Мистик Томас Свит

Козлов Евгений Александрович

Все мы за свою жизнь, достигаем определенного возраста, когда должны выбирать между замужеством и безбрачием, если выбор возможен. Должны выбирать, несмотря на увещевания общества. Слабость безбрачия вполне ясна, одиночество, ощущение, что в жизни своей что-то не сделал, ведь супружество, дети, занимают очень много времени, а у кого этого нет, занимается иным времяпровождением, чаще духовными изысканиями, люди отвергающие брак это сильные и в то же время слабые личности одновременно, у них есть одна особенность, они прекрасно понимают всю ответственность, если сделают подобный шаг, но они не сделают. Остаются одни, как выглядит внешне, на самом деле у них есть воспоминания, воображение, есть мечты и есть Бог, к которому можно обратиться всегда.

– Нет. – ответила Даниэла во всеуслышание, и будто эхом раздалось ее слово по замку, звуковой волной пронзило собравшихся дам и господ. Рука ее выскользнула из десницы сэра Гарисона, он будто

превратился в мрамор, так и остался стоять неподвижно. Минута тишины прошла, а затем началось нечто невообразимое, в адрес девушки послышались возгласы негодования, ее укоряли и пытались устыдить, приказывали взять свои слова обратно, подумать, наконец. Но было уже поздно. Матушка леди вовсе разозлилась и переубеждала дочь как могла. Тщетно. Ведь Даниэла ушла в себя и не слышала, не вступала в препирательства, ничего не слышала, а лишь смотрела в пустые глаза Вильяма. Она прошептала. – Прости. – так, что легко можно было прочесть по губам, и направилась в сторону той самой комнаты. Вслед за нею хлынули толпы людей, но она захлопнула перед ними дверь, дабы больше никогда не выходить. Так она смиренно стала затворницей, сцена, творимая снаружи, ее не волновала, не беспокоила. Даниэла осознала свой грех, побороть который возможно было только полным отречением, она выбрала другой путь, узкий, никто ее никогда не понимал, и это правда жизни.

Глава семнадцатая

“Есть люди гении, есть люди нормальные, я же никто”.

Геральд и Элизабет обвенчались в церкви отца Вильяма, как и задумывалось свадьба прошла тихо и спокойно, без лишнего шума, по крайней мере, они так думали стоя у алтаря, но стоило им выйти, как увидели половину горожан города пришедших поздравить новобрачных, весть разнеслась по всей округе и никто не пожелал оставаться в стороне, каждый в тот день считал своим долгом произнести тост и пожелания. Обрадовалась семья Краусвеа, когда-то род считали умершим, к счастью это оказалось ошибочным. Брак их был счастливым, с добротой они относились к друг другу, а затем и к своим детям. Сначала у них родилась девочка, которую нарекли Элизабет в честь матери, или просто Эли, затем на свет Божий появился малыш Карл, Карлинио как звали его в детстве. Они не заметили, как состарились, Геральд поседел и все такие же длинные пепельные космы прибывали в хвосте, Элизабет всё также неподражаемо красива, только чуть поблекла, со временем ее горделивый нрав изгладился, и в лице появилась добрая умиротворенность, у него не стало тех внезапным порывов, редко отныне он колко славословил.

Отец Вильям уже не служит, но по-прежнему живет при церкви и ухаживает за кладбищем, выглядит неизменно, старик, будто в его морщинах не старость, а он сам избрал такую внешность, дабы смирять самолюбие. В один весенний день по воле провидения встретились два старых знакомых Геральд и отец Вильям, пара мудрецов на ветхой как их жизни скамейке. Мистер Краусвеа пришел со своим внуком, маленьким мальчиком лет семи. Осмотревшись и поздоровавшись, они начали беседу.

– Сколько времени прошло, уже и не вспомнить. Видите, у меня уже внуки подрастают. – сказал Геральд.

– Давно вы не заходили ко мне граф, что ж, на то воля Божья.

– И именно из-за нее я здесь. Хочу рассказать вам, отец Вильям о последнем происшествии. Помните затворницу, что жила в замке.

– Припоминаю.

– Так речь пойдет именно о ней. Как вы, должно быть, слышали, мы с супругой перебрались в поместье Мемориес Роуз, а замок поднесли в дар детям. И вот недавно, они, осматривая замок, затеяли кое-что там переделать, однако те мастера отлично постарались, раз замок еще стоит, а я их ругал; так вот, они открыли ту самую комнату, где некогда жила затворница. Каково было мое удивление, когда узнал, что там никого не было. Сознаюсь, я вовсе позабыл о ней, потому что перестал верить. Боюсь, мои догадки правдивы, ее никогда не существовало, тогда почему вы солгали мне?

– Даниэла существует, она есть и всегда будет, пока о ней помнят. И думаю, пришло время поведать вам историю, она также таинственна как исповедь, но думаю, время пришло.

И отец Вильям рассказал Геральду всю жизнь Даниэлы, и свою жизнь, ведь он когда-то именовался сэром Гарисоном.

– …После того как мне было отказано, я отчаялся и не нашел другого выхода, как отправится в путешествие по миру, провернул дело легко, ведь я заведовал кораблями, мне не составляло особого труда отплыть на судне в неизведанные уголки земли и мирового океана. Я искал забвения и успокоения, но не нашел. Немыслимое количество раз я пытался полюбить другую женщину, просто не мог, любовь к Даниэле лишь крепла благодаря разлуке, постоянно вспоминал о ней, но уже не надеялся. Убеждал себя в обратном, безрезультатно. Несколько лет мне потребовалось на поиски себя, своего предназначения. Слава Богу, я не впал в уныние, а отыскал

один единственный путь, углубился в богословие и вознамерился служить Богу и людям, до конца дней своих. Так я стал священником. Далее вы можете не поверить мне, но всё было именно так, как я говорю. Меня рукоположили и назначили, направили в этот приход, и тогда я осознал, что это было не случайно. Я был страшно искушен, принявший обеты, я проявил слабость. Навестил Даниэлу, дверь ее была заперта, она могла узнать мой голос, но не впустила, я желал лишь увидеть ее, не более того, Даниэла оказалась сильнее меня и не поддалась на уговоры. Родные отреклись от нее, и не представляю, как она прожила без помощи, только с Божьей помощью. Отныне я помогал ей, чем мог. Прошли еще несколько лет, неожиданно приехали вы и изменили жизнь Даниэлы.… Даже не сомневайтесь в ее существовании. И вот однажды я как всегда пришел к ней в вашем присутствии, помните. Тогда в первый и единственный раз она отворила мне дверь и впустила к себе. Для того чтобы попрощаться и исповедоваться. Красива словно ангел, я не мог оторвать от нее своих глаз, поседевший старик, я смотрел на нее, а она лишь поблагодарила за всё и попрощалась со мной. С тех пор ее не стало, может быть, она ушла странствовать, умерла, либо вознеслась на небо. Я точно не знаю. Неправильно говорить о святости при живом человеке, но для меня Даниэла свята и праведна, она изменила меня и наставила на путь истинный. Вся наша жизнь это борьба со своим грехопадением и я уверен с Божьей помощью, она справилась с собой. Молитвы ее до сих пор оберегают меня и многих людей, с того момента как мы познакомились, я ни разу не болел, ни разу не отчаивался, если узнаете сколько мне лет, то не поверите, чувствую поддержку и защиту, заботу о моей грешной душе. Я искренне любил ее и знаю, мы будем вместе на небесах. И надежда эта согревает меня. Надеюсь и верю, она счастлива.

Глава восемнадцатая

“Сладостны уста порока,

Потому горьки правдивые слова пророка”.

Историю эту знали лишь два человека, коими не одним из них я не являюсь. Я потомок рода Краусвеа, маленьким мальчиком услышавший рассказ старого священника, многие уже не помнят его имени, но я по-прежнему вижу, как он убирает сухую траву и цветы с холмиков могил, и будто время над ним не властно. Он добро улыбается сквозь густую бороду, а в глазах его еще теплится мечта о встречи с любимой. Не смогу вспомнить, когда меня впервые посадили за ученическую парту, какой был урок, не помню своего первого учителя, но история жизни Даниэлы Затворницы отпечаталась в моей душе навсегда. Дедушка с бабушкой умерли в один день, сидя в саду, там, где он сделал ей предложение, и смотря друг другу в глаза. И отныне историю эту знают лишь двое.

Эпилог

Отрывок сна:

Они стояли и ждали когда я, наконец, провозглашу во всеуслышание, нареку себя праведником. Но мой ответ был иной – Я грешник! – вырвалось из уст моих. И толпа разверзлась, и пропасть зияла над бездною, не оправдав ожиданий, изрекши правду, они ввергли меня в изгнание.

2010г.

Фантомные боли

Чернильная капля невольно соскочила с кончика заостренного пера, отчего расточитель содрогнулся, когда небольшая лужица растеклась по письму, столь прилежно некогда долговременно составленному Томасом Свитом. И потому под пятном ему пришлось сотворить приписку – “Черные пятна падают на жизнь каждого человека, порою их необходимо не замечать, чтобы не отвлекаться от важного, например, от содержания сего последнего моего послания”.

Сегодня записывая однотонные строфы, он еще умудряется одновременно размышлять о человеческой судьбе кратко описанной как всегда гротескно классиками мировой литературы. Ибо человек по их разумению может быть либо “Человеком в футляре”, либо “Человеком толпы”, один сторонится общества, дабы познать себя, другой отвергает одиночество, чтобы не остаться наедине с самим собой, о эти мученики терзаемые совестью. Нет, это лишь малые отблески души, ее величье не вместить в слова, ее глубину не облечь в переплет. Посему пространным казалось мистику завещание, лежащее на столе, ибо он не сторонится посетителей, но ощущает, как постепенно отдаляется от них, душою стремясь туда, за горизонт.

Однако сей сакральное действо прощального характера прервал человек весьма миролюбивого вида, столь тихо вошедший в комнату графа. Томас Свит окинул его пристальным взглядом, сделал жест рукой, в знак разрешения разговора и неминуемой откровенности. Тот джентльмен средних лет в дорогом костюме, гладко выбритый, с прической как у французского принца, не стал садиться на стул, а только словно парил над полом, борясь с внутренними докучливыми страхами. Весь его типаж являлся плачевным, можно даже назвать скорбным.