Миссия в Париже
Шрифт:
– И имя у одного, заметьте, не русское: Брамапутра. Из индусов, что ли? Индусы у англичан служат, – высказал опасение Миронов. – А ну как вместо ответа долбанут из пушки?
– И это не исключается, – согласился Кольцов, но тут же успокоил Миронова: – В таком тумане с первого разу вряд ли попадут.
– Ну да! Оно, конечно, лучше, если со второго, – ухмыльнулся Миронов.
Кольцов приставил к губам рупор, подул в него и затем громко откашлялся.
– Слыхал, Брамапутра? Вроде люди? – донеслось из тумана. –
– Люди нынче разные. Может, еще постоим? Туман скоро сойдет.
– Выполняй приказ.
– Есть, командир!
– Похоже – наши, – сказал Кольцов.
Вскоре неподалеку застучал двигатель, и спустя короткое время сквозь пелену тумана медленно проступили очертания сторожевого катера. Он поначалу замедлил движение, почти остановился. Видимо, оттуда внимательно рассматривали незнакомое суденышко. Но поняли, что оно им вряд ли может представлять угрозу – и катер снова двинулся. По его палубе прогрохотала тяжелая обувь, и в их сторону медленно развернулись стволы двух станковых пулеметов.
Катер приближался, стала хорошо просматриваться его мачта. И Сванте и Кольцов одинаково пристально вглядывались в ее верхушку, где обвисал в безветрии кусок ткани. Но из-за серого туманного рассвета они никак не могли рассмотреть ее цвет.
Но вот катер развернулся и слегка покачнулся на тихой волне, ткань на мачте распрямилась. Флаг был темный, слегка смахивал на пиратский. И они поняли: когда-то он был красный, со временем его хорошо прокоптила высокая дымная труба.
– Пирате? – ухмыльнулся Сванте.
– Наши. Красные, – поправил его Кольцов и добавил: – Большевики.
Сванте с тихой радостью смотрел на приближающийся сторожевой катер. Его лицо сияло, будто он уже вернулся к себе в Стокгольм с трюмом, до краев заполненным льняным семенем.
На палубе катера выстроились красные моряки, небритые, угрюмые, крест-накрест перепоясанные пулеметными лентами. Они тоже с нескрываемым любопытством рассматривали стоящих на палубе пароходика цивильных людей.
– Кто такие? – громко спросил пожилой усатый моряк, возведенный революцией в высокий ранг командира сторожевика. Голос у него был зычный, командный. Свой рупор он держал в руке, но им не пользовался. И в этом был некий особый шик.
– Флаг! – поняв свою оплошность, гневно просипел Сванте рулевому. И уже несколько мгновений спустя на мачте «Арвики» повис шведский флаг: синее полотнище, перечеркнутое желтым крестом.
Сторожевик вплотную приблизился к «Арвике», к ней же и пришвартовался.
– Где вас, дорогие шведы, черти носят! – проворчал на русском языке командир сторожевика.
Сванте не понимал слов и вопросительно смотрел на Кольцова.
– Русские среди вас есть?
– Есть, – отозвался Кольцов.
Командир сторожевика сунул руку во внутренний карман бушлата, извлек оттуда бумажку и,
– Кольцов?
– Есть такой. Это я.
– Полномочный комиссар Кольцов? – опустив глаза в свою бумажку, уточнил командир сторожевика.
– Что, не похож на комиссара? – улыбнулся Кольцов. – Не сомневайся, товарищ.
И, то ли от обезоруживающей улыбки Кольцова, то ли от его дружеского тона, не только командир, но и остальные грозные члены экипажа сторожевика вдруг как-то подобрели, тоже заулыбались.
– Тут, братишечка, из-за тебя такая полундра развернулась! – перешел с официального на доверительный тон командир строжевика. – Из Москвы радиограмма: вынь да положь им живого Кольцова. Из Швеции тоже что-то про русского комиссара толкуют. Почти что двое суток вас дожидаемся. Чуть не до самой Котки ходили, надеялись встренуть. Два раза на Антанту нарывались.
– Слыхали вчера. Не умеете тихо жить.
– Испереживались за вас. Ну, как что случилось?
Кольцов оглядел разнокалиберных по росту, не чесанных и не бритых, увешанных оружием морячков, весело спросил:
– Такие вы нежные?
– Время такое, товарищ. Переживательное. Еще совсем не так давно наших товарищев из Швеции один хороший человек переправлял. Капитан из капитанов, скажу я тебе. Каждую банку в Финском заливе знал. Свой фарватер у него был, одному ему ведомый.
– Эспер Эгирют? – вспомнил Кольцов человека, которого назвали ему еще там, в Париже.
– Он самый. Только нету его больше. На мине подорвался. Потому и переживали. Мин тут сейчас несчитано, как пельменей в супе, – командир обернулся к стоящей за его спиной команде, окликнул: – Брамапутра!
– Ну, я! – отозвался цыгановатый морячок.
– Сходи к товарищам шведам, растолкуй им, как надо по минному полю идти.
– На мягких лапах.
– Но-но, ты без этих твоих дурацких шуточков. Дело сурьезное, межнародное.
– Понял, командир.
Морячок, которого звали Брамапутрой то ли за его цыгановатый вид, то ли за то, что до Гражданской войны он несколько раз ходил на торгашах в Индию и она оставила в его сердце неизгладимый след, легко перемахнул через леер и оказался на «Арвике».
– Который тут капитан? – спросил он у Кольцова.
Услышав знакомое слово, Сванте ступил навстречу Брамапутре.
– Ты, папаша, по-русски чуток понимаешь? – спросил Брамапутра.
Сванте понял, о чем спрашивает этот матрос, и отрицательно покачал головой.
– Руски – нэт.
– Может, по-английски? Спик ю энглиш?
– Нэт.
– Парле ву франсе?
– Нэт.
– Как же мы, папаша, с тобой дотолкуемся? – озадаченно спросил Брамапутра. – Весь коленкор, папаша, в том, что и у нас карты минных полей нет, – и более доходчиво для Сванте повторил: – Понимаешь? Карт – нэт.