Миссия выполнима
Шрифт:
– Допустим, что так. И что тогда?
– Тогда мы сломаем вам один из пальцев и вернемся к нашей просьбе.
– Вам меня не удастся запугать.
– Вы думаете? Хорошо, оставим это на ваше усмотрение. Только вы можете назначить цену собственной жизни, я не стану делать это за вас. Сколько боли вы сможете вынести?
Фэрли закрыл ладонями лицо, чтобы защитить глаза от слепящего света лампы.
Он услышал невозмутимый голос Селима:
– Поодиночке мы не представляем никакого интереса ни для себя, ни для других. С другой стороны, вы являетесь очень важной фигурой в глазах очень многих людей. У вас есть обязательства и перед ними, и перед самим собой.
Фэрли его почти не слушал. Он сидел, сжавшись в комок и не шевелясь, он должен был принять решение, перед ним был выбор, который мог стоить ему жизни. Его давно не волновали детские вопросы личной храбрости; позиция – вот что было важно. Если у вас есть какие-нибудь убеждения, подразумевается, что вы должны уметь их защищать. А раз так, вы не можете позволить себе произносить слова, которые являются насмешкой над вашими принципами. Даже если те, кто их услышит, прекрасно понимают, что вы произнесли их не по своей воле.
Он снова взял листок и поднес его к лампе, щурясь на отраженный бумагой свет.
– «Они должны быть освобождены и помещены в безопасное убежище». Где вы найдете такое убежище? В какой стране?
– Это уже наша проблема. Разве вам не хватает своих?
Селим слегка отодвинул лампу. Фэрли покачал головой:
– «Фашисты», «белые либеральные свиньи», «расисты и империалисты». Это дешевые пропагандистские лозунги, которые ничего не значат. Они звучат, как радиопередача из Пекина.
– Я не просил вас интерпретировать наш текст. Вы должны его просто прочитать.
Фэрли уставился в темноту рядом с лампой:
– Давайте смотреть в глаза фактам. Я занимаю в мире определенное положение; живой или мертвый, я должен за него отвечать. Человек на моем месте не может говорить некоторые вещи.
– Даже если они соответствуют истине?
– Но они не соответствуют истине.
– Значит, вы отказываетесь.
Он предпочел бы смотреть в глаза Селиму, но бьющий в лицо свет делал это невозможным.
– Мы сможем вас заставить, это потребует только какого-то времени.
– Посмотрим. Думаю, я достаточно устойчив к нажиму.
– Существуют психотропные средства.
– Мой голос будет звучать неестественно.
Наступило продолжительное молчание. Фэрли было холодно и тоскливо. Возможно, этот отказ будет стоить ему жизни; он не мог думать об этом с абсолютным хладнокровием.
Селим очень мягко сказал:
– Чего вы хотите, Фэрли?
– Чего я хочу?
– Давайте выслушаем вашу сторону – возможно, мы сумеем достигнуть соглашения. Какова ваша цена?
– Меня нельзя купить, вы это прекрасно знаете. Человек в моем положении не может позволить себе роскошь торговаться.
– Восхищаюсь вашей храбростью. Но все-таки у нас должна быть какая-то основа для разговора.
– Разумеется. – Его охватило неожиданное легкомыслие. – Мы можем обсудить условия моего освобождения.
– А если я соглашусь вас освободить? – Селим поднял лампу повыше; теперь она била ему прямо в глаза. – Вы ведь знаете, чего мы потребуем взамен?
– Да, я прочитал ваши требования.
– И?
– Я понимаю, что с вашей точки зрения они выглядят вполне разумными. С вашей, но не с моей.
– Почему?
– Моя свобода в обмен на семерых террористов, которые находятся под судом. Неужели вы всерьез…
– Вот это уже лучше, – еле слышно пробормотал Селим.
– Что?
Его охватило внезапное подозрение; он нагнулся вперед и повернул лампу в руке Селима.
Свет упал на магнитофон. Кассета по-прежнему не крутилась. Селим вырвал лампу у него из рук.
– Я включу его, когда вы будете готовы.
– Я буду говорить лишь так, как считаю нужным.
– И как вы считаете нужным говорить, Фэрли?
– Своими словами и без принуждения.
– Вряд ли это нас устроит.
– Вы всегда можете стереть запись. Я скажу только, что меня похитили, что я жив и нахожусь в добром здравии. Этого будет достаточно, чтобы предоставить свидетельство моего похищения. Больше я ничего не могу вам предложить.
– Разумеется, вы согласны на такой вариант, потому что он соответствует вашим интересам. Вы хотите, чтобы они знали, что вы живы. Тогда они будут искать вас еще более настойчиво.
– Это все, что я могу вам предложить. Можете соглашаться или отказаться.
Селим резко поставил лампу обратно на верстак. Фэрли нагнулся и повернул ее лампочкой к стене. Селим не стал его останавливать; его компаньоны, вряд ли слышавшие большую часть их разговора, как молчаливые призраки, смотрели на него из темных углов.
Селим включил запись, расправил микрофонный шнур и сказал в микрофон: «Uno, dos, tres, quatro [6] …» Он перемотал назад кассету, включил проигрывание, и динамик послушно повторил: «Uno, dos, tres, quatro…»
6
Один, два, три, четыре… (исп.)
Селим еще раз перемотал ленту, чтобы новая запись стерла его слова. Он протянул микрофон Фэрли:
– Ладно. Попробуем сделать по-вашему. Говорите, когда будете готовы.
Фэрли взял в руки микрофон и поднес его к губам. Он кивнул. Селим нажал своим длинным пальцем на запись.
– Говорит Клиффорд Фэрли. Я похищен, и меня держат в неизвестном месте люди, которые не показывают мне своих лиц и о которых я ничего не знаю, кроме их псевдонимов. Они не причинили мне никакого физического вреда, и я думаю, что они не собираются меня убить. – Он опустил микрофон. – Это все.