Миры Роберта Шекли. Книга 4
Шрифт:
– Скажи мне, детка, все, что думаешь, - предложил Кави, и Кромптон послушно поплелся за фиджийцем к ожидавшему их на улице такси.
Глава 5
Кави помог Кромптону устроиться в современном однокомнатном номере на бульваре Поляни. В комнате была установлена автоматическая видеосистема, записывающая каждое произнесенное слово и каждое движение. Предназначалась она для того, чтобы пациент мог проследить за своим поведением и таким образом наблюдать за процессом выздоровления. Кромптон, как и многие до него, отключил систему. Он хотел знать, когда начнется настоящее лечение,
– Вы должны запомнить, - сказал добродушный фиджиец, достав из своей роскошной шевелюры сигарету, зажигалку и пепельницу, - что Эйон - самый передовой центр терапии во всей Галактике. Здесь не существует какого-то одного вида лечения или процедуры, здесь преобладает эклектизм. Как у нас принято говорить, "все зависит"...
– Но от чего зависит?
– спросил Кромптон.
– Этого мне никогда не объясняли, - признался Кави.
– А как лечат вас?
– Ко мне каждую ночь прилетает черный ворон и просвещает меня. Вас будут лечить иначе, если вы не страдаете, как я, психосимволической ритуальной поллюцией.
– У меня параноидальная шизофрения, - сказал Кромптон.
– О, таких, как вы, здесь немного, - сказал Кави. Два часа, отведенные им для дружбы, почти истекли. Новоиспеченные друзья договорились созвониться в ближайшие дни, вместе выпить и обсудить свои проблемы. Но это была чистая условность: друзья-на-два-часа редко поддерживали знакомство - может быть, отчасти по этой причине они и оказались в Эйоне.
Остаток дня Кромптон провел, осматривая центр города. Он ему очень понравился, особенно невысокие, окрашенные в пастельные тона дома, утопающие в зелени. Вокруг было много людей, и все они казались веселыми и дружелюбными. Большинство из них подвергалось групповым сеансам терапии прямо в пиццериях, кинотеатрах, парикмахерских и прочих заведениях. Это окутывало Эйон специфической атмосферой взаимопонимания и сочувствия, которая ощущалась даже в космосе, за сотни миль от планеты.
Тотальная приверженность Эйона к лечению и предельно искреннему общению приводила порой к мелким недоразумениям, как это случилось, например, с Кромптоном, когда он обратился в аптеку за лезвиями и кремом для бритья.
Продавец, бородатый коротышка в клетчатом костюме, отложил номер "Инслайта", журнала лилипутов-психологов, и спросил:
– Для чего вам эти предметы?
– Побриться, - ответил Кромптон.
– Но бриться вовсе не обязательно.
– Я знаю, - сказал Кромптон.
– Но я люблю бриться.
– В самом деле?
– понимающе улыбнулся продавец.
– Не хочу заострять ваше внимание, но намного рациональнее обходиться без бритья.
– Не знаю, что вы считаете рациональным, - сказал Кромптон, - но я не понял, вы дадите мне крем и лезвия или нет?
– Не сердитесь, - сказал продавец.
– Я просто пытался поставить себя на ваше место, используя те немногие данные, которыми располагаю.
– Он выложил на прилавок набор лезвий и кремов.
– Выбирайте, что вам нравится, и не обращайте на меня внимания, я всего лишь безликое ничтожество с единственным назначением в жизни - обслуживать вас.
– Я не хотел обидеть вас, - сказал Кромптон.
– Мне только хотелось получить немного крема для бритья.
– Мне совершенно ясно, - сказал бородач, - что у вас куча важных дел, таких, например, как бритье вашего глупого лица, и что вам недосуг пообщаться с ближним, которому в этот быстролетный момент вдруг захотелось поделиться с вами соображением о том, что мы - это нечто большее, чем навязанная нам кем-то роль, чем наша телесная оболочка.., что мы - это наше самосознание, встретившееся с самим собой в необычных условиях.
– Да что вы говорите?
– удивился Кромптон и покинул аптеку.
Выходя, он услышал за спиной дружные аплодисменты, которыми наградила бородача его психотерапевтическая группа.
...Кромптон уже успел заметить, что люди в Эйоне общаются друг с другом по малейшему поводу, словно они всегда слегка под мухой и просто жаждут стычек. Немного позднее в этот же день ему повезло наблюдать этот эйонский стиль во всей красе.
Две машины слегка столкнулись на одном из перекрестков. Водители, абсолютно целехонькие, повыскакивали из своих машин. И хотя один из них был маленький и толстенький, а второй - выше среднего роста и худой, оба они походили на банковских служащих, переживающих острый средневозрастной кризис. И оба вежливо улыбались.
Высокий осмотрел повреждения и сказал томным и довольным тоном:
– Кажется, нас настигла длинная рука судьбы и привела к столкновению, так сказать. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что вы, как говорится, заварили эту кашу и потому вся ответственность за последствия ложится на вас. Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя виноватым, вы же понимаете; я просто пытаюсь все расставить по своим местам, разумно, беспристрастно и объективно - насколько это возможно.
Из быстро собравшейся толпы послышались возгласы одобрения. Теперь все взоры обратились к коротышке, который, заложив руки за спину, покачивался на пятках, как, говорят, любил делать Фрейд, размышляя над вопросом, существует ли инстинкт смерти. Потом он сказал:
– Не кажется ли вам, что аргументы, основанные на предположении о собственной объективности, мягко говоря, несколько некорректны?
В толпе согласно закивали. Высокий непринужденно продолжил:
– Допустим, что все частные суждения по своей природе не могут не быть предубеждением. Но суждение - это единственный инструмент познания действительности, которым мы располагаем, и мы, как существа живые и развивающиеся, естественно, сначала распознаем явление, а затем неизбежно даем ему оценку в виде суждения. И так и должно быть, несмотря на парадоке субъективности, который подразумевается в любом "объективном" утверждении. Вот почему я недвусмысленно заявляю: вы были не правы, и никакие ссылки на дихотомию наблюдателя-наблюдаемого ничего не изменят.
Толпа одобрительно загудела. Многие что-то записывали, а на обочине сформировался небольшой дискуссионный клуб.
Коротышка понял, что допустил тактическую ошибку, которая дала оппоненту возможность произнести длинную речь. Он сделал отчаянную попытку перехватить инициативу и перевел дискуссию в другую плоскость:
– А вам самому никогда не приходилось подвергать сомнению свои слова? спросил он с ядовитой улыбкой Яго на устах.
– Вы всегда прибегаете к таким вот сокрушающим атакам, чтобы доказать свою правоту? Как долго трудились вы над изобретением ситуаций, в которых всегда виноват кто-то другой, чтобы таким образом отдалить момент, когда вам придется волей-неволей признать свою изначальную и непоправимую вину?