Мирянин
Шрифт:
Это действительно было великолепно. Я не великий знаток женских драгоценностей, но objet d’art отличить могу. Даже на фотографии. Изумрудное, с мелкой бриллиантовой россыпью колье в виде змейки с неспешно извивающимся тельцем, нежным, но не слишком тонким, ярко-желтого золота, вылепленного солнцем. Камни были крупными, очень зелеными, видно и по фотографии, преимущественно овального рисунка, в верхней части ожерелье утончалось к застежке, а в нижней напротив ложилось массивной змеиной головой. У меня захватило дух. Если я и сомневался хотя бы несколько, для кого именно Юрасик собрался раскошелиться на полмиллиона, то теперь всякие сомнения отпали. Драгоценность предназначалась Наташе, и ей одной. Никакой другой женщине на свете не могли бы соответствовать эти великолепные, струящиеся изумруды. Они подходили друг другу так же непреложно, как вздыбленная на эмблеме лошадь – мощному «Феррари», а церковный благовест – колокольне. Все же Юрасик – псих ненормальный, что само по себе редкость в его родовой среде! – подумалось мне с некоторым раздражением. Впрочем, Наташа могла лишить практического рассудка не только надутого деньгами балбеса, но и ответственного отца семейства. Если бы она только знала, вместе со мной посмеялась. Но наверняка у нее еще будет шанс. Насколько я понял, Юрасик скоро получит эту изумрудную феерию на руки, и его будет ждать крайнее разочарование.
Мне, однако, предстояло выяснить и кое-что еще. К тому же неудобно было молчать. Вежливость требовала от меня делать вид, будто я и далее собираюсь обременить дорогостоящим заказом славный дом «Булгари». Я обратился к Габриэлю:
– И сколько времени займет, скажем, изготовить подобный шедевр?
Габриэлю польстило слово «шедевр», и он рассыпался в обещаниях, что такая работа может быть исполнена в рекордные сроки, скажем, недели за две – за соответствующее вознаграждение. Только, к несчастью, не такая в точности, потому что одинаковые камни достать неимоверно сложно, и ожерелье выйдет ничуть не более дешевым, но просто другим. К тому же, возможно, моей даме совсем не пойдет изумруд, женщины в этом смысле капризны. Некоторые предпочитают исключительно бриллианты, притом цветные, а некоторые только темные сапфиры. У него случилась в клиентках одна привередливая американка, которая ничего не желала знать другого, как только крупные рубины и непременно четырехугольной огранки.
– Моей даме подойдут обязательно изумруды. У нее зеленые глаза, – успокоил я Габриэля. – Подойдут – не то слово!
– Можно даже подумать, что у сеньоров одна и та же дама, – пошутил менеджер, как бы намекая на сходство вкусов у меня и у моего предполагаемого друга. – У его дамы тоже зеленые глаза и очень красивые.
– Это он вам наплел? Не верьте ему, мой друг здорово склонен приукрашивать реальность. – Не знаю, какими глазами располагала его сожительница с четырьмя детьми, но им по-всякому было далеко до Наташиных. А выдавать Наташу за свою даму – это мне показалось недопустимой наглостью со стороны Юрасика.
– Я сам видел, – обиделся вдруг Габриэль. – Очень красивые глаза и очень зеленые. Но может быть, глазам вашей дамы они и в подметки не годятся, – наспех примирительно согласился он, видимо, вспомнив, что клиент всегда прав.
– Кого это вы видели? – спросил я, смеясь. Неужто Юрасик принес с собой Наташину фотографию?
– Как кого? Видел и даму, и глаза! – гордо признался менеджер Габриэль. И вдруг точно спохватился: – Сеньор решил, что драгоценный шедевр готовился сюрпризом? О, нет! Это не так!
– Что вы имеете в виду? – спросил я не своим голосом, еще отказываясь понимать.
– То, что дама сама и выбирала вариант. Боюсь, вашему другу это оказалось бы не по плечу. Но он был великолепно щедр и очень в нее влюблен. У меня на подобные вещи нюх, – горделиво сообщил мне Габриэль. – И уж поверьте, ЭТА дама стоила каждого потраченного на нее евро! Ваш друг – молодожен? Им чаще свойственна расточительность.
– Нет, не молодожен. – Я и сам не понимал, как мне удавалось говорить. – И эта дама не его жена! Она… Это не важно.
Я не очень вежливо вскочил со своего места, спотыкаясь о собственные ноги, бросился к выходу. Не прощаясь и не обращая внимания ни на что больше. Габриэль смотрел мне вслед, разинув рот, но не остановил никаким вопросом. Видно, понял, что случилось нечто страшное и он случайно выболтал какую-то ужасную тайну.
Очнулся я только на местном этническом рынке. Сколько я блуждал здесь меж торговых рядов, было непонятно, я не имел при себе часов. Ближе к вечеру жизнь повсюду снова била ключом, меня то и дело толкали, задевали локтями, зазывали посмотреть всяческую белиберду. Я сновал в толпе алчных туристов туда-сюда, глазел по сторонам и ничего не видел. Тьма висела передо мной. Я шел мимо прилавков с пряностями, с пахучими гроздьями острейшего перца, развешанными на веревках для украшения, мимо свежей рыбы, благоухающей тиной и морем, мимо плодовых богатств здешних садов, мимо бочек и разнообразных бутылок все с той же мадерой, мимо самодельных плетеных кресел и циновок, мимо, мимо и снова по тому же кругу. Я выудил из нагрудного кармана десять евро, завалившиеся между пачкой сигарет и пластиковым ключом от номера и, сам не отдавая себе отчета, купил одну красную перечную вязку. Опустил ее себе на шею, поверх воротничка рубашки, и так пошел дальше. Наверное, на подсознательном уровне мне захотелось как-то поучаствовать в протекавшей вокруг меня бурлящей, рыночной жизни, чтобы показать: я не выкинут из реальности абсолютно и навсегда. Я еще человек. Грубая веревка своим резким запахом вскоре привела меня в чувство, и за то ей было спасибо. Я вдруг понял, что хочу сделать и что сделаю сейчас же и непременно. В том же кармане у меня оставалось немного мелочи, и у ближайшего таксофона я заплатил за разговор. Долго ждать не пришлось, Фидель снял трубку и спросил, какого черта. Услышав знакомый голос, я еще более воспрянул духом.
– Это я, Луиш. Есть срочное дело. По телефону не могу, у меня деньги кончились. Так что лучше вам приехать ко мне, я буду ждать у рыночных ворот.
– Делать мне нечего, как разъезжать с вами по всему городу! – заорал на меня инспектор, и это только придало мне малую толику бодрости. – Берите такси и в управление.
– Говорю вам, тупой вы человек! У меня денег ни сантима, ни пенса, ни цента! – заорал я на Фиделя в ответ. – А пешком я буду час шагать.
– Не валяйте дурака! Берите машину, а счет я запишу в накладные расходы! – успел крикнуть инспектор, и телефонная связь, не пожелавшая работать бесплатно, оборвалась.
С перечной связкой на шее я сел в первое, подвернувшееся мне такси, вызвав у водителя только улыбку. Но когда назвал адрес, веселье будто ветром сдуло с его лица, и он включил полный газ. Мы понеслись. Мой Фидель, надо воздать ему должное, не поставил меня в неудобную ситуацию, а ждал на улице и тут же сунул в окошко шоферу мятого вида бумаженцию, видимо, квитанцию к оплате.
– Чего это вы вырядились арлекином? – раздраженно прикрикнул на меня Фидель, брови его удивленно взлетели вверх при виде моей персоны. Перечная связка привела его в изрядное недоумение. (Наверное, я имел очень шутовской облик, но мне лично было не до шуток.)
– Пусть висит! – с вызовом ответил я и дернулся подбородком вверх, как от боксерского удара. – Мне надо поведать вам невероятную вещь. А ваш сотрудник – болван.
– Какой сотрудник? Салазар что-то натворил?
– При чем тут Салазар? А впрочем, может, и он, я не знаю, кто тот недалекий дилетант, расследовавший обстоятельства с заказом в «Булгари». Вы и представить себе не можете! Ожерелье выбирала Наташа, моя Наташа! – Я задыхался, хватался рукой за вервие с перцами, висящее на шее, мне хотелось рыдать. – Надо же что-то делать?! Это форменный шантаж, как вы не понимаете! Этот урод… Он заставил ее!
– Успокойтесь. Да успокойтесь же, Луиш, – растерянно и торопливо твердил мне Фидель, не желая сцены на улице, возле полицейской святая святых, – пойдемте со мной.
Фидель потащил меня в здание, а там усадил в какой-то каморке и, поставив передо мной банку теплого и на вид отвратительного пива, велел ждать, совсем недолго, и ушел.
Не знаю, сколько я просидел, но пиво, оказавшееся на вкус вовсе не таким уж противным, выпил, и мне стремительно захотелось в уборную. Я отправился на поиски – дверь в моей каморке не заперли, все же я не рецидивист-преступник. В коридорах сновали люди, и я остановил первого встречного вопросом. Мне указали на нужную дверь, но было видно, что вид мой у этого первого встречного вызвал мало сказать что тревожное недоумение.