Миссия доктора Гундлаха
Шрифт:
На обратной стороне листка приписка: «На собственном опыте я убедился, что повстанцы ведут себя благородно. Мне на них жаловаться не приходится... По моему мнению, через несколько лет здесь все будет в их руках — вся страна, как в Никарагуа. И они имеют на это полное право, точно так же, как там, в Никарагуа».
Известие об освобождении Дорпмюллера занимало мысли Гундлаха весь день и полночи. Он не очень понимал логику, которая руководила действиями повстанцев. Значит, они все-таки оставляют его у себя взамен Дорпмюллера. Но ведь РИАГ явно бросил Гундлаха на произвол судьбы! Повстанцы не могут этого не понимать. Что же ими движет?
Гундлах еще долго лежал без сна, снова вспомнив о Гертеле. Наверное, Гертель предвидел, чем может кончиться дело, но твердо встал на сторону Гундлаха. А он его погубил. Эта мысль была нестерпимой, и смириться с ней возможно лишь, постоянно себя одергивая и повторяя: «Во всем виноват Пинеро!» Он часто говорил себе эти слова, и все же они не успокаивали: Пинеро бандит, чего от него ждать, а он недооценил американца. Во второй раз, кстати сказать.
Гундлах признавался себе: втайне он рассчитывает на третий раунд. Что с ним будет, когда рана заживет? Что предпримут партизаны?
Его слегка лихорадило. Чтобы уменьшить боль, он лег на правый бок, как во время операции. И, прежде чем пришел сон, успел подумать, что неправильно ставит вопрос,— не в том дело, что предпримут партизаны? Важно, что ты сам намерен предпринять. Но этого он как раз и не знал.
Глава 7
Гундлах выздоравливал. Все чаще он невольно спрашивал себя: «Кто они, эти партизаны?» В группе, дислоцировавшейся в лесах повыше озера Ицалько, бойцов вряд ли наберется на полную роту. Почему же военные, знавшие, где она располагается, не нападают на нее?
Если верить «Радио насьональ», радиостанциям режима, то в борьбе «доблестной сальвадорской армии против подлых изменников, задумавших отдать страну на растерзание коммунистам», шестнадцати тысячам солдат противостояли три-четыре тысячи партизан. Гундлах знал, что в такой войне четырех и даже пятикратного превосходства в силах для победы недостаточно. У американской армии во Вьетнаме было десятикратное превосходство, но этого оказалось мало. Наступать на несколько освобожденных районов сразу армия не могла, тем более что необходимо было держать под контролем коммуникации, мосты, подъездные пути к городам. Правда, армии помогали полицейские части и правые экстремисты, но и партизанам было на кого опереться в городах и деревнях.
Среди партизан Гундлах видел самых разных людей. На одной из политических дискуссий, которые раз в неделю проводились в части, к его удивлению, выступил священник. Говорил он просто и доходчиво, и Гундлах хорошо понимал его испанский язык. Священник объяснял, что насильственный переворот — единственная возможность для народа добиться освобождения... Он был одним из учеников покойного архиепископа и представлял те силы в католической церкви, которые искали обновление в народе, не страшась никаких преследований.
— Что вас удивляет,— сказал доктор Диас.— Люди доведены до крайности, они хотят бороться, а не терпеть!
Доктор Диас, помолчав, с горечью заговорил о том, какое тяжелое время переживает страна. Мрачная картина открылась Гундлаху. Последний, свергнутый в прошлом году диктатор Ромеро, правил, опираясь на финансовых тузов, полицию и силы безопасности, как это было здесь принято с начала тридцатых годов. При Ромеро уровень безработицы достиг в Сальвадоре тридцати двух процентов, а в деревнях, в межсезонье,— шестидесяти. Народ голодал, положение крестьян стало просто ужасающим.
Полвека военных диктатур привели нацию к катастрофе. Крупным латифундистам (когда-то их было четырнадцать, а ныне около двухсот, этих «славных семейств») принадлежало больше половины всех обрабатываемых земель, причем лучших, конечно. Мелкие арендаторы и сельскохозяйственные рабочие влачили жалкое существование, только что с голода не умирали. Отчаявшись, крестьяне не раз поднимали восстания, которые безжалостно подавлялись.
Такая перенаселенная страна, где оплата труда ничтожна, а порядки драконовские, как магнитом притягивала промышленников из-за рубежа. Концерны США, Японии, Франции и ФРГ получали здесь прибыль более восьмидесяти центов на доллар вложений в год. Установленная законом минимальная оплата составляла два с половиной доллара в день; чтобы прокормить семью, нужно не меньше четырех...
— Пока что наша борьба носит в первую очередь военный характер,— закончил свой рассказ Диас.— Но одними военными действиями полной победы не добиться...
В пятницу, седьмого ноября, через три дня после выборов в США, пришли газеты с результатами голосования, известными уже по сообщениям радио. Корреспонденты на все лады комментировали приход к власти «команды Рейгана». Лишь где-то на последней полосе «Диарио де ой» упомянула, что на днях у гасиенды «Ла мармона» в департаменте Усуланан освобожден Дорпмюллер. Имени Гундлаха не называлось; комментария РИАГ не последовало.
— Непохоже, всетаки, что за меня собираются заплатить хоть какие-то деньги,— сказал Гундлах доктору Диасу.
Тот ответил не сразу.
— Не думайте пока об этом. Наберитесь терпения, осмотритесь... Представляю себе: оказавшись у нас, вы как бы попали на обратную сторону Луны.
— Спасибо. Я попробую.
— Вы выражаетесь как дипломат,— доктор подергал свою жиденькую бородку.— Очень хорошо, качество весьма ценное.
Через несколько дней в каком-то очередном разговоре доктор неожиданно спросил:
— К чему стремитесь вы, сеньор Гундлах? Чего требуете от жизни?
— Если вы ждете философского ответа, вынужден вас огорчить...
— Вы старше меня на десять лет, а разобраться в себе еще не успели. Это вы хотите сказать?
— Боюсь, что да, доктор. Грустная картина, верно?
— Грустная,— согласился Диас,— но, учитывая обстоятельства вашей биографии, причину можно назвать уважительной...
Глава 8
Гундлах не солгал. Ему действительно необходимо было разобраться в себе. Несколько разговоров с доктором Диасом совсем выбили Гундлаха из колеи. Все чаще задумывался он над прожитой жизнью. Чем жил он? К чему стремился? До сих пор к вещам обыденным: деньги, успех, карьера. Собственно, это были идеалы его круга: бесчисленных коллег и менеджеров, мечтающих любой ценой пробиться в «совет богов» — правление концерна. Но никому из них не доводилось попасть на обратную сторону Луны и увидеть то, что увидел Гундлах. Потребовалось ранение, удар чудовищной силы, чтобы он начал испытывать сочувствие к стремлениям других людей, жаждавших хлеба, мира, справедливости. В той своей первой жизни, лет двадцать назад, Гундлах имел шанс понять их, но он предпочел отказаться от такой возможности.