Младший научный сотрудник 6
Шрифт:
— Ола (привет), — так начал я беседу, когда нос его лодки ткнулся в илистый берег, — несесито ир аль отро ладо (мне бы на тот берег).
Он хмуро оглядел меня с головы до ног, потом ответил:
— Сиен песос (сто песо).
Это я понял без малейших затруднений, уж чего-чего, а числительные на этом языке я отлично знал. Да и в кармане у меня была как раз требуемая сумма — Пабло на прощание подарил. Я вынул ее (она уже успела просохнуть после морского купания) и молча протянул рыбаку, тот подвинулся, пропуская меня на корму.
— Кокодрилос? — вспомнил я, как эти твари на местном языке значатся.
— Но тенгас мьедо, чико, аки сон пекеньос (не боись, пацан, они
Я и успокоился, а рыбак погреб к восточному берегу Пампанга — весел у него не было, отталкивался от дна длинным шестом. А я крутил головой во все стороны, ибо помнил древнюю восточную поговорку — на Аллаха надейся, а ишака привязывай.
Но все обошлось вполне тихо и мирно, через пять минут я спрыгнул на берег, едва не увязнув в топком иле (но все же не увяз и даже ухитрился зачерпнуть не слишком много воды в кроссовки), сделал рыбаку на прощание ручкой и отправился в свое дальнейшее путешествие, насвистывая возникший в голове мотивчик — «мы в город Изумрудный идем дорогой трудной». А если честно, то все, что случилось со мной после Камчатки, стало напоминать небезызвестный вояж бравого солдата Швейка под названием «Будейовицкий анабазис».
Переводится это слово с греческого как «восхождение» и первоначально оно означало военный поход из более низменной части суши в более возвышенную. Например с побережья в горы. А в дальнейшем произошла трансформация понятия в «длительный военный поход по недружественной территории». Самые известные анабазисы в истории, это Кира, как греки ходили войной против Вавилона, Александра Македонского… ну тут и без пояснений все прозрачно, и тот самый Будейовицкий. Это как бравый солдат Швейк догонял поручика Лукаша, следуя сложным противолодочным зигзагом вокруг областного центра Ческе-Будейовицы… немецкое название этого места, кстати — Будвайзер, так называется очень популярный сорт пива.
Так вот, продолжил размышлять я, выбираясь из заболоченной поймы Пампанга на сухое место, сами же посудите — хоть и говорят в народе, что бешеной собаке семь верст не крюк, но я, получается, выступаю именно в этой роли… собачки с водобоязнью. Через пару километров вдоль побережья я опять сел на поваленное дерево, сорвал с ветки несколько незнакомых фруктов (оказались достаточно вкусными и питательными) и задумался…
Сами же посудите, господа-товарищи-граждане, начиная с той темной истории корейского Боинга 007 (чем она, кстати, закончилась — я так и не выяснил в горячке событий), транзитом через аварию АНа и чудесное спасение на острове Симушир, после которых последовал еще более темный корейский десантник с мертвой командой. А затем спасение на авианосце и тюрьма в Гонолулу, из коей я благополучно сбежал благодаря вовремя случившемуся землетрясению.
Затем встреча с Цоем в гонолульском супермаркете, знакомство с двумя раскрепощенными девицами на Омаха-Бич и ночная погоня с собачками… хорошо еще, что не с бешеными, со здоровыми. И уход от погони на непривязанном катере, очень вовремя подвернувшемся нам. Еще один остров, филиппинское прогулочное судно и эксфильтрация в Багио. Хилеры-киллеры, сдавшие нас с потрохами местным партизанам, схрон в темном лесу и прогулка в больничку соседнего городка. Как уж его… Ла Тринидад что ли, Троицк то есть по-нашему.
И совсем уже на закуску — арест в полицейский участок, еще одно чудесное спасение из него, расставание с партизанами и дед-отшельник со своим дельтапланом… ничего не забыл?
Тут бы самое время проявиться второму я, но увы, не сочло оно нужным подключиться к моим горестным рассуждениям, так что думай сам, сказал я себе… ну что, надумал?
Глава 20
Соломинка для верблюда
Соломинка для верблюда
Я вышел с Лубянки на улицу Дзержинского в каких-то раздрызганных чувствах… с одной стороны чуть в кутузку не загремел по тяжелым статьям, а с другой — живой-здоровый и на свободе. Пока. Добрел до входа в метро Дзержинская (будущая Лубянка), спустился вниз на длиннейшем эскалаторе, а по пути невольно задумался о топологии красной ветки московского метро.
Сами посудите, граждане, если смотреть сверху вниз, то там сначала идут станции мелкого заложения, от Сокольников вплоть до Комсомольской-радиальной ты спускаешься вниз по ступенькам и совсем неглубоко. Далее возникают Красные ворота… ой, Лермонтовская… и два (Карл!) эскалатора вниз, метров 60–70 в общей сложности. При том, что пешком от 3 вокзалов до этих Красных ворот всего-то пять минут идти — это какой же там уклон? Кировская-Дзержинская-пр.Маркса опять глубоко, причем прилично, а Библиотека Ленина, Кропоткинская и Парк культуры снова прямо под поверхностью. И, наконец, еще один нырок — Фрунзенская/Спортивная, и опять выход совсем уже выше земли на Ленинских горах. Дальше уже не очень интересно, потому что понятно — под горами, где выход к МГУ, глубоко, а дальше опять поверхность. Но вот эти качели от Комсомольской и до Ленинских гор (которые всегда оказывались закрытыми после футбольных матчей в Лужниках) — они для меня абсолютно непонятны, кто так проектировал и почему, жгучая загадка века какая-то…
Но хватит про метро, оборвал я сам себя, подумай лучше о том, как жить дальше. И, когда пересаживался с Библиотеки Ленина на тупиковый Александровский сад, решение о дальнейшем житье-бытье всплыло само собой… немного повертелось в разные стороны и утвердилось, как бетон после набора прочности в течение четырех недель. Вы крокодилы, господа-товарищи? Очень хорошо, тогда вы у меня будете жрать друг друга. Попутно вспомнил и притчу про погрузку верблюда — там, если не ошибаюсь, его надломила последняя соломинка, так что он упал мордой в песок и больше не поднимался. Хотя, казалось бы, соломинка это ж такая ерунда весом в несколько грамм, а вот поди ж ты.
Первое, что я сделал, когда вошел в свою квартиру, так это набрал номер Цуканова на вертушке. Тот быстро взял трубку и недовольно ответил:
— Я занят.
— Буквально пять секунд, — сказал я, — можно мне поговорить с Леонидом Ильичом? Это очень срочно.
— Он в Кремле, — еще более недовольно сказал тот.
— А когда вернется?
— Поздно… после восьми точно, а может еще позднее.
— Я ложусь спать в десять, — сообщил я, — восемь-девять меня вполне устроят.
— А что за вопрос у тебя? — совсем уже волчьим тоном спросил Цуканов.
— Хочу сообщить от прекращении своей практики и убытии по месту жительства, — бухнул я.
— Стоп, — по его словам было понятно, что я поставил его в тупик. — Я подойду к тебе через полчаса, расскажешь подробности.
Я согласился и быстро соорудил себе что-то из холодильника. Пока ел, городской телефон надрывался аж дважды. Первый раз был мсье Лебедянцев, импресарио Джуны — напомнил, что договаривались о встрече… наметил ему ориентировочно сегодня в четыре. Адрес — Арбат, 31, рядом с театром Вахтангова. А квартира? — уточнил я. Без квартиры, — ответил Лебедянцев, весь дом принадлежит ей. Нихрена ж себе, подумал, а чем я хуже.