Миры Империума
Шрифт:
От подобных мыслей делалось не по себе. Ладно, здесь я сделал все, что мог. Пора убираться отсюда. Я подобрался в предчувствии очередного выверта поля костюма-челнока и повернул верньер...
Вернувшись в реальное время, в темную пустую кладовку, я поморгал, заново фокусируя зрение. Никаких признаков портала — и, если мои догадки верны, такое положение сохранится еще много дней. А затем пораженные хагруны выскочат под шквальный огонь имперских войск.
Выйдя в коридор, я облизал губы, вдруг пересохшие, как у мумии. Следующий шаг энтузиазма не вызывал. Ковыряться
Света не хватало — слишком темно для такой тонкой работы. Я поднялся по лестнице в коридор первого этажа и заметил в дальней части вестибюля группу людей, спиной вперед поднимающихся на второй этаж. Невольный порыв броситься к ним с радостными воплями пришлось подавить: они бы все равно не услышали меня. Они оставались так же недосягаемы для звуков из прошлого, как и хагруны. Я призраком витал в условном мире живых воспоминаний, разворачивающихся в обратном порядке, словно мелькающие страницы старого альбома, пролистываемого от конца к началу. И даже когда я обращу вспять действие костюма-челнока, мне по-прежнему придется доказывать правдивость своих слов.
Я понимал, насколько трудно было принять мою историю всерьез, когда поблизости имелся двойник — другой я, вызывающий резонные сомнения в моей подлинности. Ничего не изменилось и теперь. Я — «я» шестинедельной давности, за вычетом нажитых с тех пор шрамов,— находился сейчас дома на своей роскошной вилле, готовился отужинать с несравненной Барброй и вскоре должен был принять таинственный телефонный звонок. И тут являюсь нынешний я — чумазый мужик в рваной одежде нездешнего покроя, остро нуждающийся в бритье и ванне и несущий полную ахинею. Но на сей раз у меня хотя бы есть в запасе несколько дней, чтобы достучаться до них.
Я свернул в поперечный коридор, нашел пустой кабинет, запер дверь и включил свет. Затем, не теряя времени на обдумывание последствий неверных расчетов, отключил блок питания костюма. Я расстегнулся, снял легкий шлем, стянул костюм и оглядел комнату. Все казалось нормальным. Я подошел к столу и осторожно взял за черную ручку лежавший там ножик для разрезания бумаги — и с упавшим сердцем увидел его дубликат, по-прежнему лежащий на столе. Я бросил нож обратно на стол, и он пропал, унесенный потоком нормального времени.
Этого-то я и боялся: даже сняв костюм, я продолжал жить задом наперед.
Я снова взялся за миниатюрный набор инструментов и с его помощью открыл нагрудный блок управления. Я знал, какие проводки надо переставить. С бесконечной осторожностью я переместил тонюсенькие волокна в новое положение, гадая, на каком этапе мои воспоминания о Дзоковой работе дадут сбой. Знай я, что мне придется заниматься этим в одиночку, попросил бы агента проделать это вместе со мной, может, даже под запись. Но мы оба в суматохе момента забыли, что я начну ускользать в прошлое сразу, как только костюм активируется. Теперь он, мой наставник, был вне досягаемости, в далеком будущем.
Наконец я закончил. Голова раскалывалась, а вкус во рту напоминал брошенное крысиное гнездо. Пустой желудок одновременно и громогласно требовал еды и угрожал насилием, если я хотя бы помыслю об этом предмете. Я уже почти сорок восемь часов вкалывал без еды,
Слишком усталый, чтобы волноваться, я натянул костюм обратно, застегнулся, щелкнул тумблером... и мгновенно понял: что-то не так — очень не так!
Я ожидал привычной, выворачивающей наизнанку тошноты, но вместо этого меня сдавило и начало поджаривать. В ушах нарастал гул, вдох обжег горло.
Я шагнул к столу, ноги слушались плохо, будто свинцовые. Я поднял пресс-папье... странно тяжелое...
И горячее! Я выронил его, и оно грохнулось о столешницу. Дышать становилось все труднее. Воздух сделался плотным, как вода, и раскаленным, словно пар из топки...
Я выдохнул облачко ледяных кристаллов. Взгляд мой упал на рукав. Он был покрыт матово-белым налетом, жарким и скользким на ощупь. Это был лед, горячий лед! Прямо на глазах он уплотнялся, покрывая костюм, нарастая на лицевой пластине. Я согнул руку, чтобы протереть окошко: корка треснула, и осколки ее с бешеной скоростью понеслись к полу. Мне удалось лишь чиркнуть пальцем по пластиковому забралу. Сквозь чистую полоску я увидел на противоположной стене зеркало. Попытался шагнуть к нему, но только зря напрягал ноги. Я прирос к месту, заключенный в твердый, как латы, ледяной панцирь!
Лицевая пластина уже полностью заросла инеем. Я попытался шевельнуть рукой — она тоже не гнулась. И тут я понял. Мое вмешательство в схемы костюма оказалось более чем неудачным. Нормальное течение временной профессии восстановилось, но уровень энтропии оставался бесконечно меньше нормы. Я превратился в ледяную статую: интересная находка для хозяина кабинета, когда он выломает дверь завтра утром, если только мне не удастся срочно освободиться!
Я напряг ноги и перенес вес вбок. И почувствовал, как опрокидываюсь, отрываясь от пола, чтобы оглушительно грянуться о него же. От удара мои ледяные доспехи разлетелись, и я, не теряя времени, поднял онемевшую руку, нашарил ручку управления, ухватил ее полузамерзшими пальцами и повернул...
Давление внезапно ослабло. Лобовое стекло очистилось и покрылось водяными капельками, которые пузырились, плясали, исчезали. По мере таяния льда от меня поднималось кипящее облако, рвущееся прочь, словно пар из чайника. Я резко оттолкнулся от пола, почувствовал, что свободен, наполовину поднялся к потолку, а затем лениво упал обратно, словно воздушный шарик. Приземлился я на одну ногу и сразу почувствовал возросшее давление, когда лодыжка подвернулась. Я опустил на пол вторую ногу, пошатнулся и восстановил равновесие, сквозь зубы ругаясь от боли в поврежденном суставе. Где же тумблер?..
Верньер исчез. Крутанув его онемевшими пальцами, я отломал его напрочь!
Я дохромал до двери, ухватился за ручку, повернул...
Металл порвался, ладонь пронзила боль. Видимо, содрал кожу. Я обрел силу Гаргантюа, но не обзавелся толстой шкурой под стать. Не стоило крутить так сильно. Уровень моей личной энтропии теперь превышал норму вдвое, если не втрое. Исходящего от моего тела жара хватило бы, чтобы вскипятить столитровый армейский котел. От мимолетного прикосновения пошла пузырями краска на косяке! Я осторожно повернул дверной замок и потянул за сломанную ручку. Тяжелая, как стальной сейф, дверь неохотно сдвинулась. Я толкнул ее — и замер.