Мне – 65
Шрифт:
Она взяла стакан, пошла осматривать квартиру, понемногу отпивая сок.
– Это все твои книги? – спросила она, ее взгляд скользил по книжным полкам. – Здорово. Вы, старшее поколение, умеете работать. А мои сверстники только и спешат развлекаться.
Она теперь на «ты», любая интимность сближает, и я чувствовал, что, хотя мы и не согрешили, вернее, я не согрешил, это поколение такие пустячки грехом не считают, все-таки между нами установилось некое тепло, некий интим и даже общий секрет. Я все еще чувствую ее пальцы там и, грешен, еще долго буду их вспоминать, чувствовать, а ночью еще не раз приснятся, плюс продолжение, ведь над сновидениями мы не властны.
– Да, – ответил я. – Работать не так скучно, как отдыхать.
Она пробежала оценивающим взглядом по книгам, покачала головой.
– Здорово. У нас на Украине твои книги в каждом магазине, но я не думала, что их столько.
– Работаю, – ответил я скромно.
Она пила сок медленными глотками, поднялась, прошла вдоль книжных полок. Интимный момент уже забыт, мы в этом времени, когда сексу придается именно то значение, которое заслуживает: мелочь, пустячок, вроде как выпить стакан соку или почесать спину. Неважно, в каком кафе или о какой столб. С восторгом посмотрела на гигантский экран ЖК-телевизора и с недоумением – на digital recorder.
– А эту штуку я еще не видела…
– Ничего удивительного, – утешил я. – Только-только появились. В Россию еще не поставляются.
– Но как у тебя?
– Добрые люди привезли.
– Хорошо, когда есть друзья.
Я ухмыльнулся.
– Для них я тоже друг.
Она расхохоталась.
– Да? А я слышала о тебе совсем другое. Злой, нелюдимый, тупой литейщик…
– Я сам о себе эти слухи распускаю, – объяснил я серьезно. – Так удобнее. Меньше дурачья липнет с расспросами. Да и в друзья никто лишний не набивается. А те, кого допускаю ближе, знают меня настоящим… Вот смотри, как удобно записывать! Отметил в телепрограмме, а таймер все вовремя переключит и запишет, даже не включая телевизор. Хард на пятьсот гигабайт, это триста фильмов можно вогнать…
– Любишь работать в тишине?
– Нет, у меня обычно все громыхает.
Она показала пальчиком на последнее издание «Земли».
– Подаришь с надписью?
– Конечно.
– Тогда напиши… Лилия скоро вернется?
– Минут через сорок.
Она преувеличенно грустно вздохнула.
– Эх, сколько бы мы успели, ух… Ладно, уйду через пять минут, потому напиши мне…
Она диктовала, я покрутил головой, но уж ладно, если Лилия никогда не увидит эту надпись, то пусть, этот подписанный экземпляр благополучно уедет в Харьков и никогда не попадет на глаза моим нынешним близким. Я все-таки человек старой морали, для меня некоторые понятия не то что бы уж совсем нерушимы, но все-таки стараюсь не нарушать. Конечно, жизнь интереснее, когда нарушаешь, но со временем начинаешь понимать, что еще чуть-чуть больше нарушителей – и миру кранты. А когда гордо стоишь столбом, когда все плывут по течению, то начинаешь даже чувствовать гордость своей непокобелиностью.
После цикла «Трое из Леса» меня зачислили в славянофилы и язычники, после «Ярости» – в исламисты, после «Скифов» – в идеологи скифизации, после «Имаго» в некого гуру, что создает свою религию, а после «Земли», которая совсем недавно вышла из печати, уверенно заявили, что продался Западу. В этом растерянном и довольно продажном мире у людей начисто отсутствует вера, что на Земле есть хоть один человек, который никому не продался, что он и так на вершине власти, ибо писатель – властитель дум, это он навязывает свои мысли, взгляды, идеи всему человечеству!
Все намного проще: я остро ощущаю, что родился вот в этот отрезок бесконечного времени в этом уголочке пространства на планете Земля в двуногом существе, тело которого служит для меня скафандром, вместилищем и одновременно тюрьмой. Как только износится этот скафандр, погасну и я. Увы, ускользнуть из этого отрезка времени и появиться на тысячу лет раньше или позже – невозможно, как и поменять скафандр. Значит, надо с достоинством нести этот крест и выполнять ту задачу, которую поставила Природа или, кто предпочитает другой термин, Творец. Тело мое возникло в регионе, где говорят на языке, называемом русским. Но если я в этом регионе, я обязан его и развивать, способствовать, чтобы он тоже внес свою копеечку в общую копилку, положил свой кирпичик в общее здание цивилизации.
Но, конечно же, я понимаю, что это частная задача, а главная – развитие всего рода человеческого. О нем и надо заботиться в первую очередь. Если бы оказалось иначе, я бы возник, к примеру, в теле спрута, газового гиганта или насекомого.
Писать становится труднее, так как уже нет того азарта и желания посоревноваться, показать себя, что было для меня второй натурой лет сорок назад, а сейчас свойственно молодым коллегам. Сейчас пишу спокойно… умно, так сказать, без всплесков эмоций.
На моем примере вы видите пенсионера, который уже не хочет работать, ибо устал… а хочет отдыхать, то есть спокойно и безмятежно резаться в компьютерные игры. Да-да, я первый из поколения пенсионеров, что уже не забивает козла на площадке перед домом, а режется по Интернету в баймы, перекраивает с помощью встроенных редакторов игры по своему вкусу, чтобы угостить изящным сценарием, как сигареткой, таких же… Увы, пока я такой один, угощать некого, разве что коллег лет на тридцать моложе, но лет через двадцать-тридцать старики-пенсионеры будет сидеть перед компами, как в старину на завалинках, резаться в дефматчи в онлайне, а их энергичные внуки будут грызть гранит науки и с презрением поглядывать на нихренанеделающих дедушек.
Я выбрал сферу деятельности, где сильный человек никогда не проиграет. Никогда! Если он предпочтет, скажем, политику или карьеру в бизнесе, то всегда может сложиться ситуация, когда, к примеру, премьер-министр окажется перед выбором: поставить на пост меня, умного и талантливого, или же своего туповатого племянника? Нечего и говорить, что в таких случаях никакие таланты не помогут.
То же самое и в бизнесе. Стать директором крупной кампании или банка можно только у бездетных хозяев. Но даже у них могут найтись племянники, так что всю жизнь прозябать под властью ничтожеств?
И так – в любой сфере деятельности.
Но… есть та сфера, где никакие связи не помогут. Это творчество. Если я пишу хорошо, то с каких бы должностей меня бы ни снимали, мои романы «снять» невозможно, а читателя невозможно заставить вместо Никитина читать племенника хозяина издательства.
Это премьер-министра можно снять, и завтра о нем никто не вспомнит, но писателя снять или уволить невозможно.
Мы с Лилей возвращались с велосипедной прогулки. Она посмотрела на небо: