Мирянин
Шрифт:
– Бог мой, Луиш, я же велел вам сидеть на месте! Что вы ходите и пугаете людей! – налетел на меня инспектор, когда я возвращался, справив нужду. – Пойдемте теперь со мной, я кое-что очень хочу с вами обсудить.
Мы с инспектором вскоре оказались на свежем воздухе, и он повел меня в жилую часть города, населенную местными обитателями острова, где я еще ни разу не был. Уже темнело, и народу все прибывало, так что на узких улочках, вовсе не предназначенных для туристов, то и дело возникала самая настоящая толчея. Здесь было живописно и не очень чисто, звучала громкая речь, у ворот обшарпанных домов пестро разодетые мужчины играли в шары при свете ярких фонарей, а из дверей за ними подглядывали любопытные женщины и иногда что-то сурово выкрикивали. Фидель увлек меня в полуподвальный кабачок с деревянной вывеской, изображавшей то ли Колумба, то ли да Гаму, то ли не известного мне мореплавателя. Для украшения в заведении висели поролоновые спасательные круги и сильно уменьшенные в масштабах копии корабельных штурвалов, с балок спускались очень пыльные, все в мертвых мотыльках, электрические лампы в сетчатых абажурах. Тут было темно и душно и очень много людей, однако с первого взгляда мне стало понятно: этот жалкий кабачок вполне мирное заведение. Инспектор подтолкнул меня к массивному, грубому столу из дерева в темном углу за кассой-стойкой бармена, сел сам, кому-то помахал рукой, с кем-то поздоровался, тут же к нам подбежал щуплый мальчишка, судя по карандашу за ухом, местный официант. Фидель что-то коротко бросил ему по-португальски и растопырил два пальца. Видимо, это должно было означать – все, как обычно, только в двух экземплярах.
– Инспектор, я нисколько не шучу. У меня с собой ни одного евро денег. Так что придется поверить мне в долг, – на всякий случай напомнил я Фиделю.
– На память не жалуюсь, – усмехнулся в ответ инспектор. – В конце концов, может старший инспектор полиции угостить хоть раз в жизни русского профессора? Считайте это вознаграждением за вашу помощь, если хотите. Ну, а не хватит моих капиталов, пустим в продажу вашу перечную связку. Как, подходит вам мое предложение?
– Подходит, – немедленно согласился я, уж очень вдруг захотелось выпить, тем более Фидель угощал от доброго сердца.
Нам принесли уже успевшую мне осточертеть мадеру. Которую, кроме нас, как я установил, оглядевшись по сторонам, никто более не пил. Но ничего не поделаешь, раз турист, будь любезен вкушать этот слащавый портвейн, и деваться некуда.
– Мои сотрудники ни при чем, Луиш, – осторожно начал разговор на опасную тему инспектор. – Мы проверяли банковские операции по всем счетам подозреваемых, совершенно законно, согласно разрешению. И так вышли на сеньора. Представитель торгового дома только подтвердил информацию.
– А надо было расспросить продавца! – упрекнул я инспектора.
– Вы настолько любите эту женщину? Согласен, глупый вопрос. И так понятно. Но с чего вы решили, Луиш, что это непременно шантаж?
– А что же еще, по-вашему? – Я решительно отказывался допускать в свои мысли другую, куда более страшную версию. – Вы видели ее, и вы видели Талдыкина. И вы спрашиваете!
– Я всех видел. И вообще много чего такого, что вам и не снилось. Но впервые слышу о форме шантажа, где жертву заставляют принять в подарок драгоценностей на пятьсот тысяч новых евро! – возразил мне Фидель.
– А я вам говорю, что вы тоже законченный болван, инспектор! – Мадера ударила мне в голову. Тем более, как я вдруг заметил, этот напиток я закусывал, машинально отрывая кусочки перца от своего нашейного украшения. – Это нарочный трюк, чтобы подсластить пилюлю!
– И чего вы от меня хотите? – весело спросил у меня Фидель.
Тон его мне не понравился нисколько, и я выкрикнул грубо:
– Арестуйте его немедленно! Этого Талдыкина надо держать под замком, он угроза для нее, разве вы не понимаете?
– Нет, не понимаю. Угрожают дамам обычно пистолетом, реже – холодным оружием. Иногда дубинкой, а чаще – простой оплеухой. Но об угрозе изумрудным колье я что-то не припомню. Оно не подходит даже для удушения. – Фидель перевел дух, отхлебнул из стакана и продолжил проповедь: – Не кажется вам, Луиш, что возможная жертва – ваш сеньор, а не коварная дама вашего сердца? Ведь все могло быть наоборот?
– Да как вы смеете?! Да зачем Наташе это понадобилось бы? Ее супруг никогда ни в чем бы ей не отказал! Хоть в изумрудах, хоть в полете на Луну. Из кожи вон вылез бы, но не ответил бы «нет»! – запальчиво возразил я на нахальное предположение инспектора.
– Зачем понадобилось? А вы спросите у нее самой, а, Луиш? Может, вам она даст ответ? – И Фидель посмотрел на меня чуть ли не с жалостью во взгляде. – Вы пейте. Пейте! А завтра спросите, на трезвую голову.
И мы стали пить. Сколько по времени и по количеству, я не знаю. Помню только, что Фидель доставил меня в «Савой», когда было уже светло. Кто-то барабанил в дверь, кажется, даже заходил в комнату и тряс меня почем зря, но я не могу сказать точно. Около полудня я очнулся с разрывной головной болью, в мозгу у меня звучал танец маленьких лебедей, исполняемый на барабане. Отвратительное дело. Зная по опыту, что моему горю никакие шипучие и прочие таблетки не помогут, я дополз снулой ящерицей до холодильника и тут же, стоя на коленях перед дверцей, состряпал себе опохмелительный коктейль. То есть по очереди опрокинул в рот три крохотные бутылочки с водкой и бурбоном, а после запил апельсиновым соком. Через каких-то двадцать минут я был готов уже принять душ и даже, возможно, выйти в люди. Злость моя против Юрасика вдруг улетучилась, как и суровые подозрения в нечеловеческом коварстве. Может, дело было гораздо проще, не зря же Фидель не проявил явного интереса. Может, колье предназначалось вовсе не Наташе, а она лишь помогала его выбирать? Инспектор был прав в одном. Я должен расспросить саму Наташу, и пусть мне достанет смелости это совершить.
Спустя еще час, свежий и помытый, хотя и пьяный слегка – на вчерашние дрожжи, я вышел в коридор. Путь мой лежал в сторону пляжа, где, как я узрел с балкона, и отдыхали наши. Однако целиком проделать его мне не удалось из-за каверзной слабости в ногах, пришлось сделать остановку у лобби-бара и опустить в себя еще порцию бурбона с содовой.
Тут-то я и увидел Юрасика. Он сломя голову пронесся мимо по направлению к лифту, белый, как выкрашенный свинцовыми белилами забор, на ходу пряча судорожно в карман мобильный телефон. Это был первый случай, когда я, совершенно пьяный, встретил совершенно трезвого Талдыкина. Я окликнул его по имени.
– Лексей Львович! Леха! – Юрасик налетел на меня как танкер на скалу. Глаза его смотрели безумно, он вдруг прикрыл рот толстенькой ладошкой, будто захлебнулся словами: – Господи помилуй! – И понесся мимо меня дальше.
– Юрий Петрович! Погоди! Постой! Ты куда же?.. – окликнул я Талдыкина в спину.
Но он не обернулся и не прекратил бежать. Только хватался за голову прямо на ходу, и эхом долетало до меня, как он поминал имя Божье всуе: «Господи, помилуй!»
Часть вторая
ИЗ АДА БОГ ВИДЕН ЛУЧШЕ
Глава 1
Самая красивая
Если бы кто-нибудь спросил меня, отчего в тот роковой день и в тот вечер мое горе непременно потребовало от меня утопиться в вине, я вряд ли смог объяснить вразумительно свои переживания. Но теперь я уже в состоянии немного описать собственные настроения и причины, пробудившие их к жизни. Думаю даже, что многие дамы и девицы склонны будут мне не поверить, как это свойственно одним женщинам, когда речь в их присутствии идет о других. В данном моем случае – о Наташе. И резонно возразить: подумаешь, зеленые глаза и отличная фигура, ну и что? Разве этого достаточно, чтобы собирать мужские сердца в штабеля? Кругом пруд пруди сногсшибательных красоток, при этом и хитрых умом, которым и не снились изумрудные ожерелья, поднесенные им в полупоклоне, без всяких усилий с их женской стороны. Сколько потребуется изощренных интриг, опять возразят мне дамы, чтобы заставить среднестатистического мужчину надеть тебе на пальчик хотя бы ключи от сравнительно недорогого автомобиля! Не говоря уже о колечке с далеко идущими намерениями. Но в ответ и в свое оправдание могу сказать только, что я не соврал ни в одном слове, ни в едином утверждении относительно Наташи. Я не знаю, что чувствовали внутри себя ее законный муж, или Юрасик, или бедный Ника, я способен привести лишь свой собственный пример. А для меня Наташа была самая красивая. И точка.