Млечный путь
Шрифт:
— Любовь моя, Людмила! — прикрывая исцарапанное лицо ладонями, оперным басом пропел Петька. — Ну, сколько ж можно ждать? Уж час настал полночный…
Жена медлить не стала. Она подскочила к мужу и всеми десятью ногтями вцепилась ему в лицо. Петька не сопротивлялся, только вскрикивал, поглядывая на подружку:
— Смотри, что она со мной делает!
Петька ликовал. Теперь сам черт не разберет, где вчерашние царапины, а где — сегодняшние!
…В это время я уже стоял на лестничной площадке и названивал в их квартиру.
Мне долго не открывали. Наконец дверь распахнулась, и я увидел перепуганную женщину с лисьим лицом; одна рука ее была вдета в рукав рыжей шубы. Я вошел в квартиру, помог женщине одеться. После этого она еще больше стала походить на лису. Не могу понять, почему красивые женщины, а жена Петьки, надо признать, красива и сексапильна, нередко подбирают себе в подруги страхолюдин.
Из далекой кухни до нас долетали обрывки истеричных вскрикиваний и шум передвигаемой мебели. Петька держит оборону, понял я.
— Вы, вероятно, к Меланхолиным? — спросила женщина. Я кивнул.
На мгновение шумы улеглись. Мы навострили уши.
— Затишье перед бурей, — прошептала страхолюдина, дергая головой. И в тот же момент раздался громкий женский визг: «Убивают!», потом мы услышали звуки возни, потом задрожал пол, словно за стеной сдвинулся с места состав с танками, потом рухнуло на пол что-то до чрезвычайности тяжелое, вероятно, стеклянное, вроде десятка бутылок из-под шампанского. «Убивают, убивают!» — продолжал взывать голос.
— А это… зачем? — женщина с опаской покосилась на веревку.
Я сделал зверское лицо и изобразил рукой международный жест повешения.
Женщина охнула и стрелой вылетела из квартиры.
…Спустя полчаса мы с Петькой сидели за кухонным столом с мартини, початой бутылкой водки и надкусанными бисквитами. Кухня являла собой картину ужасающего разгрома. Весь пол был усеян битым фарфором.
— Ваза, подарок деда Людки на десятилетие свадьбы, — удрученно пояснил Петька. — Мейсен. Восемнадцатый век. Музейная штучка.
— Видно, дорогая была, — лицемерно посочувствовал я. — Кстати, куда подевалась твоя жена?
— Прячется, сука, боится возмездия.
— А я думаю, копит силы.
Петька разлил водку по стаканам.
— Знал бы, никогда не женился.
— Ты здесь ни при чем. Жениться или не жениться — за тебя решил Господь. Он связывает все, что болтается без дела. Вот ты и подвернулся ему. А жена тебя ревнует, — сказал я, закусывая бисквитом. — Потому и бесится.
— Как же мне хочется ее убить!
Я посмотрел на Петьку. Людмила поработала на славу: узоры на его лице напоминали тотемические символы викингов.
— Ты хочешь ее убить?
— Ты даже представить себе не можешь, как хочу!
Судя по всему, Петька твердо решил разделаться с женой, которая уже давно сидела у него в печенках.
— Я бы тебе помог, — вкрадчиво произнес
Он приблизил ко мне свое исцарапанное лицо.
— Нет, самому мне не справиться. Но то, что ее надо уничтожить, у меня не вызывает сомнений. Ее надо убить, прикончить к чертовой матери! Зарезать, повесить, утопить, отравить, испепелить, задушить, зарубить топором! — лихорадочно кричал он. — Но мне как-то не с руки, я все-таки муж… — Тут глаза его просветлели. — Может, ты?.. — он ткнул меня пальцем в грудь.
— Убийство жены дело интимное, — сказал я уклончиво, — его нельзя передоверять кому попало…
— Нет-нет, в этом что-то есть! — задрав подбородок, он задумчиво уставился на меня.
Через час Петька надрался. И, вооружившись разделочным топориком, отправился на поиски жены. Та, почуяв недоброе, заперлась в спальне. Дом старый, двери основательные: так просто не взломаешь.
— Надо бы ее, заразу, оттуда выковырнуть, как улитку из раковины… — бормотал он, пытаясь просунуть лезвие топора в зазор между дверью и косяком.
— Наплюй, — урезонивал я его, — пойдем лучше выпьем.
— С кем пьешь? — долетел из спальни голос Людмилы.
— Не твое дело! С лучшим другом! — взвился Петька.
— С лучшим другом, с лучшим другом! — подзуживала его Людмила. — Пока ты мотался по командировкам, твой лучший друг приставал ко мне! Еле я его отшила.
Нет, какова мерзавка! Все было как раз наоборот: это она приставала ко мне. Я с опаской слежу за реакцией Петьки, он медленно переводит на меня налитые кровью глаза. Перекладывает топор в другую руку. Похоже, ему уже безразлично, кого убивать. Случается такое с русским человеком, найдет на него что-то смутное, животное, страшное, и потянет его крушить все подряд. Амок славянского розлива.
Только сейчас я по-настоящему осознал, какую совершил ошибку, когда отверг сексуальные поползновения Людмилы. Было это давно, но сейчас припомнилось так, словно — вчера. Надо было мне, дураку, уступить ее домогательствам, тем более что она чрезвычайно соблазнительна: у нее яркие чувственные губы, пышный бюст и красивые ноги. И не было бы у меня сейчас проблем ни с Петькой, ни с этим его ужасным топором.
— И ты ей веришь?! — я делаю негодующее лицо. Негодующее лицо — это все, на что я пока способен.
Смотрю, Петька продолжает закипать и уже поигрывает топориком.
Ну, все, думаю, конец, сейчас он расколет меня, как полено. Понимаю, что надо срочно предпринять что-то экстраординарное. И тут память приходит мне на помощь: спасительно вспоминаю, что после окончания университета Петька два года оттрубил в Норильске, в заводской многотиражке, где научился пить спирт без закуски, а потом еще два года потел в Асуане, передавая норильский питейный опыт арабским гидростроителям. Попробую отвлечь его воспоминаниями.