следующий миг я бы оступилась и упала, если бы мой партнёр вовремя не подхватил меня со словами: "В чём дело, у Вас закружилась голова?" "Да, у меня кружится голова. Вы же знаете, что это мой первый бал, и я никогда в жизни так много не танцевала", – ответила я дрожащим голосом, и он отвёл меня к стульям, где мы и посидели некоторое время. Затем, под предлогом того, что я слегка надорвала платье, которое теперь нуждалось в штопке, я бросилась наверх, на третий этаж, где в детстве так часто играла со своей кузиной Зози в захватывающие "казаки-разбойники", и, спрятавшись там за огромным сундуком, плакала, и плакала, и плакала. Казалось, что всего за несколько минут целый мир изменился, полностью утратив свою красоту и всё то счастье, которое ожидаешь в нём найти. "Жизнь жестока, так жестока!" – отчаянно рыдала я, глотая облака пыли и склоняясь всё ниже и ниже, пока не легла на пол, впиваясь пальцами в стенку сундука, который был ветхим, заплесневелым и податливым. Но внезапно сквозь мои страдания стало прорастать новое чувство – чувство гордости. "Как? Неужели ты собираешься открыть всему миру то, что у тебя на сердце? – казалось, шептал внутренний голос. – Тебе должно быть стыдно, очень-очень стыдно!" Уняв стенания, сев и насухо вытерев глаза, я затем вылезла из своего укрытия, стряхнула с платья пыль и поправила волосы. "Я не стану показывать всем свои чувства – не должна и не стану", – твёрдо заявила я вслух, хотя всё ещё всхлипывая, как делают дети, когда худшее уже позади. Я прекрасно помню, какую боль причиняли моей груди эти бесслёзные всхлипы, даже заставив в какой-то момент нервно рассмеяться, поскольку никак не прекращались.
"Эра, Эра, где же ты?" – услышала я, как зовёт снизу моя кузина, и, собрав всё своё мужество, отозвалась: "Здесь, Зози, я здесь. Я почувствовала лёгкое головокружение и тошноту и решила ненадолго уйти туда, где попрохладнее".
"Ах ты забавница! – вскричала та, подбегая, а затем, резко остановившись, воскликнула. – Почему ты такая растрёпанная? Что ты здесь делала? Ты плакала? Тебе отчего-то больно?"
"Да, я слегка подвернула ногу во время танца, – ответила я. – Но теперь всё в порядке, пойдём". И мы вместе спустились в туалетную комнату, где я умылась и надела свежую пару белых перчаток (благоразумно припасённую в сумочке), в то время как горничная ловкими пальцами расправила складки моего платья и привела в порядок причёску.
"Где ты была? – с тревогой спросила Маззи, как только я вошла в гостиную рядом с бальной залой. – Разве я не говорила тебе не бродить в одиночку? И что случилось с твоими глазами – ты плакала?"
"Видишь ли, – объяснила я, – у меня во время танца закружилась голова и замутило, поэтому я ненадолго поднялась наверх, чтобы отдохнуть, и чуть-чуть поплакала из-за этого, но сейчас всё хорошо".
"Ты уверена? – не унималась Маззи, продолжая волноваться и приложив руку к моему лбу, дабы убедиться, что он не горячий. – Может, следует поехать домой?"