Миры Империума
Шрифт:
Да, долгое путешествие. Снова подниматься, чувствовать, как холод ползет вверх по ногам, будто медленный яд... Облако бурого газа, распространяющееся по городу. Надо их предупредить, сказать им...
Но они не верят. Дураки. Не верят. Боже, как больно! А длинный темный коридор тянется вдаль, и свет усиливается и слабеет, снова усиливается...
Вон он! Боже, какое чудовище. Бедное раненое чудовище скорчилось в углу, раскачиваясь и подвывая. Сам это на себя навлек, распыляющий газ ублюдок медвежьей шкуры и резиновой перчатки! Видит меня, с трудом встает. Вы только посмотрите на
Пистолет выпадает из руки, скользит по полу, а я пытаюсь его ухватить, но руки словно обрубки... Надо мной нависает громадная тень...
К черту пистолет. Все равно не смогу нажать спусковую кнопку. Скорость — вот все, что у тебя осталось, парень. Ударь его снизу, пусть его вес сделает остальную работу за тебя, используй силу противника против него, дзюдо всего за пять легких уроков, занятия начинаются по понедельникам...
Удар как от потерявшего управление грузовика с полной пивной цистерной в кузове. Я заскользил по полу и даже сквозь костюм расслышал тошнотворный хруст, когда массивный череп хагруна врезался в угол стального ящика, и тяжеловесный глухой стук, когда красавец рухнул на пол. Я снова очутился на четвереньках, не чувствуя больше пола, не чувствуя ничего... только бы встать еще раз и убедиться...
Опираясь на кстати подвернувшуюся большую коробку рядом, я поднялся, сделал три неверных шага и склонился над ним. Пятно крови, тонкий ручеек жидкости из зияющей раны над ухом и черно-красные брызги внутри шлема. Ладно, господин хагрун. Вы неплохо сражались, но тот нижний блок и леди Удача оказались вам не по зубам, и теперь...
От двери донесся шум. Там стоял человек, смутно различимый в неверном свете угасающего сознания. Я подался вперед, вглядываясь, со странным ощущением дежа-вю...
Он двинулся ко мне, как в замедленном кино. Я моргнул, провел ладонью по запотевшему забралу. В следующее мгновение он уже был в воздухе, протянув ко мне руки в затяжном прыжке. Я попятился, вскинув ладонь в тщетной надежде отвратить неведомую, невыразимо страшную судьбу...
От его руки к моей с треском метнулись длинные розовые искры, а он повис, словно ныряльщик в толще воды. Воздух вокруг шипел, как жир на сковородке, и на одно невероятное мгновение я разглядел лицо перед собой...
Затем мир без единого звука взорвался ослепительной белизной и швырнул меня в небытие.
Постель была чудесная — широкая, прохладная, чистая,— и сон тоже был чудесный. Лицо Барбры, прекрасное, словно мечта художника, обрамленное темно-рыжими локонами в вихре шелкового света. Сразу за розовым видением толпились темные мысли, громко требуя, чтоб их вытащили на свет и осознали, но я не собирался ловиться на эту удочку. Нет, господа, хватит с меня и старого доброго сновидения, если только оно не ускользнет и не оставит меня наедине с воспоминаниями о мрачных фигурах в загаженных туннелях и с болью утраты, тошнотой поражения и умирающей надежды...
Видение наклонилось ближе. В дымчато-серых глазах стояли слезы, но губы улыбались, и вот они прижались к моим, и я целовал теплый мягкий рот — настоящие губы, а не приснившиеся, которые всегда ускользают. Я поднял руку весом с наковальню, и в поле зрения вплыл толстенный сверток из белых бинтов.
— Барбра! — произнес я и услышал свое сиплое карканье.
— Манфред! Он очнулся! Он узнает меня!
— Э-э, человек должен быть очень плох, чтобы не узнать вас, дорогая,— донесся спокойный голос.
Появилось новое лицо, не такое красивое, как первое, но все равно славное. Барон фон Рихтгофен улыбался мне одновременно озабоченно и радостно.
— Бриан! Бриан! Что случилось? — Прохладные пальцы Барбры коснулись моего лица.— Когда ты не вернулся домой, я позвонила в штаб, и Манфред сказал мне, чго ты ушел, а потом они обыскали здание и нашли горелые следы...
— Наверное, лучше не давить на него сейчас,— шепнул Манфред.
— Нет, конечно нет.— На лицо мне упала горячая слеза. Барбра улыбнулась и вытерла ее.— Но теперь ты в безопасности, а все остальное не имеет значения. Отдыхай, Бриан. Подумаешь об этом потом...
Я попытался заговорить, сказать ей, мол, все в порядке, не уходи...
Но видение растаяло, и сон накрыл меня теплой волной ароматной пены. Я сдался и утонул в ее зеленых глубинах.
В следующий раз я проснулся голодным как волк. Барбра сидела у моей постели, глядя в окно на дерево в полном весеннем уборе, золотисто-зеленое в лучах послеполуденного солнца. Я немного полежал, глядя на нее, восхищаясь линией скулы, изгибом шеи, длинными темными ресницами...
Она обернулась, и улыбка, словно выглянувшее после весеннего дождя солнце, согрела меня до самых забинтованных пяток.
— Я уже в норме,— произнес я. На сей раз голос прозвучал хрипло, но узнаваемо.
Последовала долгая блаженная пауза, исполненная прошептанной милой чепухи и стольких легких как пух поцелуев, сколько мы успели в нее уместить. Затем вошли Манфред с Германом и Люк, и общение приняло более жесткий и деловой оборот.
— Скажи мне, Бриан,—притворно суровым тоном осведомился Манфред,— как тебе удалось покинуть мой кабинет, исчезнуть на полчаса и тут же объявиться в обмороке рядом с какой-то полуобезьяной и при этом одетым, как бродяга с какого-то маскарада, в разнообразные любопытные костюмы, с трехдневной щетиной, с двадцатью семью свежими и поджившими порезами, ссадинами и синяками, не говоря уже об ожогах второй степени, обморожениях и сломанном зубе?
— Какой сегодня день? — спросил я в ответ.
Он мне сказал. Я пробыл без сознания сорок восемь часов. С момента намеченного вторжения прошло уже двое суток, а хагруны так и не появились.
— Послушайте,— произнес я.— То, что я собираюсь вам поведать, сложновато для восприятия, но ввиду трупа, который вы обнаружили рядом со мной, я ожидаю, что вы приложите максимум усилий...
— Поистине странное существо, Бриан,— перебил меня Герман.— Полагаю, оно на тебя напало, отсюда и некоторые раны, но что до ожогов...