Мистик Томас Свит
Шрифт:
Amor tussisque non celantur (любовь и кашель не скроешь). Ле Фаню пишет подобную мысль, что человек вскоре рано или поздно выбирает между браком и путем мудреца, одиночества. Согласимся с ним, выбор должен быть, а не слепое понукание стереотипам и общественности, делать как все ненужно, необходимо совершать поступок по своему разумению. Верное решение знает лишь Бог, мы же слушаем советы или приказы, которые вполне могут оказаться ложными, самое наилучшее следовать Божьей воле, наставляющей нас на добро. Конечно, легко не будет, преодоление себя, всего, борьба со страстями, вот что ожидает однажды ступившего на стезю послушания. Впрочем, для матушки Даниэлы не было выбора так такового, понятие “старая дева” она искоренила сначала из речи, потом из лексикона в целом, само монашество вызывало в ней бурю негодований, каплю жалости, затем безразличие, нет, она не хотела бороться с людьми выбравших безбрачие, обычно таких отдельных индивидуумов общества считают слабыми и вполне ненужными объектами, впоследствии решений проблемы возникает у столь радикально настроенных людей две: первое моральное и физическое подавление, устранение, второе традиционное невмешательство, то есть, зачем тратить свое время на бесполезных. Миссис придерживалась второй позиции. Сторонники брака, характеризуя “бесполезность” приводят в пример демографию, но думаю бояться им нечего, мудрецов не так много. Неуместно говорить о за и против, этим пусть занимаются социологи (наверняка известно в чью пользу они отдадут свой голос, как им прикажет власть так они и напишут) и богословы, я лишь выдвину мысль, что они равнозначны, если делаются во имя любви. Жениться хорошо, не жениться, не познавая женщину (то есть сохраняя девство на протяжении всей жизни) также хорошо, смотрите на свою жизнь, что вам уготовано. И если я не склонен к браку, и в один прекрасный день появляется женщина, которая будто послана Господом, дабы мы соединились, повенчались, ну что ж, нужно следовать по этому пути несмотря ни на какие протестные установки.
Юношеские похоти, всегда ли они имеют место в жизни? На нашем (думаю и последующих) веку еще встречаются молодые люди без той губительной жажды, утолить которую, впрочем, не является реальным, и именно из их немногочисленного числа была Даниэла, предположу, даже решусь утвердить тот факт, что последуют обвинения в ее незрелости, нет у нее опыта, заслуг, побед и поражений, категорично, говорить о несовершенстве личного мировоззрения неуместно, особенно тем, кто совершает какой-либо грех, советует ближним поступать именно так или еще хуже, дабы высветлить себя, за счет падения другого. Не нужно помогать греху, необходимо видеть свои злодейства и не допускать, чтобы люди повторяли, стыдить себя, укорять. Века сменяют друг друга, былые ценности обесцениваются, страсти становятся нормой и пережитки старого никого не заботят, однако ветхие картины сейчас стоят “бешеные” суммы, требуя от покупателя не малые затраты, стареют но лишь многозначительней становятся, целомудрие нынче стоит практически ничего, речь идет не об экономике, а о попущении, порой закрываются глаза, прищуриваются, взрослые они уже сделали свой выбор, уже поздно, но юные души искушаемы сегодня легионами, но, как известно, претерпевший до конца спасется. Самокритика еще никому не вредила. Вы спросите, а что есть грех? На этот счет существует много мнений, и как мы видим поколения, редактируют понятие с изрядным постоянством, не стоит и мне выдвигать какие-либо гипотезы, скажу лишь одно главное, грех всегда ощущается, если нам показать воду и грязь, то выберем путем ощущений прозрачную жидкость, а не зыбкую липкую массу с неприятным запахом, даже если мы не будем знать их свойства до первого знакомства, падение неестественно человеку, это понимание вещей заложено в нас, иногда чувствуется слабо, но всегда. Не забудем об ангеле хранителе, он голос совести, возникающий на грани между отказом и принятием, свершением. Мы не одиноки, идет борьба за каждого человека, непрестанно. Вслушивайтесь в себя, и вы услышите, всматривайтесь в себя, и вы увидите. Страсти сладки и обманчивы, многие из них носят маски, сорвать кои возможно одним словом – нет.
Юная леди, забыла обо всех своих речах, влечение желание поговорить с сэром Гарисоном руководило ей, она металась из комнаты в комнату, ища своего любимого. Для леди свойственна планомерность действий, Даниэла же думала только об одном и ни о чем более.
Отложим меланхолическую задумчивость и вернемся к поискам неуловимого преступника, так бесцеремонно похитившего девичье сердце и благосклонность, в защиту необходимо сказать, что он об этом факте не ведал. Так сэр Гарисон в одной из комнат для гостей спешно укладывал чемодан сугубо мужскими вещами, не многочисленными, терпения в нем всё меньше, застежка никак не поддавалась силовому воздействию, противилась. Позади, послышались робкие как у лани шаги, заставившие его, совестно обернутся. В дверях стояла Даниэла, явно не решающая войти, озабоченная некой проблемой, прижалась к косяку и не без жалости смотрела.
– Вы уезжаете, так скоро?
– Даниэла, вы не так поняли. Появилось желание осмотреть окрестности, ближайший город. – говорил Вильям не веря своим словам в строгой позе. – А что, хотите, остановить меня?
– Да нет. – пролепетала девушка.
– Так да или всё же нет. Укоризненно заявил сэр Гарисон.
Последовала непродолжительная пауза, они будто приводили мысли в порядок. Затем чемодан сдался, замок щелкнул, хозяин поклажи произнес.
– Извините меня. По утрам я обычно не в духе или как говорят, встал не с той ноги. Вы сегодня милы и чересчур прекрасны для такого унылого дня, но даже это не поможет мне справиться с утренней раздражительностью.
– Вы хотели уехать.
– Да, вы меня раскусили. Поначалу я не ждал, что-либо занимательного для себя увидеть здесь, я знал, у графа Краусвеа есть дочь, которая не знаменита и не интересуется ничем мирским, но я ошибся, вы Даниэла мне столь интересны, даже когда немногословны, многие подражают, не беру в расчет людей великих, сейчас стараются быть похожими на преуспевающих, дамы завидуют красоте и количеству колец на пальчиках, сеньоры делают пометки и считают, сколько женщин побывало в их объятьях, вы же не слушаете никого, остаетесь собой в любой ситуации. Я устал от тех леди, считающих флирт основой здоровых отношений, во время беседы меняют интонацию голоса, играют. Я зачастую поддавался, но с вами, я будто свободен. Не люблю менять планы, покинуть вас было бы неслыханной ошибкой. Не волнуйтесь, осмотрю графство, как задумывал, а затем вернусь.
– Можно составить вам компанию?
– …Вполне. Если конечно родные не будут возражать против небольшой прогулки.
– Я спрошу у матушки, вы не против?
– Да-да, безусловно. Как всё удивительно обернулось, в такие моменты начинаешь благодарить судьбу.
Как вы успели догадаться матушка была крайне не против и более того не желая больше ничего слушать, самолично отпустила дочь. Словно к алтарю.
В карете ехали одни. Наедине, трудно описать, что чувствовала Даниэла, должно быть нечто близкое к блаженству. Сэр Гарисон, немного смягчившись, не спускал глаз с девушки, прежде чем они снова заговорили, переждали небольшой антракт, кто в чувствах и в волнении, а кто в буфете с пирожком за щекой.
– Часто вы выезжаете в город? – спросил Вильям.
– Теперь довольно редко, после одного происшествия, у меня больше нет желания быть там.
– Но сейчас мы едем именно в город, вы знали это, но согласились.
Даниэла не ответила. Ей было трудно что-либо произносить, ее сердце колотилось, ручки дрожали, оттого они смирно покоились то на коленях, то на талии. Вид из окна ее не заботил, официальная цель поездки тем более.
– Какое именно место вы хотели бы мне показать? Уверен, из вас выйдет отличный экскурсовод. Итак, какое?
– Церковь. – лишь смогла произнести леди. (услышав это заявление матушка ликовала и начинала бы судорожно писать пригласительные письма на свадьбу, но девушка имело иное представление).
– Вполне заманчивое предложение. Старые храмы красивы, величественны, сколько молитв там было воспето, они будто витают в воздухе пахнущим ладаном, неповторимые фрески, трудоемки и живы.
Последующая сцена покажется странной, мрачной, из-за нестандартного места действий. Фигурировала в рассказе уже не раз, потому атмосфера будет знакома. Кладбище возле церкви утопало в устилающих объятьях осени, небо хмурилось, листва почти опала и деревья обнажились, не смущаясь наготы, мирно дремали орошаемые частым дождем. Выйдя из храма и бросив взгляд немного в сторону от кладбища, нам покажутся две фигуры, восседающие на скамейке, они практически не двигались, не разговаривали, мы бы подумали, что это духи давно ушедшей в мир иной влюбленной пары, в одном ошибемся, Даниэла и Вильям дышали.
– Я удивлен тому, как вы хорошо знаете историю церкви. Но думаю на сегодня предостаточно повествований, для моего забывчивого ума это слишком много. – сказал Геральд меняя тему беседы. – Я заметил, вы чем-то встревожены.
– Я?
– Вы, конечно, кто же еще, мне столь интересны сейчас. Так, ответите?
Даниэла хотела все сказать, признаться в своей любви, вывернуть свою душу наизнанку! Почему она это не сделала, ответ кроется в скромности, хотя она рано или поздно откроется. Она решает вместо изъяснений углубиться в недалекое прошлое, поведать потаенное, значимое, то, что услышать, достоин не каждый.
– Примерно месяц назад я отправилась за покупками в город, или для моциона, точно не смогу вспомнить. С лакеем, матушка не смогла сопровождать меня. Я была рада немного отдохнуть от ее вездесущего покровительства. Все необходимое благополучно куплено и когда возвращалась вдоль улицы, я стала свидетелем безразличия. А именно, увидела возле стены одного из домов лежачего человека, он спал или был без сознания, или мертв, даже подумать об этом страшно. И, и я прошла мимо, думая о том помочь мне или нет, я шла, и не вернулась к тому бедному мужчине. Он был легко одет, но не как пьяница, нет, одежда чистая и аккуратная, рука в побелке, локоть, если точнее, должно быть ударился при падении. Я прошла мимо, не спросив как он, нужно ли позвать доктора, не проверила пульс, не сделала ничего, что нужно было, поступила не как человеколюбивый человек, не как христианин. Не помогла, грех на мне и он тяжек, я нарушила одну из заповедей Христа. Не могу простить себя. Ведь нужно поступать так, как хотел бы ты, чтобы поступали с тобой, неужели я хочу, чтобы никто не замечал меня, будто меня не существует, особенно когда я в беде. Невмешательство, вот что двигало мной. Да, я часто не могу подойти, заговорить с человеком из-за кротости, боязни нового, но это не оправдание, оно и ненужно. Уже поздно. А если тот человек погиб, по безразличию трусости, то, прости меня Господи.