Миры Роджера Желязны. Том 6
Шрифт:
— Хорошо.
Через несколько минут мы добрались до перекрестка, перешли на центральную линию. Здесь было светло и людно. Сделали еще одну пересадку — направились к эскалатору.
«Выдерни штекер номер семь…»
Было, конечно, соблазнительно нарушить многовековой запрет и выпустить на волю всех тех чудовищ, которых Ланж загнал во мрак своего подсознания.
Подумав об этом, я хмыкнул, но сразу же почувствовал себя и обиженным, даже уязвленным, и это стремительное чередование настроений меня поначалу озадачило. Вскоре, однако, я понял, в чем тут дело.
«Чудовища», «мрак подсознания» — все эти романтические клише настолько не вязались с чопорным, застегнутым на все пуговицы стариной Ланжем, что не вызывали у прямодушного старины Энгеля, тоже ставшего частью моего «я», ничего кроме смеха. Ланж был похож на старого педераста и поэтому частенько получал задания отлавливать юнцов, нуждающихся в нашей медицинской помощи. Не верилось, что у него когда-то хватило решимости расправиться с демонами, обитавшими в его душе, и совершить самоубийство. Отнюдь не символическое, а самое настоящее. Тем не менее он, как и все связные да него, это сделал. То есть перестал быть собой и стал всеми нами. Разумеется, он немедленно обиделся на Энгеля за столь нелестное о себе мнение.
Но границы между ними стирались, и я, кто бы я теперь ни был, следил за тем, как они выясняют отношения, со снисходительной улыбкой. В конце концов, главное, что мы слились без помех. Правда, это произошло пока на поверхности сознания, и мне оставалось лишь догадываться, какие еще разборки могут возникнуть в неведомых его глубинах.
…Выдернуть штекер номер семь означало бы уничтожить гигантский вклад Ланжа в наше общее дело морального совершенствования человечества.
Едва я подумал об этом, как снова во мне возникли противоречивые чувства — ортодоксальный Ланж изо всех сил старался вытеснить из моего сознания кощунственную мысль, а кому-то, кого я и не знал вовсе, хотелось все-таки понять, чем же мы жертвуем при самоубийстве…
Мысль о штекере номер семь завораживала меня. Так бабочку тянет к пламени свечи… Выходит, вместе с личностью Ланжа я принял в себя и его демона-искусителя, которому, похоже, ничего так не хотелось, как услышать из моих уст истошное: «Zazas, zazas, Nasatanada, Zazas!» — слова, отверзающие врата ада… Я никогда прежде не знал этих слов. Откуда они взялись?.. Из памяти Хинкли, каковая стала теперь и моей памятью? Или их выкрикнул демон Ланжа? Или они донеслись из коммутационной панели, в которой торчал штекер номер семь?
Как бы отвечая на мой вопрос, Хинкли процитировал Блэйка:
Узрев суровое дитя, воскликнут в ужасе: «Беда! Родился Он! Родился Он!» И разбегутся, кто куда.Имея в виду, что выдернуть штекер номер семь — то же самое, что отворить адские врата. Это я понял. Хинкли при жизни был библиотекарем и сыпал цитатами по любому поводу. Но в сущности, что означал его ответ? Одобрение или порицание? Как он сам-то относится к возможности такого поступка? Впрочем, все эти грамотеи выражаются крайне расплывчато.
Проклятье! Ланжу удалось-таки отвлечь меня от крамольной мысли. Я снова на ней сосредоточился.
Или тот, кто был предшественником Ланжа, заставил меня это сделать? Уж очень ему не терпелось воскреснуть.
Вот интересно, как поведу себя я, когда придет мой черед быть лишь частью чужого сознания?
Я бы предпочел играть на своем кларнете. Что-нибудь необыкновенно приятное, но с пафосом, с пафосом…
Я закусил губу. Посмотрел вперед, определил, в каком направлении мы движемся. Искоса взглянул на Гленду — волосы над правым ухом у нее завивались.
Пора было от размышлений переходить к действиям. Но я уже понимал, что борьба между моими многочисленными «я» доставит мне немало хлопот.
— Как долго вы намерены меня опекать? — спросил я девушку.
— Столько, сколько это будет необходимо.
— Необходимо для чего?
— Чтобы я окончательно убедилась, что вам ничто не угрожает.
— Тогда вам предстоит возиться со мной гораздо дольше, чем вы думаете.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы были правы, у меня неприятности.
— Я это чувствовала.
— Но еще я хочу сказать вам следующее: неприятности у меня очень серьезные и связаны с нешуточной опасностью. Вы помогли мне, помогли даже больше, чем можете себе представить. Теперь, когда мне значительно легче, удерживать вас при себе означало бы проявить черную неблагодарность. Помочь в моих затруднениях вы бессильны, зато сами рискуете влипнуть в историю. Поэтому, Гленда, еще раз огромное вам спасибо и — давайте у эскалатора расстанемся.
— Нет, — ответила она.
— Что значит «нет»? Я ведь не спрашиваю, согласны вы или не согласны. Мы должны расстаться. И как можно быстрее. Вы мне помогли; считайте, что я возвращаю долг.
— Но я же чувствую, что с вами может случиться несчастье. И очень скоро.
— Возможно.
— Вот поэтому я и хочу быть с вами.
Я подавил в себе желание ответить резкостью и спросил:
— Но почему? Можете вы мне это объяснить?
— Я всегда мечтала, чтобы со мной приключилась какая-нибудь история. До сих пор в моей жизни все было так обыкновенно. Я уже почти отчаялась, что это когда-нибудь произойдет. Представьте, вот я сижу, составляю пустопорожние отчеты, обреченно думаю о том, что отсюда меня не сегодня-завтра тоже выпрут, и вдруг появляетесь вы. Как только телефоны зазвонили и я увидела вас, бегущего по проходу между столами, я сразу поняла, что происходит нечто необычное. Я подумала: этого человека послала мне судьба. А звонки как будто гнались за вами, преследовали вас… и вы так драматично упали почти у самых моих ног… Потрясающее зрелище! Понимаете, мне страшно интересно, что будет дальше.
— Давайте номер вашего телефона, я вам позвоню позднее и расскажу со всеми подробностями.
— Не-е-т, я хочу сама увидеть, своими глазами.
— Придется удовлетвориться пересказом. Гленда в ответ упрямо мотнула головой и отвернулась.
— Здесь нам нужно сделать пересадку, — помолчав, сказала она, — если вы действительно направляетесь к эскалатору.
— Знаю.
Мы перешли на другую ленту, более медленную. На ней было довольно много пассажиров, и я уже не мог определить, преследует нас кто-нибудь или нет.