Младший научный сотрудник
Шрифт:
— Во-первых не Агдам, а Азербайджанский портвейн, — слегка обиделся он, — а во-вторых градусы там есть, а что ещё надо, чтобы скрасить тяготы и лишения колхозной жизни.
И я не нашёлся, что ответить ему на это, а тут и Оля подошла — свои стандартные кружавчики она на этот раз дома оставила, а была одета в обтягивающий костюм, не Адидас, конечно, но смотрелось это на ней вполне достойно. Я ещё подумал, что немного недооценил её на атресолях.
— Привет, Оля, — сказал я ей, — ну что, поработаем неплохо?
—
— А интересно, аккордная система в этом колхозе применяется? Ну чтоб сделать дело и гулять потом смело — как дембельский аккорд в армии…
— Вон начальник подошёл, у него можешь спросить, — указал Аскольд на абсолютно лысого мужика ростом никак не менее метра девяносто пять.
— А как его зовут? — поинтересовался я.
— Алеков его зовут, Пал Палыч, но в народе он проходит как Али-Баба.
— Ага, а мы его сорок разбойников получается?
— Ну типа того, — буркнул Аскольд и разговор на этом сам собой утих.
Загрузились в автобус типа ЛАЗ, как раз все уместились и даже заднее сиденье свободным осталось. Алеков пересчитал нас по головам, сделал пометку в тетрадке и мы отчалили от пятого корпуса. Сначала прыгали по булыжным мостовым старого города, потом переехали две большие реки и плавно вкатились на трассу Р-159, пролегающую по лесным просторам нашего Заречья. Оля с Ниной перед нами сели. И тут Аскольд достал бутылку, оказавшуюся и в самом деле Портвейном Розовым Азербайджанским ГОСТ 7208-78 с этикеткой отвратительного розового цвета.
— Самое время прикоснуться к прекрасному, — сказал он, повысив голос, чтобы было слышно переднему сиденью, — девчонки, вы как, участвуете?
Оля и Ниной одновременно оглянулись сначала на Аскольда, потом на портвейн и ответили одновременно, Оля — нет, а Нина — да.
— А почему, собственно, нет? — поинтересовался я у Оли.
— Не люблю портвейн, — честно призналась она.
— А что любишь? — продолжил пытать её я.
— Ну не знаю, — задумалась она, — вино какое-нибудь сухое, только не креплёное.
— Ты будешь смеяться, — продолжил я, — но у меня как раз бутылка Ркацители в сумке завалялась.
И я вытащил это дело на всеобщее обозрение… у нас дома оно в шкафу лежало битых два года, я и подумал, что надо его утилизировать, пока не испортилось и захватил с собой.
— Это совсем другое дело, — повеселела Оля, — это можно.
— Тогда и я буду Ркацители, — присоединилась к ней Нина.
И мы разлили это грузинское вино (в начале 80-х почему-то все наши винные магазины завалили этим Ркацители) по приготовленным дамами стаканчикам.
— А мы и из горла выпьем, — гордо сказал Аскольд, — мы люди простые.
— Да уж ты самый простой из нас, — подколола его Нина, — из обкомовского дома
— Завидуй молча, — обрезал он её и сказал немудрящий тост, — ну, чтобы не последняя.
И мы выпили… я покосился на начальника Али-Бабу, но он сидел на сиденье рядом с водителем и ни на что не реагировал.
— А ты ведь Камак, — сказала мне Нина, закусив половинкой огурца, — только что из политеха пришёл.
— Всё верно, — ответил я, — я Петя Камак из политеха. А ты судя по всему та самая Нина…
— Что значит «та самая»? — попыталась возмутиться она.
— Ну которая в комбезах всё время ходит, — выкрутился я.
— Аааа… да, — сразу смягчилась она, — нравится мне такой стиль. Как тебе наш отдел-то? Вживаешься?
— Да куда ж я денусь, — вздохнул я, а Аскольд тут же вставил реплику, — между первой и второй перерывчик небольшой.
Дамы согласно кивнули, и он налил им еще по полстаканчика.
— Чтобы число наших выездов в колхоз всегда совпадало с числом возвращений, — выдал я такой мудрёный тост, и он не встретил возражений у присутствующих.
— Аскольд, — спросила Нина после глотка вина, — ты тут похоже самый опытный, знаешь кого из тех, кто с нами на смену едет?
— Конечно, — не стал отпираться тот, — всех почти знаю — кто именно тебя интересует?
— Да расскажи в двух словах про каждого, нам с ними ведь две недели в одном котле вариться предстоит.
— Пожалуйста, — пожал плечами Аскольд, — впереди ребята-гидрики, пятеро, все нормальные, кроме одного, вон того, с длинными волосами.
Мы дружно поглядели вперёд, пытаясь вычленить длинноволосого.
— Да они все не лысые, — выразил общее мнение я, — который именно?
— Во втором ряду справа у окна, — уточнил он, — у него с головой не всё в порядке, один раз, как я знаю, он даже лечился в заведении, что напротив нашего института.
— В психушке? — спросил я.
— Ну да… вроде вылечили его, а вроде и не до конца. Дальше слева это очкарики, лазерщики то есть, тоже приличные кажется люди, но водку почему-то не пьёт ни один. А сзади…
Но что там у нас сзади, Аскольд не успел пояснить, потому что автобус затормозил и Али-Баба трубным голосом провозгласил:
— Зелёная стоянка десять минут, мальчики налево, девочки направо.
И снова 31 августа 83 года, небо над Камчаткой
— Тоже верно, — задумался начальник, — дай ещё раз связь с полсотни первым…
Но в этот момент микрофон у меня в руке разразился длинной и горячей корейской тирадой.
— Чего это он? — спросил меня встревоженный полковник.
— Всего я не понял, он на диалекте каком-то говорит, — ответил я, — но общий смысл такой, что у них там один из двигателей горит… теряют высоту, говорит…