Миры Роберта Шекли. Книга 4
Шрифт:
Мужчины неловко посмотрели друг на друга. Потом Эбнер Лэндж сказал:
– Да мы тут по делу об убийстве, Дэн, ты же нас убил. Мы - неизбежное следствие твоих поступков, и поэтому мы составляем главную часть твоей невыполненной кармы. Так они нам объяснили, но, по правде говоря, я не совсем понял, что к чему.
– А я так и вовсе ничего не понимаю, - сказал Стэк.
– Но сами-то вы чего хотите?
– Черт его знает, - сказал Лэндж.
– Они велели нам прийти сюда и выступить каждому за себя.
Стэк потер подбородок. Он
– Ну что я могу сказать вам, ребята? Так уж получилось, - пробормотал он.
Один из пострадавших, Джек Тишлер, высокий мужчина с начисто отстреленным носом, заявил:
– Черт побери, Дэн, может, это вовсе не мое дело, но мне кажется, что от тебя здесь ждут раскаяния или чего-то в этом роде.
– Ну ясно, - сказал Стэк.
– Я сожалею. Я прошу прощения за то, что поубивал вас всех, парни.
– Не думаю, что это все, чего они хотят от тебя, - сказал Лэндж.
– Человек убил человека, и он должен сказать что-нибудь еще, а не промямлить просто "сожалею". Да разве ты на самом деле о чем-то сожалеешь, а?
– Да нет, пожалуй, - признался Стэк.
– Это я из вежливости. А можете вы назвать мне хоть одну причину, по которой я действительно должен о чем-то сожалеть?
Жертвы задумались. Потом Рой Арджил сказал:
– Ну хотя бы из-за наших овдовевших жен и осиротевших детей. Как насчет них, Дэн? Стэк усмехнулся.
– Ты бы еще вспомнил о своих троюродных сестричках с их разбитыми сердцами и о любимых собачках. Вы, братцы мои, плевать на них хотели, пока были живы. Что это вас сейчас вдруг так разобрало?
– Дело говорит, - заметил Джим Лэниган.
– Дэн всегда был силен потрепаться, - согласился Лэндж.
– А если бы вы прикончили меня, вы бы сильно об этом сожалели?
– спросил Дэн.
– Черта с два, - сказал Эбнер Лэндж.
– Я бы и сейчас с удовольствием сделал это, если б мог!
Стэк повернулся к судье.
– Вот мы и разобрались, ваша честь, - сказал он.
– Я всегда утверждал, что убийство надо рассматривать как преступление без жертвы, потому что ни до, ни после никто ни о чем не жалеет, и это в основном вопрос везения: кто убьет, а кто будет убитым. Поэтому я почтительно предлагаю: хватит разводить здесь этот базар, пошли выпьем на пару и забудем все это дело.
– Мистер Стэк, - сказал судья Градж, - вы являете собой пример морального уродства, и мне хочется дать вам по морде, да простится мне это простонародное выражение.
– Ах вот оно что!
– сказал Стэк.
– Ваша честь, не хочу оскорблять вас, однако разрешите не согласиться с вами по поводу морального уродства. С моей точки зрения, это вы слабы морально, когда преувеличиваете и придаете несоответствующую важность процессу ухода из жизни чувствующих существ. Вы заблуждаетесь, судья, все мы покинем сей мир, а каким образом - не так уж это важно. И кроме того, кто вы такой, чтобы сидеть
– Я фон судия, - с удовольствием отрекомендовался судья.
– И поэтому я здесь сижу и творю суд над вами, Дэн. Должен признаться, я с интересом выслушал ваши логические обоснования, а ваши убогие потуги в области дискурсивной философии послужат прекрасным развлечением для моих коллег в клубе "Справедливость". А теперь мне осталось только объявить вам приговор, что я и сделаю не без удовольствия.
Стэк выпрямился и, не спуская глаз с судьи, сложил на груди руки в знак презрения.
– Und zo [Итак (нем.)], - сказал судья, - выслушав показания свидетелей, поразмыслив и взвесив все обстоятельства, я выношу следующий вердикт: отсюда вас отведут на место наказания, где подвесят вниз головой над котлом с кипящим коровьим дерьмом и заставят слушать симфонию до-минор Франка, исполняемую на игрушечной дудочке казу, до тех пор, пока кармометр не покажет, что ваша сперма сварилась и вы созрели для окультуривания.
Стэк отступил на шаг с выражением ужаса на лице.
– Только не казу!
– взмолился он.
– Ради всего святого, откуда вы узнали о казу?
– Ну недаром же нас считают знатоками психологии, - сказал судья. Обнаружением этой маленькой скрытой фобии мы обязаны миссис Аде Стэк. Встаньте и поклонитесь. Ада!
В задних рядах поднялась со скамьи приемная мать Дэна и помахала ему зонтиком. Ради такого случая она подкрасила волосы хной и сделала прическу.
– Ма!
– закричал Стэк.
– Зачем ты это сделала?
– Ради твоего же блага, Дэниэл, - сказала она.
– Я просто счастлива, что могу способствовать твоему спасению, сынок, а эти добрые люди сказали мне, что любой пустяк может помочь им добраться до твоего нежного, любящего, богобоязненного сердца, которое, как нам всем известно, жаждет исправиться.
– Бог мой, - заскрипел зубами Стэк, - я совсем забыл, какая ты у меня дурочка!
– Ну прости меня, если я причинила тебе неприятности, - сказала миссис Стэк.
– По крайней мере, они ничего не узнали от меня о кружевных панталонах и маленькой пластмассовой лейке.
– Ма!!
– Я всегда хочу только хорошего, но я такая неуклюжая, - сказала миссис Стэк.
– Такая уж я с детства. Если позволите, я расскажу одну трогательную историю...
– В другой раз, - остановил ее судья.
– Приставы! Отведите этого грубияна к месту его заслуженных мучений.
Через боковую дверь в комнату вошли четыре бугая в водонепроницаемых костюмах в клеточку и схватили Стэка. Кромптон изо всех сил пытался взять на себя контроль над телом, чтобы заявить о своей невменяемости. (Он сыграет сумасшедшего, если другого выхода нет. Кромптон не имел ничего против казу, но висеть вниз головой над котлом с кипящим коровьим дерьмом... Это уж увольте!) В это самое мгновение прозвучал пронзительно-мелодичный удар гонга.