Миры Роджера Желязны. Том 17
Шрифт:
— Позволяю, — кивнул Кублай-хан, — меня всегда занимала искусность, с которой европейцы распутывают всякие темные и загадочные дела.
— Княжна Ире, расскажите нам о происшедшем с вами.
Княжна Ире встала со своего приземистого небольшого трона, стоявшего на основном помосте, неподалеку от ханского трона. Она успела переодеться в небесно-голубое одеяние с вышитыми лютиками и с видом совершенной невинности защебетала на ломаном монгольском:
— Этот длинноногий фат незваным ввалился в мои покои, куда всем мужчинам доступ строжайше запрещен. Он стал делать мне неприличные предложения на моем родном языке — не просто на нашем языке, а на том жаргоне, которым пользуются наши отбросы общества — воры и головорезы. Я просто обмерла от страха: человек, который так обращается к княжне, может иметь в голове одно — убийство! Я лишилась чувств и упала, а когда пришла в себя, он пропал. При всем своем свирепом виде парень оказался трусливым, очевидно, какой-то шум в коридоре спугнул его. Я же надела этот голубой наряд и поспешила сюда.
— Вранье, ужасное вранье! — задохнулся от возмущения Мак. — Да разве не вы сами, Марко, послали меня побеседовать с княжной!
— Вы хотите сказать, что это я послал вас к княжне? — пророкотал Марко Поло, как заправский комедиант: закатывая глаза и со значением косясь на хана. Затем он обратился к присутствующей знати: — Почтенные люди, вы меня знаете на протяжении семнадцати лет. Хотя бы раз я позволил себе поступок, противоречащий монгольским законам и обычаям? Мог ли я подбивать доктора Фауста столь возмутительно нарушить простейшие требования приличия?
В мертвой тишине все присутствующие в Пиршественном чертоге решительно замотали головами: нет, не мог, конечно же, не мог!
Казалось, что даже отрубленные головы, сложенные аккуратными пирамидами, задвигались и завозмущались: нет, не мог, не мог!
— Все было подстроено! — возбужденно вскричал Мак. — Теперь-то мне ясно: по каким-то своим причинам Марко Поло решил погубить меня! По всему видно, он не желает терпеть соперника при ханском дворе! И, думается, он ощутил себя на вторых ролях — ведь он всего-навсего венецианский купчик, а я офирский посол!
— Касательно последнего утверждения, — сказал Марко Поло, — дадим высказаться придворному чародею.
Чародей встал, поправил расшитую звездами мантию, неспешно водрузил на нос очки в проволочной оправе, дважды откашлялся, прочищая горло, несколько раз презрительно хмыкнул в сторону «доктора Фауста» и произнес:
— Я имел беседу со всеми пекинскими учеными мужами, сведущими в географии. Они в один голос утверждают, что такой страны, как Офир, не существует. А если она и существовала в легендарные времена, то сгинула в результате некоего стихийного бедствия. И, наконец, общее мнение сведущих людей таково: существуй Офир на самом деле, своим послом он выбрал бы кого угодно, только не германца!
Мак в отчаянии замахал руками. Волна ярости помутила ему рассудок, он в бешенстве сжимал кулаки и притопывал ногами, но не мог сказать ничего членораздельного в свою защиту.
Кублай-хан торжественно провозгласил:
— Всем ведомо как мое милосердие, так и мягкость наших судей, но сейчас я принужден сказать, что судом моих ближайших придворных, из коих никто по знатности не стоит ниже его, сей человек признан самозваным послом выдуманной страны, другая его вина — попытка соблазнить девушку ханских кровей. Согласно решению упомянутого суда достойных людей, сего преступника следует незамедлительно схватить и препроводить в тюрьму, где его должно пытать пытками, положенными всякому самозванцу, после чего удушить, выпотрошить, разорвать на куски, после чего предать сперва воде, затем огню.
— Прекрасный и мудрый приговор, — одобрил Марко Поло. — Но так следует поступать с неродовитым преступником. Преступник благородного происхождения заслуживает иного отношения. Осмелюсь предложить — в виде знака ханского снисхождения — казнить оного самозванца и блудодея без промешки, прямо в этом чертоге. Это развлечет присутствующих вельможных персон и станет прелестной прелюдией к последующим забавам.
— Восхитительное предложение! — согласился Кублай-хан. Он поднял свой магический скипетр и потряс им. Мгновенно из глубины зала на середину вышел бородатый толстяк, одетый в короткие замшевые штаны и что-то вроде куцего замшевого кафтана.
— Великий хан, палач вашего величества готов исполнить свою службу!
— Удавка при тебе? — деловито спросил Кублай-хан.
— Не расстаюсь с ней, о великий хан, — произнес палач, развязывая тонкую веревку, которой было перехвачено его огромное брюхо. — По опыту знаю, что она может пригодиться в любой момент.
— Стража! — приказал Кублай-хан. — Схватить этого человека! Палач, делай свое дело.
Мак кинулся прочь из зала — в надежде укрыться в бесчисленных коридорах замка и там, на досуге, придумать выход из тупикового положения. Но Марко Поло со злорадной улыбкой подставил ему подножку, Мак полетел кувырком и растянулся на полу. Лучники схватили его, подняли и держали стальной хваткой.
Брюхо палача колыхалось все ближе и ближе — он медленно приближался, ловко поигрывая тонкой удавкой.
Мак так и взвыл:
— Ваше величество, вы делаете прискорбную ошибку!
— Ошибку так ошибку, — усмехнулся Кублай-хан. — В том-то и прелесть подлинно безграничной власти, что она вольна, ни перед кем не отчитываясь, делать что угодно, в том числе и ошибки.
Палач обошел Мака и набросил удавку ему на шею. Крик ужаса и отчаяния рвался из груди Мака, но язык не повиновался. Говорят, что в последний момент у осужденного на смерть успевает промелькнуть в голове вся его прошедшая жизнь.
Мак мог убедиться, что все это враки. Пока удавка стягивалась на его шее, он думал об одном: как давным-давно, мальчишкой, школьником, лежал на берегу Везера и с философским видом говорил своему однокашнику: «Знаешь, человеку не дано знать, где и когда он помрет». О, как он был прав! Мог ли он четырнадцатилетним мальчуганом даже в самом кошмарном сне вообразить, что ему суждено погибнуть двумя столетиями раньше от руки придворного палача восточного владыки вследствие того, что его подло подставит легендарный Марко Поло во время Турнира, затеянного добрыми и злыми духами…
И в эту роковую секунду вдруг полыхнул исполинский столб пламени и в клубах густого пестрого дыма возник Мефистофель.
Мефистофель был в отвратительном расположении духа — в такие моменты он обставлял свое появление максимально эффектно: устраивал целый фейерверк, а в клубах дыма наблюдателям виделись всякие диковины, которые исчезали так же внезапно, как и появлялись. Он резонно полагал, что в трудных случаях можно потратить несколько лишних секунд на процесс появления, произведенный ошеломляющий эффект зачастую экономил в дальнейшем минуты и часы. Короче, надо сразу так шмякнуть по мозгам, чтоб никто потом и вякнуть не смел.